Про отряд Бороды

Калганов шёл по каменистой дороге вдоль склона, поросшего уже слегка пожелтевшим на солнце кустарником, и сердце его полнилось радостью ожидания.

Вот и знакомый посёлок. Белые стены домиков в полосах старой гари, на многих нет крыш, из-за полуразвалившихся каменных заборов чернеют обугленные стволы деревьев, но уже заслоняет их тут и там свежая зелень молодых ветвей. В некоторых дворах хозяева, возвратясь, заново обживают пепелища: починены крыши, вставлены окна. Пройти ещё немного – и знакомый дом…

В нетерпении Калганов ускорил шаг. И остановился… Нет дома. Только серые камни да бурая черепица, и сквозь всё это кое-где пробивается травка.

Снял фуражку, опустил голову. Словно померк для него сияющий летний день.

Он стоял, всё ещё не веря… В памяти всплыло сейчас то, что было здесь год назад, в сорок третьем.

…Готовилось наше наступление. Каждый вечер, после того как солнце опускалось в море, к окутанным сумраком горам уходили разведчики. А в рассветный час шли обратно.

Возвращаясь из ночного поиска к своей землянке, вырытой в склоне прибрежного оврага, они обычно проходили мимо давно опустевших белых санаторных зданий, мимо тогда уже полуразрушенного бомбёжками посёлка, в котором оставалось совсем немного уцелевших домов и который покинули почти все жители.

Тот дом, у развалин которого стоял сейчас Калганов, был крайним в посёлке. Разведчики наведывались сюда довольно часто – здесь ещё оставалась хозяйка, пожилая женщина. Разведчики знали: её муж, работавший слесарем в санатории, убит бомбой. Они не раз советовали ей эвакуироваться: передний край совсем близко, возможны новые воздушные налёты, артиллерийский обстрел. Но женщина упорно не хотела покидать родного гнезда.

Впрочем, хозяйка жила в этом полуразбитом доме не одна: с нею была собака – молодая, но уже рослая, сильная овчарка, по кличке Норд. Калганов издавна любил собак. Ему сразу понравился этот пёс. Да и псу как будто пришёлся по душе юный бородач. Норд доверчиво подходил к нему, позволял ласкать себя.

Однажды Калганов попросил хозяйку:

– Отдайте мне Норда. Вам его и кормить-то нечем. А я заботиться о нём буду, выучу.

– Нет! – вздохнула хозяйка. – Норда муж совсем маленьким щеночком взял, вырастил его… Не могу я его теперь в чужие руки отдать.

Шли дни. В свободное время Калганов всё чаще навещал дом со снесённой крышей. Урывая от своего пайка, подкармливал Норда. Они совсем подружились. Видя это, хозяйка наконец уступила просьбам Калганова. Норд доверчиво позволил взять себя на поводок. Но когда Калганов вывел его со двора, пёс упёрся. Он выл, скулил, тянул назад, рвался с поводка. Не без труда Калганову удалось увести собаку в свою землянку.

Однако Норд быстро привык к новому хозяину. Выкраивая время, Калганов обучал своего питомца основам собачьей науки: подчиняться хозяину, по команде садиться, вставать, приносить указанные предметы. Калганов хотел натренировать Норда так, чтобы с ним можно было ходить в разведку. Прошло несколько недель. Норд делал успехи. Он умел уже выполнять не только простые приказы. Калганов выучил его впрыгивать вслед за собой в кузов мчащегося грузовика, ползать по-пластунски, часами сидеть в засаде, ходить по следу, доставлять донесения. В обучении Норда участие приняли и матросы. К руке чучела, одетого в гитлеровский мундир или плащ-палатку, привязывали заряженный автомат или пистолет, дёргали за шнур, зацепленный за спусковой крючок, звучали выстрелы. Так Норда учили не бояться выстрелов, бросаться на стреляющего врага, впиваться ему клыками в кисть.

В конце концов пёс был обучен всем тем тонкостям разведки, которые был способен постичь его собачий ум.

Наконец наступил день, вернее, вечер, когда Норда впервые взяли в разведку. Норд с честью выдержал испытание. С этого времени он стал непременным участником каждого разведывательного поиска.

