Колокола Истории

И вот еще что очень показательно. Не успел рухнуть коммунизм с его строгим и оптимистичным рационально‑универсалистским подходом («Нам нет преград на море и на суше»), место этого подхода заняли астрологи, ворожеи, экстрасенсы, прорицатели, «исихотэрапэуты», знахари, заряжатели воды, с которыми взялась конкурировать церковь, иноземные проповедники‑шоумены и т. д. и т. п. Заняли быстро и разом. Как будто и всегда здесь были. Аналогичный процесс развивается на Западе, но там он внешне выглядит благопристойнее (это неудивительно, хотя шарлатан — везде шарлатан) и развивается медленнее. Мы опять напялили сапоги‑скороходы сорок пятого, растоптанного. Но и то же время продемонстрировали завершение постмодерна в его логически чистой, свободной от субстанциональных искажений форме. И это — одна из примет и тенденций грядущего века.

XXX

Среди этих примет и тенденций есть немало и других малоприятных вещей, о которых уже говорилось. Это и серьезное снижение уровня жизни значительных масс населения, прежде всего средних слоев (и тем в большей степени, чем дальше от Центра Капиталистической Системы, в котором есть социальные «жирок» и амортизаторы). Это выталкивание огромных масс — от Индии до Бразилии — в «новый низший класс» (underclass). Это — асоциализация и криминализация общества. Это разрастание «серых зон» и «серых сообществ», приватизация насилия. Нарастание нестабильности и уменьшение предсказуемости как «внутри» обществ, так и вне их — на международной арене. Это появление новых агентов истории и уход Старых — рабочего и среднего классов, государства в том виде, в котором оно существовало в последние 200 лет.

У всех этих примет и тенденций, которые наметились в последней четверти XX в., есть общий знаменатель — исключение и отсечение. Отсечение большого числа людей от общественного пирога и исключение этого же числа из политического процесса, лишение его целого комплекса прав, завоеванных за последние 150–200 лет. Это, в свою очередь, требует кардинальных идеологических изменений, которые, однако, представляют собой особую тему и выходят за рамки данной работы.

Если с точки зрения тенденций грядущего взглянуть на нашу страну последних 15–20 лет, то можно заметить: во многих отношениях Коммунистическая Система, будучи значительно более функциональной, чем «функциональный капитализм» либеральных диктатур Запада, испытала многие проблемы и трудности капитализма раньше и острее, чем сам капитализм, который обладает целым рядом амортизаторов: политические институты, богатство, разделяемые ценности и особенно «маленькие радости» и «маленькая роскошь» повседневной жизни, которые скрашивают последнюю и утрата которых часто значительно более болезненна, чем утрата чего‑либо другого. Массовый человек — повседневный человек.

Человек повседневности. Здесь мы подходам к одной из важнейших проблем функционирования Капиталистической Системы — к проблеме повседневности. Вопрос можно развернуть и иначе. Когда мы говорим о субстанции капитала, то верно указываем на структуры производства, собственность. Однако в буржуазном обществе далеко не все — собственники. Далеко не все заняты в материальном производстве и охвачены его структурами. Тем не менее есть некая субстанция, которая охватывает общество в целом, обеспечивая ему фантастическую устойчивость и сопротивляемость даже в эпоху разгула функции капитала. Это — структуры повседневности буржуазного общества, буржуазный быт. Тот самый, одна из форм которого так поразила Льва Тихомирова. И эта структура играет огромную роль в воспроизводстве Капиталистической Системы, придавая ей такие качества, каких нет и не могло быть у коммунизма, хромого на быт, на повседневность. Эта структура, эта форма организации субстанции держат капитализм тогда, когда слабеют (и вообще, и относительно функции) другие формы организации субстанции.

