Бабочка на огонь

Раньше бывало, как скажешь, предварительно вздохнув и мысленно зажмурившись: «Меня зовут Катюша Маслова», так и отвернешься поскорей от того, кто спросил: «Как вас зовут, девушка?», чтобы не видеть реакции. Особенно несладко приходилось ей во всяких конторках, выдающих разнообразные справки. Столы там стояли плотно, потому что народу, большинство из которых были женщины, работало много. Все они тут же начинали ухмыляться, переглядываться и даже хихикать, не скрывая своей радости по поводу чужого «горя». Ну, еще бы не горе — родиться с известным всей стране именем и вследствие этого почувствовать на своей шкуре ассоциации самых читающих людей в мире, связанные с именем несчастной героини великого писателя. Теперь ей полегче стало жить. То ли народ перестал уважать и читать классиков, то ли сама Катюша повзрослела и стала называть свое имя уверенно, глядя собеседнику прямо в глаза, но бурной реакции в конторках по известному поводу она больше не наблюдала. Людям и своих несчастий хватало — некогда было чужим придавать значение.

— Ну и хорошо. И слава богу — радовалась еще совсем недавно за сорокалетнюю Катюшу ее единственная бабушка, тоже Катерина.

Катерина Ивановна Зимина.

— Кем приходилась вам покойная? — строго спросил неделю назад участковый абсолютно слепую и глухую от горя Катюшу. — Соседи говорят, вы ее внучка, — сам и ответил, пожалев миловидную толстушку с красными глазами, которая сидела перед ним неподвижно, по-истуканьи. — Женщина, вы отвечать будете?

— За что?

Катюшин взгляд стал осмысленным. Милиционер обрадовался, засуетился, живехонько зашуршал бумажками.

— Подпишите, дамочка, здесь и здесь. Для протокола. Сейчас труповозочка приедет.

Катя вцепилась бюрократу в рукав.

— Ее убили. Разве вы не видите? За что, я вас спрашиваю?

Милиционер попытался выдернуть свой рукав.

— Дамочка, вы тут не хулиганьте, — прикрикнул он на Катюшу. — Никто вашу бабушку не убивал. Вот, читайте сами. Медики — не дураки. Они все правильно написали. Приняла бабуся лекарство, а сердце и не выдержало. Дозу не рассчитала покойница. Да отдай же рукав, мундир спортишь.

Катюша уронила голову на руки, лежавшие на столе, безнадежно сказала скорее себе, чем участковому, которому по службе было положено разобраться с маленькой, но чрезвычайно важной деталью:

— Она никогда не пила снотворное. У нее в квартире вообще никаких таблеток не было.

Страж порядка и законности посмотрел на светлые волосы придавленной горем внучки и ответил ей сочувственно:

— Девушка, у меня на участке десять нераскрытых краж, два бытовых убийства, семь ограблений. И это только — за месяц. А вы, наверное, думаете, что у меня, кроме вас, и делов-то нет. Стыдно, девушка.

Посочувствовав себе, участковый ушел. А тут и труповозка приехала — два молодых парня.

— Сотня с этажа, — сообщили они Катюше.

— У меня нет денег, — растерянно ответила она.

Парни развернулись.

— Тогда сама неси или соседей зови.

— Подождите, — остановила парней Катюша. — Я найду денег. Берите носилки.

Заняв сто рублей у бабушкиной соседки, по прозвищу Сычиха, Катюша спустилась к труповозке и расплатилась с парнями. Те повеселели. Машина повезла Катерину Ивановну Зимину в морг.

Катюша поднялась в бабушкину квартиру и только хотела полежать, повспоминать и поплакать, как в дверь опять позвонили. На пороге стояла Сычиха — переминалась с ноги на ногу, заглядывала в комнату поверх Катиных плеч рыжими, навыкате, как у ночной птицы, глазами.

— Мне Катерина свою шаль после смерти завещала. Дала бы мне ее на память, — «убитым», соответственно обстоятельствам, голосом прохныкала ушлая соседка и, чтобы Катюша не думала, давать или нет, закричала о хорошей соседушке Катерине Ивановне, как на похоронах.

В подъезде раздались звуки открываемых дверей.

— Берите, — сцепив зубы, разрешила Катюша.

Соседка нырнула в глубь квартиры, к комоду, открыла нижний ящик и со словами: «Я видела, Катерина всегда шаль сюда складывала», — выдернула из-под тряпья большую толстую, теплую шаль.

