Страница 67 из 83
Арсен, не останавливая коня, натянул тугую тетиву. Но то ли от быстрой езды, то ли с непривычки промазал. Стрела упала вдалеке в кустарник. Лисица скрылась в овраге.
— Обидно! — воскликнула с досадой Ванда. — Убежала… А какой роскошный мех у неё! Как золото!
— Не жалей, пани, — утешал её Арсен. — Здесь, видимо, такой дичи хватает… Двух уже убили. А это ведь только первый заход. Обещаю добыть тебе хорошую лису!
— Заранее благодарю, пан.
Они поехали назад. Кони шли рядом.
— Какие вести из Речи Посполитой привезли купцы, пани? — спросил Арсен. — Четыре месяца, как мы в Крыму, от всего света отрезаны…
Глаза Ванды погрустнели.
— Когда они уехали, я проплакала всю ночь. Так было тяжко на сердце.
— Почему так?
— Не видать мне больше своей отчизны… Король Ян Собеский готовится к войне против султана и хана.
— Откуда это известно пани? — с любопытством спросил Арсен, внимательно вглядываясь в разрумянившееся лицо женщины.
— От проезжих купцов. Говорят, что против турок выступают Австрия, Венеция и папа… Те хотят, чтобы Речь Посполитая была с ними. А в Польше магнаты никак не могут сговориться. Король Собеский не знает, где взять денег, чтоб снарядить войско для похода. Если султан и хан ударят сначала по Польше, плохо будет. Никто не придёт ей на помощь…
— Так говорят купцы?
— Я сама такое предполагаю.
— Пани рассказала об этом мужу?
— А для чего? — удивилась Ванда. — Я ведь полька! Разве я враг своей отчизне?
— Пани поступила разумно, — похвалил Арсен, мысленно отмечая, что женщина рассуждает здраво и рассказала ему о новостях не без умысла.
Охота продолжалась ещё часа два или три. Арсену удалось подстрелить лису, и он подарил её Ванде, подумав при этом, что всех лис яйлы не хватит отблагодарить женщину и за спасение его и Романа, и за сообщённые ею столь важные сведения.
7
Когда Арсен закончил свой рассказ, Тяпкин сбросил кожух, из-под которого не собирался вылезать до утра, вскочил с тахты и стал быстро ходить по комнате.
— Да ты понимаешь, казак, сколь ценно то, о чем ты сейчас поведал? — остановился он перед Арсеном и сам же ответил: — Нет, не уразумел ты пока всего!..
— Ежели я чего не соображаю, то пусть господин посол пояснит, — улыбнулся одними глазами Арсен, а сам подумал, что не пойми он сразу значение известий, услышанных от Ванды, то пропустил бы их мимо ушей и не передал бы здесь, в посольском стане.
Дьяк Зотов, вытянув тонкую сморщенную шею, почесал пятернёй бороду и пристально уставился на Тяпкина.
— Что ты на все это скажешь, Василий?
— Теперь мы можем со спокойной совестью завтра же подписать договор о перемирии. Вот так-то.
— Это как прикажешь понимать? Разве подготовка Австрией и Яном Собеским похода против Турции каким-либо образом влияет на наши решения?
— Не сомневаюсь!
— Как именно?
Тяпкин потёр руки, хитро прищурился.
— Давай поразмыслим… Выгодно ли нам сейчас, чтобы наш вчерашний противник ввязался в большую и, вероятнее всего, затяжную войну?
— Конечно, — ответил дьяк.
— Чем бы ни закончилась эта война — победой ли Порты, победой ли Европейской коалиции, мы будем иметь передышку в несколько лет, а это именно то, что нам нужно. После долгих войн с Польшей, Портой и Крымом казна опустела, народ устал, вся Украина разорена дотла, — рассуждал вслух Тяпкин. — Поэтому мы должны подписать перемирие, чтобы наша страна хоть немного оправилась, а османы увязли бы в войне на западе. Нельзя допустить, чтобы наша неуступчивость заставила хана и султана искать примирения с Веной и Варшавой и привела бы к третьему походу на Украину.
— Ты мыслишь правильно, пан посол, — вставил своё слово Ракович. — Безусловно, жаль отдавать туркам и татарам наши просторы между Ингулом, Тясмином и Днепром. Но сейчас эти земли пустуют… Ни турки, ни татары их заселить не смогут. Туда вернёмся мы! Пройдёт десяток, полтора десятка лет — и земли эти снова станут частью матери-отчизны.