XXXI

Повседневная жизнь — everyday life, la vie quotidie

В целом ряде «докапиталистических» обществ, как неевропейских, так, например, и феодальном в Европе (хотя здесь в меньшей степени, чем, например, в Индии или в Китае), быт, повседневная жизнь, потребности были предписаны в соответствии с принадлежностью к определенной социальной группе — касте, рангу, сословию, к определенной ступени социальной лестницы. Разложение феодализма в Западной Европе сломало ранжирование повседневной жизни как принцип и положило начало обретения ею автономии — параллельно, шаг в шаг с индивидуализацией общества. Капитализм еще более усилил эту тенденцию, стремясь превратить каждого индивида в потребителя, а повседневную жизнь — и даже традицию — в сферу и объект потребления. Не случайно в одном из проспектов «Steinberger Reservation service», рекламирующем отели нескольких западных гостиничных объединений, говорится: «Традиция — до сих пор самая потребляемая роскошь». Я еще вернусь к этому вопросу, а пока запомним: традиция как форма повседневно потребляемой роскоши. Роскошь повседневности. Повседневность роскоши.

Между 1750 и 1850 гг. Запад пережил Великую Бытовую Революцию, которая и создала специфически историческую Повседневность как аналог капитализма, как Буржуазный Быт. До этого (1750–1850) столетия или даже до 1800 г. повседневная жизнь масс людей внешне не менялась. Как заметил американский специалист по экономической истории Д.Норт, если бы древний грек попал в Европу 1800 г., то в целом культурно‑географический ландшафт не был бы для него чужим и чуждым: господство сельской жизни и крестьянского труда, лошадь как главное средство транспорта и т. д. Конечно, другая одежда, другое оружие. Но одежда и у варваров была другой. А вот окажись древний грек в 1850 г., то это уже был бы совсем незнакомый мир — мир железных дорог, телеграфа, дагерротипа и многого другое. Незнакомый — от культурно‑географического ландшафта до быта.

Можно сказать, что в первой половине XIX в. субстанция (капитала) охватила и повседневную жизнь очень большого — неслыханного до тех пор — числа людей, масс. Произошла субстанциализация быта. Повседневность в современном (modern) западном (или буржуазном) смысле слова и есть, на мой взгляд, субстанциализированный быт; быт, переставший — в целом, в принципе существования и организации — быть функцией каких‑то иных сфер и форм — социального ранга, положения и т. д. Причем произошла эта (капиталистическая) субстанциализация быта очень быстро. Скорость, с которой осуществились технико‑экономические и бытовые изменения (по сути в течение жизни одного поколения), поражает. Поражала она и современников — от Мальтуса до Маркса.

Если вдуматься, Маркс начинал жить в одной Европе, а жил в зрелом возрасте и оканчивал свои дни совсем в другой. Не только изменения, но сама их скорость, ощущаемая именно и прежде всего на уровне повседневной жизни, бытования, короче — меняющийся быт — вот что в значительной степени обусловило многие смелые теории и прогнозы первой половины XIX в., как пессимистические (Мальтус), так и оптимистические (Маркс). Отсюда, от этой завороженности и изумленности темпом всех изменений — многие ошибки, неточности и перегибы. Так сказать, головокружение от успехов субстанционального капитализма на уровне повседневности. Но без этих успехов субстанциональный капитализм и не состоялся бы. Мало было сокрушить Старый Порядок в дыму боев и сражений Великой французской революции и наполеоновских войн. Мало. Была необходима победа, на уровне повседневной жизни. Если пользоваться марксистскими терминами (хотя в таком контексте и в таком смысле сами марксисты ими никогда не пользовались): уклад становится формацией только тогда, когда охватывает повседневную жизнь масс. Массовую повседневную жизнь. Можно сказать иначе: система в максимальной степени приближается к целостности тогда, когда имманентные ей принципы и законы охватывают быт, повседневность. Кстати, в этом отношении капитализм — Суперстар и Супертерминатор одновременно. Сельская по сути повседневная жизнь феодализма не столь уже существенно отличалась от таковой античности или развитых азиатских цивилизаций. Более того, и греки с римлянами, и европейцы заимствовали многое из «азиатского быта». Капитализм диаметрально изменил ситуацию: бытовые заимствования пошли в другую сторону: импорт сменился экспортом. Капитализм во многих отношениях сломал и изменил не только старый европейский быт, но и старый быт вообще, будь то Азия, Африка или доколумбова Америка. Изменил не только по субстанции, но и по принципам конструкции, организации.