Страница 11 из 106
Усвоение и использование капиталистических форм и функций становятся особенно важными для тех, кто сопротивляется капиталу как субстанции, не имея таковой в достатке. Без овладения социофункциональным «универсальным лексиконом» капитализма диалог с ним, включение в его систему были невозможны. Для того чтобы включиться, нужно сделать включатели. Так, Петр I, для того чтобы не оказаться битым в борьбе за Место в мировой системе, чтобы войти в нее на своих условиях или хотя бы достойно, вынужден был создать современную армию, современное государство и другие институты — современные в том смысле, что они должны были быть воспроизведением тех институтов на Западе, которые там выполняли капиталистическую функцию. Разумеется, внешний фактор — не единственный и, возможно, даже не главный среди причин петровских преобразований, но в данном случае сути дела это не меняет. Главное в том, что в России создание таких форм не имело под собой фундамента капиталистической субстанции. Позднее, во второй половине XVIII в., в самодержавной системе эта субстанция начала возникать. Но она вплоть до коммунистической революции оставалась слабой как сама по себе, так и по сравнению с функцией, воплощенной в определенных неэкономических институтах. Ее слабость по сравнению с переразвитой (по отношению к ней) функцией и обусловила возможность революции.
Ясно, что чем больше удаляешься от ядра капиталистической системы, тем сильнее функциональные аспекты, тем сильнее функция капитала по отношению к субстанции, тем сильнее властные, репрессивные институты капиталистического типа в соотношении с буржуазной собственностью, гражданским обществом (если последние вообще существуют).
Все это означает: соотношение и отношения субстанции и функции капитала, формы их организации могут быть различными, меняться в пространстве и времени капиталистической системы. Соотношение это всегда имеет властно‑собственническое (социально‑политическое) выражение, формы которого тоже могут меняться.
X
Господство субстанции над функцией выражается политически и парламентской демократии, т. е. в доминировании гражданского общества над государством (в различных вариантах — Нидерланды, Великобритания, США и вообще многие белые поселенческие колонии, «где государство, в отличие от всех прежних национальных образований, с самого начала было подчинено буржуазному обществу, буржуазному производству» (7, с. 4), короче говоря, где оно возникло как функция капитала, а не взяло на себя выполнение этой функции исторически).
Верховенство функции над субстанцией имеет две политические формы. Если государство господствует над гражданским обществом лишь в одной общественной сфере — политической, то мы имеем дело с авторитаризмом. Исторически первая, ранняя форма его — бонапартизм. Авторитаризм, таким образом, невозможен там, где нет частной собственности и гражданского общества, у которого он похищает только политику или волю которого он ограничивает — более‑менее — лить в сфере политики.
Когда господство функции над субстанцией реализуется как доминирование государства над гражданским обществом не только в политике, но и в идеологии, когда государство отбирает у гражданского общества такую его форму, как партия, и делает ее своей монополией, что невозможно без жестокого идеологического контроля, то это — тоталитаризм в его различных вариантах. Наиболее известный из них — нацистский режим.
Тоталитаризм не отменяет ни частную собственность, ни капиталистическую эксплуатацию. Сохраняя последнюю, он сохраняет и капиталистическую субстанцию, стремясь ограничить ее проявления преимущественно экономической сферой. В то же время, подчиняя гражданское общество, делая пунктирной границу между ним и государством, тоталитаризм эту границу (как и гражданское общество, право) никогда не уничтожает. Естественно, не уничтожает он и капитал, т. е. субстанцию. Тоталитаризм, как и авторитаризм, не выходит за рамки капитализма. Они лишь временно, в долгосрочных интересах капитала меняют соотношение между функцией и субстанцией, их субординацию, предлагая капиталу политико‑идеологическое решение тех вопросов, там и тогда, которые не могут быть решены на уровне самого производства в рамках данного конкретного общества, с его историческим прошлым, социальным фоном развития капитала и т. д.
Ни авторитаризм, ни тоталитаризм не отрывают полностью функцию капитала от его субстанции, не противопоставляют, не антагонизируют их. Но теоретически возможность такого разрыва как третьего типа отношений между субстанцией и функцией в капиталистической системе существует. Более того, капитализм — единственная социальная система, в которой наличествует логическая возможность полного, тотального взаимообособления социальной субстанции и социальной функции, возможность «окончательного решения» их отношений.
Историческая реализация такого полного отрыва функции от субстанции, ее господства над субстанцией с последующим уничтожением последней и превращением самой функции в единственную существующую субстанцию, замыкание функции в субстанцию для самой себя и есть коммунизм.
Он — абсолютная, чисто функциональная форма власти, не только устраняющая капиталистическую эксплуатацию и гражданское общество, но и стирающая грань, во‑первых, между государством и гражданским обществом, с одной стороны, и между государственностью (власть) и классовостью (собственность) — с другой, а потому уничтожающая все это и растворяющая в некоем новом типе социальной организации — властесобственности, однородном присвоении. Во‑вторых, устраняются различия между экономической, социальной и духовной сферами общества. Они превращаются в разновидности самой власти — просто общественной; не дифференцированной, не специализированной, а единой и гомогенной. Так и должно быть: функция капитала, полностью оторванная от субстанции, не может быть не чем иным, кроме как чистой властью, функциональной властью — не политической, не государственной и не религиозной, а властью вообще. Власть становится системной сутью, качеством общества. Разные сферы общества начинают выступать как разные сферы власти, а потому различие между ними теперь сугубо функциональное.
Коммунизм возникает так: функция полностью отрывается от субстанции и полностью отрицает последнюю, уничтожая, пожирая ее. Способ появления систем накладывает свой отпечаток на их дальнейшее функционирование. Коммунизм, например, самим способом своего рождения предопределен как антисубстанциональная система, т. е. система, враждебная любой субстанции — производству, собственности. История экономик коммунистических обществ — наглядная иллюстрация, «первородного греха» коммунизма, его антисубстанциональной природы. И это не злой умысел, не отрицательное качество коммунизма. Это — его позитив. Позитив отрицания. Логически коммунизм есть взбесившаяся функция капитала, воспроизводящая себя и только себя за счет субстанции — любой: как капиталистической, так и некапиталистической. Ограничения носят только исторический характер.
Крайняя (полная) форма взаимообособления социальной функции и субстанции капитала создает для капитализма логическую и историческую возможность существовать в двух не просто различны: (таких — больше, чем две), но и диаметрально противоположных и по содержанию взаимоисключающих формах: положительно‑субстанциональной и отрицательно‑функциональной. Наличие одновременно положительного и отрицательного качества гарантируется несовпадением субстанции и функции и своеобразным «позитивно‑негативным» разделением труда между ними. В капитализме исходно запрограммирована возможность существования в его рамках системы, отрицающей его субстанцию с позиций его же функции, т. е. возможность антикапиталистической подсистемы. В мировой капиталистической системе на определенном этапе ее развития закономерно возникает ниша для антикапиталистической зоны. Эта ниша и была занята Россией в форме Советского Союза. Почему Россией — это особый вопрос, лежащий за пределами данной статьи (ограничусь лишь замечанием, что только Россия по целому ряду причин могла заполнить антикапиталистическую зону мировой системы капитализма).