Страница 89 из 106
Подчеркну то, что мне кажется самым важным, диалектичным в переломе: мобилизовать государственно‑геополитические силы, напрячь их и заставить коммунизм играть по геополитическим законам Капиталистической Системы, а не по его социосистемным законам, капитализм — был принужден самим коммунизмом, его социосистемным давлением. Причем в этом принуждении, в своих социосистемных планах коммунизм использовал капиталистические законы геополитики и борьбы за гегемонию в мир‑экономике! Получилось так, что социосистемная логика коммунизма, которая вела его к глобальной войне за мировую коммунизацию, заставила его геополитически использовать одни капиталистические государства против других. Вступив на этот путь, СССР как коммунистический лагерь вскоре оказался вовлеченным в некую игру и был поставлен перед выбором между одной коалицией государств и другой. Независимо от выбора, это был императив (меж) государственного, а не социосистемного поведения. По крайней мере — в краткосрочной перспективе. Вышел чет — нечет: антикапиталистический социосистемный вызов — капиталистический межгосударственный ответ — антикапиталистический межгосударственный контрответ. Empire strikes back, и воистину все смешалось в капиталистическо‑коммунистическом доме. По крайней мере в 1941–1943/45 гг.
Таким образом, социосистемный натиск коммунизма был отражен капитализмом и на какой‑то миг — но очень важный, решающий для капитализма — трансформирован в государственно‑геополитический импульс коммунизма. Нападение Гитлера, спровоцированное угрозой ли коммунистического нашествия, страхом ли перед ним — в данном случае, повторю, значения не имеет, — заставило СССР отказаться от замысла глобальной войны миров и систем и удовольствоваться участием в более скромном, внутримир‑экономическом пожаре в качестве одного из государств. Великий перелом совершился. Ирония исторической судьбы: упреждая своим нападением занесенный над ним кулак Сталина, всего антикапиталистического исполина СССР (а удар был бы нокаутирующим), Гитлер заставил СССР вернуться к российской (евразийской, мировой) геополитической логике XIX–XX вв. — к противостоянию России самой сильной континентальной державе Европы, которой с 1870 г. была Германии. Руками Гитлера капитализм заставил СССР на несколько лет стать Квазироссией и подчиниться межгосударственной военно‑стратегической логике. Так обернулась сталинская мировая антикапиталистическая политика 30‑х годов. Контртуш в угол! Какая изощренная «политическая (она же капиталистическая, мир‑системная) эротичность»!
В результате последней мировой войны в краткосрочной перспективе на Западе непосредственно выиграла прежде всего не столько система — капитализм, сколько конкретное государство — США, ставшее гегемоном капиталистической мировой экономики. Косвенно же в средне‑ и долгосрочной перспективе от этой гегемонии выиграл капитализм как система в целом, добившаяся колоссальных результатов и фантастического благосостояния. На Востоке ситуация оказалась более сложной. В краткосрочной перспективе победили СССР и коммунизм. В среднесрочной — коммунизм победил в региональном масштабе. В мировом же масштабе военная победа СССР и военно‑политическая региональная («зонально‑лагерная») победа коммунизма были поражением последнего. В том смысле, что мировой коммунизации в результате войны не произошло. Доктрина мирного сосуществования, впервые выдвинутая Маленковым в 1953 г. и подхваченная Хрущевым в 1956 г., означала признание поражения коммунизма в мировом масштабе. А во «внешней политике СССР», в Холодной войне это поражение, напротив, обернулось почти 40‑летием побед — диалектика капиталистической эпохи, двухзарядного капитализма. Установив между собой связь — «железный занавес» (good fences make good neighbours) и Холодную войну, — СССР (коммунизм) и США (капитализм) установили на 40 лет контроль над миром, поделив его.
Разумеется, это так вышло объективно, исторически, но обе стороны понимали выгоду ситуации (реакция Запада на события в Венгрии в 1956 г. и в Чехословакии в 1968 г., а также различие в реакциях США на Суэцкий и Карибский кризисы сверхпоказательны). Логика мировой войны в Капиталистической Системе заставила коммунистический режим действовать а соответствии с геополитической логикой Капиталистической Системы. Но как только окончилась мировая война, СССР (с Ялты) опять начинает действовать по социосистемному принципу. Запад понял это только в 1946 г. и кричит: «Холодная война». Восток же ничего не кричит. Он уже почти 30 лет ведет Холодную войну, приглушив ее на время в 1941–1943 гг.
