Колокола Истории

НТР подводит черту под историко‑культурной и социогенетической программой не только капитализма, но и христианства. С капитализмом умирает христианский Бог. Мир НТР, мир Постмодерна и есть Страшный Суд — христианства и над христианством. Как знать, быть может, сохранение европейских ценностей, Европейской цивилизации возможно лишь вне христианской оболочки, с признанием локального характера Европейской цивилизации при универсалистском характере христианско‑европейской личности. Но в таком случае христианство становится сугубо индивидуальным выбором без надежды на воздаяние и прогресс, чем‑то, похожим на стоицизм Поздней Античности с его светлым пессимизмом разума, но оптимизмом воли — как это продемонстрировал Марк Аврелий, упорно творивший свой limes. Христианство без христианского Бога, христианство, сведенное только к личностному измерению, «сжимающееся христианство» только внешне напоминает христианство первоначальное. И дело не только в том, что между ними — две тысячи лет. Дело в том, что христианство XXI в. не может не быть пессимистично‑разумным. Это христианство руин. Провалились и рухнули все проекты, обусловленные им. Политические проекты XVIII в. XIX в. хотел добиться того же экономическим путем — неудача. XX в. пытался реализовать социальный проект. Результаты — те же, что и у предшественников. Остается личность, да и она — не крепость, уязвима для наркотических и психотропных средств. Но если личность начала христианства завоевывала мир, весь мир лежал перед ней, то ныне эта личность отступает, оставляя целые зоны «бесхристианскому капитализму», который есть триумф капитала, но не капитализма, который в тенденции есть возвращение к капиталу докапиталистических обществ. Христианство оформилось одновременно с правом — римским правом, они тесно связаны друг с другом. Поэтому возникновение «зон неправа» — это и удар па христианству.

Нынешние успехи некоторых азиатских обществ — это успехи, особенно в перспективе, по пути не капитализма, а декапитализации Капиталистической Системы, возникновения (возрождения) докапиталистических (некапиталистических) макрорегионов‑зон производства и обмена, возникновения мира, где капитализм из господствующего, системообразующего элемента становится одним из элементов иной системы, мира без господства христианского субъекта и универсалистских ценностей.

Очень показательны в этом отношении идейные сдвиги, происходящие в азиатско‑тихоокеанском регионе. Как заметил А.Дирлик, возрождение конфуцианства в этой зоне есть попытка создать восточноазиатскую идеологию, направленную против гегемонии США и Европы в капиталистической мир‑экономике. Однако это «новое» антиевропейское конфуцианство резко отличается от традиционного. Его задача — встроить конфуцианство в «менеджерский капитализм», а самому этому капитализму, в котором акцентируются организация и солидарность всех работников фирмы, их беспрекословное подчинение старшим, привить азиатскую (неуниверсалистскую!) идентичность. Перед нами попытка укрепления капитализма на партикуляристский манер, социометодологически чем‑то похожая на национал‑социалистский опыт, но, в иной, регионально‑цивилизационной, а не национально‑расовой (по крайней мере реализуемая пока) форме. Поэтому ныне эта региональная форма привлекает даже американских менеджеров, но в будущем вовсе не исключен расовый партикуляризм, смешанный с конфуцианством. В мусульманских странах азиатско‑тихоокеанского региона упор делается на ислам.

В новой системе разнообразных «капитализмов» на место капитала заступает Организация, в которой капитал и капитализм будут выполнять скорее функциональную, служебную роль. Главным же будет сохранение, самовоспроизводство Организации в региональных рамках. Организация‑регион. На этнокультурной, цивилизационной основе. Цель, характерная для докапиталистических обществ: самовоспроизводство в региональных рамках. Средство наряду с другими: капитал. Внешне — докапиталистический динозавр. По сути — неодинозавр. Организации такого рода — не ТНК, не государство, а нечто совершенно новое, для чего еще нет термина. Они скорее всего будут олицетворять единство политики и экономики (похоже на «докапитализмы»), контролировать социальные и духовные факторы производства (как при коммунистическом порядке), акцентировать коллективистские ценности («докапитализмы», коммунизм) на партикуляристской основе (национал‑социализм в модифицированном виде этносоциализма, этнокоммунизма, этноколлективизма), накапливать капитал (капитализм), используя для этого современнейшую технику (поздний капитализм, НТР).

