Прямое попадание

Когда дошла очередь до лейтенанта Башенина, — а Башенин был представлен последним, — Майборода сообщил, как бы решив разоблачить этого Башенина перед девчатами, что лет Башенину вовсе не двадцать два, как значится в его личном деле, а двадцать один — это он, дескать, накинул себе один год, когда поступал в летное училище, а то, дескать, не видать бы ему сейчас неба как своих ушей.

— А в остальном ему можно верить безоговорочно, даже если он скажет, что завтра будет землетрясение…

Настя все это время продолжала с унылым видом стоять спиной к пришедшим и намеренно старалась ничего не видеть и не слышать. Но при упоминании имени лейтенанта Башенина она ознобно вздрогнула и оборонительно выпрямила спину, словно в этот миг взгляды всех присутствующих сошлись на ее спине, и эти взгляды были полны недружелюбия и холодности. Потом, чтобы не показаться дурой, она опять, только еще более суетливо, принялась колдовать над лампой, словно сейчас без этого было нельзя. Это ее немножко отвлекло, хотя все в ней теперь, когда заговорили о Башенине, — и слух, и зрение, и нервы — напряглось до предела.

— Между прочим, у лейтенанта Башенина, — продолжал балагурить здоровяк Майборода, — счет с немцами особый. А почему, сами видите, — и он выразительно показал пальцем на его шрам на правом виске — Это от близкой встречи с «мессерами». Но вида от этого он, мне кажется, не потерял. Как находите, девушки?

— Шрам украшает лицо воина, — сладкозвучно пропела за всех из своего угла кокетливая Вероника и для выразительности — знай, мол, наших! — пошелестела страницами «Куртизанок».

Когда же представление летчиков с комментариями этого веселого Майбороды было закончено и девчата, хотя не все, тоже чуточку дурачась, назвали свои имена и фамилии, в землянке наступило относительное затишье. Это затишье было использовано для того, чтобы и той и другой стороне немножко прийти в себя от этой хотя и забавной, но все же несколько церемонной процедуры, собраться с мыслями, а главное — приглядеться друг к другу, привыкнуть, что ли, а гостям, к тому же, и рассесться кто где мог, — им были любезно предложены две скамейки, пустовавшая койка возле печки и персональная табуретка Глафиры, стоявшая тут же, возле печки. И получилось так, что каждый из летчиков оказался как раз возле той самой, рядом с которой ему находиться и надлежало: ни сожалений, что попал по дурости впросак, ни попыток дать обратный ход, ни жажды перемен — ничего этого не было и вроде не намечалось. Заочный выбор как для девчат, так и для летчиков, за исключением только вот Насти с лейтенантом Башениным, оказался в самый раз, лучше не придумаешь, и это всех обрадовало, и землянка уже через минуту-другую зацвела улыбками от пола до потолка.

Быстрее всех нашли общий язык и уютненько устроились Вероника с Эдуардом Кривощековым. Они облюбовали местечко возле брезентовой занавески, за которой стоял умывальник. Кривощеков этой занавеской, кстати, тут же воспользовался как ширмой, чтобы положить Веронике руку на талию и шепнуть ей на ушко, почти коснувшись этого ушка губами, что-то такое, от чего Вероника тут же радостно вспыхнула. Потом, опомнившись, что девушка она строгая, Вероника в ответ легонько шлепнула Кривощекова книгой по руке, чтобы не шибко-то давал волю. Кривощеков выжидательно присмирел, взвешивая, что сулил ему этот шлепок, потом, оставив занавеску в покое, поинтересовался, скосив глаза на книгу:

— Вы, кажется, что-то читаете, Вероника?

Вероника словно ожидала этого вопроса и ответила с трогательностью:

— «Блеск и нищета куртизанок». Оноре де Бальзак. Перевод с французского.

— Ого, название, дай бог, пикантное, — одобрил Кривощеков. — Вы, видно, любите читать иностранную литературу?

— Разумеется. А вы?

— Терпеть не могу.

Теперь озадаченно замолчала Вероника — этого от Кривощекова она не ожидала. Когда же Кривощеков неловко поерзал на табуретке от этого ее молчания, она наконец с печальным вздохом и вместе с тем и не без назидательности, на которую Кривощекову обижаться было не с руки, заметила:

— Книги, товарищ старший лейтенант, в том числе и иностранные, это, к вашему сведению, целый мир, мир возвышенных чувств и мыслей, и я удивлена, как это можно не любить их читать, я всегда читаю, даже на дневальстве, хотя мне за это не раз попадало. Особенно я люблю Бальзака, он так прочувственно пишет, особенно про любовь. Когда я его читаю, я становлюсь сама не своя, живу вместе с его героями, хожу как во сне, теряю ощущение реальности…

— Ориентировку, значит, — уточнил Кривощеков, истолковав эту реальность на свой, авиационный, лад. Потом добавил, уверенно улыбнувшись и понизив голос до таинственного шепота: — У меня есть надежное средство.