Последняя мировая война наглядно продемонстрировала, как капитализм, его «суммарно‑партикуляристская» межгосударственная система, логика ее развития, ее конкуренции и конфликтов не позволили универсалистскому по своим претензиям и направленности действий коммунизму не только обрести планетарную форму, но и учинить мировой конфликт социосистемного (межсистемного) типа. Подобную попытку Капиталистическая Система интериоризировала, направив в русло борьбы за гегемонию по старинным внутрисистемным и евроазиатским геополитическим правилам, «оставив» коммунизму для социосистемного конфликта поле Холодной войны. Но — обратная связь — СССР посредством Холодной войны придал государственно‑геополитическому противостоянию мировой характер, заставляя США влезать туда, куда их непосредственно вовсе не толкала экономическая или геополитическая логика (например, Вьетнам). Для СССР же естественно было внедряться и в те регионы, которые не входили непосредственно в зону традиционных экономических и геополитических интересов России (например, Куба, Ангола).
Стремление противодействовать друг другу везде‑везде‑везде привело к тому, что СССР и США от геополитических шахмат перешли к миростратегическому эго, максимально растянув силы, что, помимо прочего, и подрывало мощь обеих сверхдержав, заставив перенапрячься. Конечно, СССР, коммунизм пали первыми. Но коммунизм — это не вся Русская Система, это одна из ее исторических структур. Падение коммунизма объективно, по логике расчищает место новой структуре Русской Системы или просто некой новой Евразийской системе. Что же касается упадка гегемонии США, то, как признают даже западные политологи и просто умные люди, нового гегемона, следующего за США, на Западе не видно. Гегемон — это то государство, которое воплощает и обеспечивает реальное единство Капиталистической Системы как мировой; капитализм может быть только мировой системой. Мировая система без гегемона невозможна. С этой точки зрения в долгосрочной перспективе упадок гегемонии США и закат функционального капитализма могут оказаться для Капиталистической Системы значительно более серьезной проблемой, чем падение коммунизма и распад СССР — для Русской.
Коммунизм не стал универсально‑планетарной системой в XX в. Не мог стать. И в этой неспособности и невозможности коммунизма сформировать адекватную своей негосударственной и неклассовой природе международную форму организации (смерть Коминтерна в 1943 г. показательна и символична) со всей очевидностью проявляется вторичность коммунизма по отношению к капитализму, метаисторическая заданность капитализмом, негативный функционализм по отношению к Капиталистической Системе. Как интересно получается: в XX в. коммунизм не позволил капитализму положительно охватить весь мир, мир в целом. Коммунизм навязал себя в попутчики, в подельщики. Но вот кончился коммунизм — весь мир в кармане у капитализма? Весь мир на его ладони? Капитализм «счастлив и нем»? Ан нет. Оказывается, та зона, где был коммунизм, несмотря на попытки реинтегрироваться в систему, остается если уже и не антикапиталистической, то некапиталистической, — как и то, что находится за рамками Прибрежного Пояса в Китае. Да и мир трещит по макрорегиональным швам.
Капитализму впору было скандировать с коммунизмом нечто вроде: «Вместе весело шагать по просторам» (земного шара) или «Пока мы едины, мы непобедимы!» «Да здравствует Холодная война и милитаризация — залог светлого будущего двух систем». Вышло — История распорядилась — иначе. Неужели получается, что мир достиг реального единства, реально стал мир‑системой лишь на краткий исторический миг 60–80‑х годов, когда США и СССР контролировали «шарик» и обеспечивали порядок и когда позднеиндустриальная система производства стала превращаться в энтээровскую, т. е. в этот момент контроля и превращения? Что же получается, мир‑система — это мир только на грани, на лезвии бритвы, мир в прыжке, над пропастью? Я не готов сейчас дать аргументированно утвердительный ответ на этот вопрос, но, по‑видимому, это так.