И речь необязательно во всех случаях идет о смешении; иногда возможно и более или менее органическое единство с иерархией подуровней, причем иерархия эта может быть гибкой и меняющейся — tangled hierarchy, как на картинах М.Эшера. Чем‑то подобные Организации, их иерархии могут напоминать Венецию самого конца Средневековья, Ост‑Индские компании, чей расцвет приходится на генезис и самую раннюю фазу капитализма, на вход в капиталистическую эпоху. Показательно, что и «Военно‑торговый дом Венеция», и Ост‑Индские компании пришли в упадок по мере развития капитализма. Появление сходных организаций на «выходе из капитализма», т. е. располагающихся симметрично во времени, кажется мне и симптоматичным, и индикативным — указывающим на развитие в сторону некоего нового мира.

В таком мире, внешне напоминающем военно‑торговые зоны арабского мира, ал‑Хинда, Юго‑Восточной Азии или Восточной Европы той эпохи, которую для Западной Европы называют Средневековьем, — даже если его агенты‑Организации не провозгласят официально свой не(или анти)капиталистический характер, — капитализму (и даже капиталу) вовсе не гарантированы передовые позиции. Напротив, «капитализм» и «государственность» могут оказаться уделом наиболее отсталых и архаичных зон, полурабских гетто постсовременного мира, его «рудников Лавриона», составляющих в совокупности «нижний мир», «туннель» под постсовременным миром, в котором путь в капитализм означает путь в отсталость и аномию бидонвилей, трущоб и плантаций. Разумеется, это — гипотеза или даже воображение. Но, как в свое время показал Ч.Райт Миллс, социологическое воображение в определенных ситуациях — полезный метод.

У вступающей в такой мир личности христианского типа, независимо от того, идет ли речь о верующем или атеисте (атеизм возможен только в христианстве), по сути, нет ничего, кроме нее самой, кроме мыслящей точки. Нет надежд ни на социальные, ни на экономические, ни на политические проекты. Все они пошли прахом. Думаю, этот личностный пуантилизм соответствует грядущему пуантилистскому миру. Единственная незыбкая субстанция, которой обладает человек, — это личностность, универсальная социальность как таковая. Это единственный материал, из которого можно строить новую структуру (постсовременную, посткапиталистическую, «христианско‑постхристианскую», партикуляристскую) Европейской цивилизации. Или, точнее, начинать строительство Европейской цивилизации как локальной после двухтысячелетнего блестящего универсалистского ее периода.

Выше уже шла речь о том, что капитализм по сути не создал своей цивилизации — он положительно антицивилизационен, а также о том, что капитализм как формация адекватен христианству, производственно‑технически выполняет его историко‑культурную программу. Есть еще одно существенное сходство между христианством и капитализмом: христианство в известном смысле не менее антицивилизационно, чем капитализм. Только у капитализма это качество имеет производственную основу, материальную, а у христианства — культурно‑историческую, духовную. Но здесь мы должны прежде всего договориться о терминах, точнее — о термине, о том, что подразумевается под «цивилизацией». Согласимся с Декартом — Il faut définir le sens des mots.

LII

Термин «цивилизация» затаскан. Его еще более обесценивает то, что нередко в различных контекстах, а иногда даже именно в одном и том же в него вкладывают принципиально различное содержание. В результате «цивилизация» становится столь широким и всеобъемлющим понятием, что лишается научного и практического смысла, — всё цивилизация. Говорят о «мировой цивилизации» и о «цивилизации бушменов», о «капиталистической» и «китайской» цивилизациях, о цивилизации «верхнего палеолита» и «американской», о «христианской» и «буддийской». Естественно, что в такой ситуации цивилизационность как качество, с одной стороны, конкретизируется до предметов быта, обихода, с другой — становится максимально — абстрактным. Эта комбинация и создает ложное впечатление простоты и ясности того, что скрывается за термином «цивилизация», и, упрощая, ошибочно сводит к одному понятию несколько совершенно различных явлений, различных по принципу конструкции исторических систем, а не просто неких культур. Я не имею в виду различия, зафиксированные в свое время, например, Энгельсом и Шпенглером.