Однажды вечером Калганов с четырнадцатью матросами вышел на разведку немецких позиций к высоте Два Брата. Там, как и на многих участках фронта на Кавказском побережье, не было сплошной линии ни нашей, ни немецкой обороны: этому мешала заросшая лесом, пересечённая ущельями и оврагами гористая местность. Нужно было обнаружить и нанести на карту замаскированные немецкие позиции. Под покровом тёмной южной ночи разведчики вышли на «ничейную» полосу. Привычно – они здесь проходили уже не раз – перебрались через ущелье по висячему мостику. Этот полуразбитый мост, каким-то чудом ещё державшийся на двух ветхих канатах над клокочущей пенной водой горного потока, разведчики прозвали Чёртовым. От моста уже совсем недалеко было до позиций врага…

Всю ночь, неслышные как тени, разведчики бродили по горному лесу. Противник не заметил их. Прикрыв фонарик, Калганов нанёс на карту новые вражеские огневые точки. Можно было возвращаться.

Обычно разведчики старались вернуться ещё затемно. Следуя своему правилу, они, чтобы не дать врагу подкараулить себя, возвращались всегда не тем путём, каким шли на задание. Но через Чёртов мост переходить надо было всегда —больше перебраться через бурный поток было негде.

На этот раз разведчики не успели перейти мост до рассвета: летняя ночь коротка. Когда по заросшему кустарником склону спускались к мосту, уже светало. К мосту вела знакомая, давным-давно протоптанная местными жителями тропа. Но разведчики возвращались не по ней, а стороной.

Хотя позиции противника и остались позади, а совсем близко, по ту сторону ущелья, были свои, оружие разведчики держали наготове, шли рассредоточенной цепочкой. Это были обычные меры предосторожности на случай, если противник устроит засаду.

Но всё шло как будто благополучно. Стояла тишина. Только глуховато урчал впереди поток да изредка раздавалась короткая трель какой-нибудь проснувшейся птицы. Вот уже виден криво повисший на двух канатах мост и ведущая к нему через кустарник извилистая тропа. Свернули к ней. Калганов, вместе с Нордом шедший впереди, вступил на тропу.

Треск автоматных очередей рванул утреннюю тишину.

Короткий приказ:

– К бою!

Секунда – и ни одного матроса уже не видно возле тропы. Они залегли в кустах. Рядом с Калгановым припал к земле Норд, прижав уши и вытянув голову в ту сторону, откуда стреляли.

Немецкие автоматы наперебой стучали со стороны моста. Над головами разведчиков трещали сшибаемые пулями ветки. «Около взвода! – быстро, по частоте стрельбы, определил Калганов численность врага. – Над нами двойной перевес…»

Он глянул вправо, влево. Все живы, целы. Разведчиков спасло от пуль то, что у гитлеровцев не хватило выдержки подпустить их близко – открыли огонь, едва увидев идущих.

Прошло лишь несколько секунд, как противник открыл огонь, а командир уже принял решение.

– Оставаться здесь, стрелять, отвлекать на себя, потом —к мосту! – приказал он четырём матросам, и тотчас же застучали четыре автомата. – Вы, – приказал двоим, – бегом через тропу, по кустам – немцам в тыл! Остальные – за мной!

Он вскочил и, пригнувшись, побежал через цепкие кусты, огибая место, где засел враг. Не отставая ни на шаг, широкими прыжками несся Норд. Восемь матросов, рассыпавшись в цепь, бежали рядом.

Калганов имел цель: пока четверо, оставшиеся у тропы, отвлекают на себя огонь врага, а двое возьмут его «на испуг» с тыла, он с остальными ударит с фланга, оттеснит от моста. Самое главное сейчас – не допустить, чтобы враг преградил этот единственный путь отхода.

На бегу Калганов уловил, что в разнобойную трескотню выстрелов вмешались голоса ещё двух автоматов. Это открыли огонь матросы, посланные им в тыл немецкой засаде. Вот и край ущелья.

Залегли под кустами около тропы, неподалёку от входа на мост.

Девять автоматов ударили разом. Через минуту-другую к ним присоединилось ещё четыре, потом ещё два: это, по звукам стрельбы поняв, что командир на нужном месте, присоединились к нему те матросы, которые были оставлены отвлекать врага на себя, и те, что ударили по врагу с тыла.