Колокола Истории

Можно ли было реформировать коммунизм, сохранив Холодную войну хотя бы в смятенном виде, или, точнее ее элементы — таким образом, чтобы посткоммунистическая Россия смогла воспользоваться хоть чем‑то из «внешнего» наследия коммунизма, чтобы у посткоммунистической России оказалось значительно меньше утрат и проколов? Сохранить в «отдельно взятом Зазеркалье» капитализма элементы Холодной войны — без коммунизма — как улыбку Чеширского кота без самого кота? Понятно, что Холодная война неотделима от коммунизма, но нельзя ли было продлить ее уход, растянуть улыбку? «Продлись мгновенье», ты хоть и не прекрасно, но нужно нам.

Во‑первых, коммунизм реформировать нельзя — и потому что он не реформируем по природе (его можно только сломать), и потому что система уже умирала. Как проводить реформы в умирающей системе? Это все равно что давать отходящему аспирин и радоваться, что тот потеет. Реформы умирающих систем (и в них) лишь ускоряют конец этих систем вопреки стремлению реформаторов. Горбачев в гибель коммунизма не верил, не хотел верить, боялся этого, а потому готов был демонтировать все, что казалось ему второстепенным и внешним, например внешнюю политику. Это было ошибкой. В коммунизме нет второстепенного и нет внешней политики. Есть единство властно‑производственной системы, интегральная внешняя функция этого единства — Холодная война. Можно сказать, что Холодная война в коммунистической системе занимает ту нишу, которую в иных системах занимает внешняя политика, и война эта как средство всегда сильнее такого средства, как внешняя политика.

Для того чтобы попытаться использовать наследие Холодной войны, для того чтобы не утратить международные позиции в период общественной трансформации, задача должна была ставиться иначе, чем она была поставлена: не улучшать отношения с Западом для спасения коммунизма, не утеплять их сразу, а медленно, очень медленно повышать температуру, перестраивая коммунизм в новую структуру Русской Власти и Русской Системы. Но для такой постановки как даже задачи теоретической необходимы понимание ситуации, социальный ум и политическая воля. В СССР персонификаторов этих качеств не нашлось.

В посткоммунистической России могла быть поставлена практическая задача медленного, отвечающего интересам России демонтажа Холодной войны — так, чтобы получить за этот процесс дороже, не уронить престиж и хотя бы частично компенсировать негативные эффекты ее прекращения. Иными словами, плавно и неспешно, с достоинством перевести Холодную войну если не в Холодный, то в Прохладный мир, сохраняющий дистанцию между нами и Западом и не позволяющий Западу, у которого пропал страх, уж слишком откровенно расслабляться и демонстрировать снисходительно‑неуважительное отношение к России. Разумеется, такой курс требовал виртуозно тонкой и одновременно жесткой политики, проводников которой, как и мастеров геополитического дирижирования, не нашлось. К тому же в постперестроечной России, как и в перестроечном СССР, главные протагонисты властной драмы слишком спешили заручиться поддержкой Запада и, похоже, не успели подумать о возможности плавного перевода войны в мир, не покидая «умеренных широт» мировой политики. В любом случае, Холодный мир, особенно учитывая нынешнюю позицию Запада по ряду важнейших вопросов, может оказаться оптимальным вариантом внешней политики России. Впрочем, так часто бывало в периоды Русских Смут. Однако в ходе нынешней Смуты следует особо учитывать и еще один момент. Коммунизм был компромиссом между Русской и Капиталистической Системами. До него таких — системных — компромиссов и таких — «холодновойновых» — форм не было. Была внешнеполитическая борьба. Но с исчезновением и самого 74‑летнего компромисса (коммунизм скончался в том же возрасте, что и К.У.Черненко; лучшего символа для позднего коммунизма не найти) и его формы, логично предположить, что отношения между Россией и Западом должны стать менее компромиссными, особенно со стороны Запада, тем более что Запад, избавившись от страха, уже широко шагает. Как это там А.В.Суворов говорил о широко шагающих молодцах? Россия вступает в новый период противостояния Западу, противостояния в чем‑то намного более сложного, тонкого и психологически изнурительного, чем предшествующее. Оно и людей потребует сложных и тонких, которые должны будут сочетать в себе актера, иллюзиониста и борца‑бойца мировой политики, способных с улыбкой действовать по принципу каратэ.

LXVI

Ныне весьма современны и своевременны слова Пушкина, сказанные им об отношении Европы к России после войны 1812 г.: Европа столь же невежественна, сколь и неблагодарна в отношении России. Только в наши дни «Европа» надо заменить на «Запад», За что Запад нас должен благодарить? Да за то, что его избавили от ядерного страха, за то, что вывели войска из Восточной Европы быстро, по‑корчагински, намного быстрее, чем можно и нужно. Но благодарности нет. Как и понимания. Это видно, в частности, по тому, как складывалась ситуация на Балканах, в бывшей Югославии.