Только теперь Арсен полностью осознал исключительное значение вестей, с которыми он вернулся с охоты. Конечно, он сразу, ещё там, на яйле, понял, что польские купцы поведали Ванде очень важные новости. Но казак до сих пор никак не представлял, что сообщённые им сведения могли так повлиять на ход мирных переговоров и на судьбы самого Арсена и его товарищей, так ускорить возвращение посольства на родину, а значит, приблизить и поездку в Буджак на розыски Златки и Стёхи…
— До чего же здорово получается! — воскликнул он. — Если завтра подпишем договор, послезавтра отправимся к себе. До чего обрыдло сидеть тут, на этой, провались она в тар-тарары, Альме!
— Не торопись, друже, — охладил пыл казака Тяпкин. — Завтра мы ничего ещё не подпишем, на сие тоже понадобится время. Хотя бы несколько дней… Домой тронуться сможем только после того, как позволит хан, а это будет, должно, не раньше, чем на то получит согласие Стамбула…
— Ах, черт! — не удержался Арсен. — Так, значит, протянется неведомо сколько!
— А ты как думал?!
8
3 января 1681 года в ханский стан вблизи Бахчисарая съехались знатнейшие вельможи Крыма. На холме, где стоял золочёный шатёр Мюрад-Гирея, вырос целый шатровый городок. В долине ржали у коновязей лошади, сновали в засаленных кожухах и овечьих шапках слуги. Повсюду горели костры, над которыми в закопчённых казанах варилась баранина.
Из посольского стана, что по-прежнему стоял на Альме, явилось московское посольство. Стольник Василий Тяпкин, в новом кафтане и чёрной собольей шапке, с подстриженной бородой, не доезжая шагов сто до ханского шатра, остановил коня, солидно, не торопясь, слез и медленно шествовал протоптанной в неглубоком снегу тропинкой наверх. Следом вышагивал голенастый и худой дьяк Никита Зотов. Позади него — Ракович, Звенигора и Воинов.
У ханского шатра толпилась крымская знать. Все молча смотрели на русских, которые с высоко поднятыми головами проходили мимо них.
Возле входа в шатёр дорогу посольству преградил Гази-бей. Приложив правую руку к груди, он поклонился и произнёс:
— Великий хан Мюрад-Гирей ждёт вас!
Два нукера подняли тяжёлый полог, и русские вошли в шатёр. За ними последовали — по старшинству — эмиры, аяны, мурзы.
Мюрад-Гирей сидел в глубине шатра и в ответ на поклоны послов и крымской знати только кивал.
Стояла полная тишина. Хан обвёл взглядом напряжённые лица присутствующих, сложил молитвенно руки.
— Волею аллаха, волею наместника бога на земле, властителя трех материков, султана Магомета Четвёртого оповещаем всех, что, придя к согласию, сегодня мы подпишем договор о перемирии между Османской империей и Крымским ханством, с одной стороны, и царём московским — с другой. Готовы ли урусские послы поставить свои подписи на грамоте?
— Готовы, — громко ответил Тяпкин, слегка поклонившись.
— Тогда, волею аллаха, начнём… Кади[61], читай!
Вперёд выступил старый, сухой татарин в большом белом тюрбане, в чёрном балахоне с широкими рукавами, встал слева от хана, развернул свиток пергамента. Откашлявшись, начал читать.
Ракович тихо переводил. Тяпкин и Зотов, хотя и знали каждую статью договора на память, внимательно слушали.
По договору, который вскоре войдёт в историю под названием Бахчисарайского, между Россией и Портой с Крымом устанавливалось перемирие на двадцать лет.
Границей между державами от Триполья под Киевом до владений запорожских казаков становилась река Днепр.
Московский государь обязывался выплатить дань ханскому величеству за прошедшие три года, а потом присылать ежегодно по старым росписям.
Хан и султан обещали впредь не помогать казакам Хмельницкого.
Киев с монастырями и городами, местечками и сёлами — Васильковом, Стайками, Трипольем, Радомышлем и другими — признавался владением московского государя. И так далее… И так далее…
61
Кади, кадий (арабск.) — духовное лицо, исполняющее обязанности судьи.