Катюша вздохнула — шаль ей самой нравилась. В осенний период, когда тепло в квартиры не спешили давать, бабушка закутывала ее в эту шаль и поила горячим чаем с малиновым вареньем. За малиной в лес бабушка всегда ездила сама — покупной не доверяла.

«…А вы говорите — перепутала дозу снотворного», — вспомнила участкового Катюша и, глядя на крутящуюся у зеркала соседку в бабушкиной шали, спросила:

— А вы Катерину Ивановну когда последний раз видели?

— Вчерась и видела, — радостно, как о живой, сказала Сычиха, но, посмотрев в заплаканное лицо Катюши, быстро сменила тон на хнычущий. — С рынка она шла, а я счетчик вышла посмотреть — он у меня крутит и крутит. Уж и телевизор не включаю, и свет везде погасила, а он все крутится. Я Катерине говорю: «Будь свидетельницей. У меня в квартире свет выключен, а электричество мотает». А она мне, вот голова, и говорит: «А ты холодильник-то не выключила». Я бегом домой, холодильник выключаю, смотрю — не крутится счетчик. Спасибо, говорю, Катерина, а ее уж и след простыл. В квартиру зашла она. Там телефон у нее минут пять орал. Наверное, ты звонила?

— Нет, я ей вчера поздно вечером звонила. Она уже, врач сказал, тогда мертвая была. А вы во сколько с бабушкой разговаривали?

— Часа в три. Катерина на рынок всегда перед закрытием ходила, чтоб подешевле купить.

— Да. Я как-то не подумала об этом. Спасибо. Деньги я вам сразу, как выдадут зарплату, отдам.

— Ничего, ничего. Я подожду. Соседи ведь мы. Вся жизнь на глазах друг у дружки прошла. Квартирка-то кому теперь достанется? — сменила тему разговора соседка. — Тебе, наверное? Не прогадай, девка. Такая квартира в центре, да на втором этаже, да «сталинка» дорого сейчас стоит.

— Да, да, — рассеянно отвечала Катюша, думая, кто бы это мог звонить бабушке вчера часа в три.

— Квартиру-то, говорю, будешь продавать? — крикнула ей в ухо Сычиха. — Меня уж Колька из пятой спрашивал о тебе. Если что, к нему обращайся — он, этот, как его, маклер.

— Не буду я ничего продавать, — разозлилась Катюша. — Самой жить негде.

— Так у тебя же еще одна есть. С мужем где живешь, — с любопытством спросила-сказала старуха.

— Да идите вы все, — в сердцах ответила Катюша и захлопнула перед носом Сычихи дверь. — Нет у меня мужа, — шепотом сказала она себе. — Никого у меня теперь нет. Ни мужа, ни бабушки.

В дверь опять позвонили. Катюша посмотрела в «глазок», глубоко вздохнула и, открыв дверь, спросила неугомонную соседку:

— Ну, что еще?

— Ты меня прости, — нормальным голосом хорошего человека сказала Сычиха. — Я вот еще вспомнила. К Катерине в тот день, почти сразу после звонка, приходил кто-то, и она на того человека так кричала, так кричала. Будто он ее обидел очень. Может, из-за этого у нее сердце не выдержало?

— Тот человек — женщина или мужчина? — быстро, как умелый следователь-дознаватель, обнаруживший след преступника, спросила Катюша.

— Не знаю, — до шепота понизила голос Сычиха. — Молчал он. Да и я не особо прислушивалась. У меня как раз в это время из школы оглоеды приходят. Я на кухню ушла их кормить. Даже в «глазок» потом не поглядела, — с сожалением вздохнула старуха.

Катюша вернулась в комнату, из которой только что вынесли ее единственного родного человека на земле — бабушку, с обшарпанного деревянного столика двумя пальцами, за крышку и дно, взяла наполовину пустой пузырек с каплями снотворного, повернулась к окну, посмотрела пузырек на просвет, увидела много отпечатков пальцев. Некоторые из них принадлежали участковому — он тоже брал пузырек в руки в присутствии Кати, некоторые — врачу «Скорой помощи», какие-то — самой Катюше: когда она обнаружила бабушку мертвой, первым делом схватилась за лекарство на столике, еще одни, естественно, повторяли рисунок пальцев бабушки.

— Многовато для экспертизы, — поняла Катюша. — Скорее всего, тот, кто принес пузырек, а это уж точно была не бабушка, может особо не волноваться. Его отпечатки пальцев затерты.