Само давление на сербов в 19941995 гг., часто иррациональное, не признающее в них субъекта, не имеет ли оно антироссийский и антирусский характер, по крайней мере косвенно, опосредованно? Порой создавалось впечатление, что западная зацикленность на сербах, притом, конечно, что сербы не ангелы (а хорваты не боснийцы ангелы?), есть отчасти результат эффекта замещения: для Запада в мире после окончания Холодной войны сербы, Сербия ситуационно как бы заняли место русских, место СССР. Это те, над кем можно непосредственно торжествовать так, будто бы Запад победил (СССР) в настоящей войне. К тому же раньше сербов трогать не моги: Югославия была картой, которую Запад разыгрывал против СССР, и потому на Западе не вспоминали о хорватах‑католиках, ни о мусульманах в Югославии. Кто такие? Без надобности.

Не показало ли поведение Запада по отношению к сербам, помимо прочего, то, как мог бы в принципе повести себя Запад по отношению к России и русским, если бы Россия не имела ядерного оружия и т. д.? Похоже, на сербов многие на Западе проецировали отношение к России и русским. Отношение, которое к самой России к самим русским продемонстрировано быть не могло. Не получили ли сербы оплеухи, предназначаемые в воображении тех, кто раздавал, русским? Сербы это «русские понарошку»? Вот убивали только по‑настоящему.

На Балканах Запад в 1994–1995 гг. показал зубы не арабам, не сомалийцам, не латиноамериканцам. Европейцам же, причем тем, которым когда‑то сладко улыбался, которых когда‑то «гладил по шерстке», чтобы использовать против СССР. Теперь смена вех. Теперь зубы видны не в улыбке, а в оскале. Что нужно делать, когда кто‑то со всей очевидностью, демонстративно показывает зубы? Вообще‑то бить по зубам, причем необязательно своими силами и средствами, можно чужими внешняя политика такое позволяет. Но не всегда нужно бить по зубам. И не всем. Дело не в том, что Запад сейчас силен, а мы нет. И не в том, что, быть может, все стороны в экс‑Югославии разыгрывали спектакль, замешанный на краткосрочной конъюнктуре (выборы у нас и в США), нефти, крови и, как часто это бывает, глупости сильных (сила есть, ума не надо). и не в том дело, что, как еще в XIX в. говорили умные люди, Великая Сербия вовсе не в интересах России. Дело в долгосрочной целесообразности.

Да, нужен Холодный мир с Западом, иногда очень холодный. И мир этот должен гарантироваться крепко сжатым русским кулаком — в мире слабых не любят и тем более не уважают, и это проецируется даже на отношение к советским/россиянам за рубежом, как сознательно, так и подсознательно.[51] Но политика России под звон Колоколов Истории не должна быть антизападнической. Она должна быть это тривиально, но факт пророссийской. Разумеется, когда Запад ведет себя по отношению к России так, как он ведет себя в экс‑югославской ситуации, у кого‑то в России может возникнуть соблазн повернуться спиной к варягам, лицом к «обдорам», к Востоку, возобновить игры с Ираком, Ираном, Китаем. В качестве краткосрочной меры (и то реализуемой крайне осторожно) это возможно. Но в качестве даже среднесрочного курса это едва ли приемлемо. И не только по чисто геополитическим соображениям, чтобы избежать превращения России в местность, которая нам знакома «как окраина Китая» (хотя и это тоже). И не только потому, что голодные, с многочисленным населением, среди которого много молодежи, страны Юга значительно опаснее для нас (и чем дальше, тем больше будут опасны), чем сытые, с большим процентом пожилого населения страны Севера, которые не претендуют на нашу территорию.

51

1) Далекий от политики и далеко не просоветский по чувствам и мыслям вовсе не имперский писатель Ю.Нагибин так писал о своем пребывании в Норвегии, о дружественном отношении к нему норвежцев: «А все‑таки человек слаб без родины… Я это понял по отношению местных людей ко мне, «Пока есть такие люди, как вы, Россия не погибла». Конечно, тут было личное отношение, я им пришелся по душе, что редко бывает, но мое обаяние хорошо подкреплялось бесстрашной пехотой, мощной артиллерией, танками, авиацией, очень окрепшим флотом и «сей термоядерной мощью самого вооруженного в мире государства» (Нагибин К). Дневник. M.: Книжный сад, 1995. С. 275).