— Средство? От чего?

— От потери ориентировки, — ответил Кривощеков тем же таинственным шепотом, и не успела Вероника сделать удивленное лицо, как он деликатно, двумя пальчиками, положил ей на колени небольшую, со спичечный коробок, коробочку в бумажной обертке. Потом, чтобы, верно, предотвратить возможное возмущение или отказ Вероники, — положил-то он эту коробочку не куда-нибудь, а прямо ей на колени, да еще как бы невзначай коснулся рукой этих колен, — добавил с самым серьезным видом: — Шоколад особого сорта, Вероника, эликсир бодрости, так сказать, самое опробированное средство, драже «кола». Выдается только летчикам, детям употреблять запрещается. Видите, вот тут специально написано, — и, как бы решив Веронике помочь прочитать это написанное, будто та была неграмотна или близорука, снова потянулся к коробке на ее коленях, но Вероника тут же сделала предостерегающий жест, и он докончил уже без прежнего вдохновения — Зря сомневаетесь, проверено на практике: улучшает самочувствие, поднимает тонус, заряжает бодростью и энергией. Особенно рекомендуется принимать перед боевым вылетом. Попробуйте-ка, сразу себя по-другому почувствуете.

Вероника все еще с недоверием смотрела на эту коробочку, взять ее не решалась. Кривощекова это уже задело за живое, и тогда он произнес обиженным тоном:

— Напрасно вы, Вероника, честное слово. Вот у меня был случай, так если бы не это самое драже «кола», то был бы крупный международный конфликт. Понимаете — международный?

— Ну уж и международный, — позволила себе усомниться Вероника, хотя слова Кривощекова насчет международного конфликта ее заинтересовали, — в них ей почудилось что-то таинственное и романтическое.

— Нет, в самом деле, международный, — повторил он. — Ну, до войны, может, — развел он руками, — и не дошло бы, а уж скандал международный, конфликт был бы наверняка. Не сойти мне с места. Во всяком случае, обмена нотами между ихним министром иностранных дел и нашим наркомом было бы не миновать…

— Что же это такое? — оживилась Вероника — желание услышать о почти возникшем международном конфликте, причиной которого был вот этот хотя и чрезмерно смелый, но такой красивый и бравый летчик, что сидел рядом и не сводил с нее быстрых, как молния, глаз, оказалось для нее куда сильнее опасности повторного покушения на ее колени, и она от нетерпения даже пододвинулась к нему поближе и понукнула, капризно сморщив нос: — Ну, так рассказывайте, не томите…

— Почему же не рассказать? Рассказать можно. Даже с удовольствием, — отозвался Кривощеков, заметно воодушевившись от этой ее близости и стараясь взять тон самый проникновенный. — Так вот, значит, — начал он, помогая себе жестами, — наш полк, это до войны еще, стоял на юге, почти у самой границы. Это после училища, когда я летал еще не на «пешках» [14], а на СБ [15]. Понимаете: взлетел — и тут же граница. Совсем рядом. Капиталистическое государство, так сказать. Другой мир: эксплуататоры, эксплуатируемые, забастовки, тюрьмы, расовая дискриминация. Короче, заграница. Вот командир дает мне однажды приказ: полететь в зону. Полетел. А накануне почти не спал — нездоровилось. Лечу как в тумане, даже приборы не вижу: не то указатель скорости, не то высотомер у меня перед глазами, не то компас — не разберу. В общем, потерял я тогда ориентировку, начисто потерял. И хорошо, что у меня с собой коробка драже «кола» была. Случайно в кармане оказалась. Она-то меня и спасла. Верите, всего-то один шарик проглотил, а зрение восстановилось полностью. Ну, обрадовался, сличил карту с местностью и чуть не ахнул: граница-то, оказывается, вон она, уже подо мной, еще бы малость, ну, может, метров сто или двести, и я бы уже был там, в воздушном пространстве чужого, капиталистического, значит, государства. А это уже, известное дело, не ЧП, а международный конфликт. Капиталисты, сами знаете, какой народ. Чуть что — и вой на весь мир. Так что если бы не драже «кола»…

14

Так летчики называли пикирующий бомбардировщик «Пе-2» («Петляков-2»), пришедший на смену СБ.

15

СБ — скоростной бомбардировщик, которым до войны были в основном вооружены наши бомбардировочные полки.