Пария

Трамвайные пути в Ропберне напоминали о жизни — но в этом квартале я видела и другим напоминания. В свое время самый красивый и широкий проспект Ропберна — Авеню Парнас, по обеим сторонам которой тянулись подстриженные деревья-фепены и железные скамьи, — была местом публичных наказаний и казней. Гладкие каменные плиты, потускневшие от времени черные железные платформы с автоматическими люками все еще были здесь, а длинные перекладины и блоки виселиц возвышались над улицей, словно флагштоки, с которых сняли знамена.

Торговый дом «Блэкуордс» находился на улице Гельдер, в самом конце проспекта, угол, на котором они пересекались, отмечал особенно жутко выглядевший помост для казней — собранный из темных просмоленных досок, скрепленных стальными болтами. Когда-то здесь ревела толпа черни, ее вопли заглушали последние слова осужденных диссидентов и предателей. Мальчишки-барабанщики выбивали ровный монотонный ритм до последнего, оглушительного удара, с которым открывался люк внизу — и придушенного выдоха затихшей толпы.

У торгового дома было одно громадное окно-витрина, день и ночь светившееся теплым золотистым светом, как светильники, которыми освещались трамваи. Каждый день в витрине менялась экспозиция, но говорили, что никто никогда не видел, чтобы сотрудники торгового дома входили в витрину и меняли выставленные в ней вещи. «Они делают это поздно ночью, когда никто не видит», — считали одни. «Это происходит с помощью колдовства», — настаивали другие. Я не испытывала желания вслушиваться в эти сплетни и запоминать их — хотя даже такая тихая улочка, как Гельдер, подобно всей Королеве Мэб, никогда не засыпала.

Я представляла, как каждую ночь в один краткий миг вдоль огромного окна торгового дома опускается занавес, а потом, через несколько минут поднимается снова, являя новую сцену, преображенную мастерством искусных декораторов — все это напоминает живые картины, которые можно увидеть на театральной сцене.

Я подошла к двери и позвонила в медный колокольчик. Мой манжет был включен. Теперь я была Лаурелью Ресиди, представителем коммерсанта с одного из отдаленных миров.

Я ждала, когда меня впустят, и смотрела на окно-витрину.

Сегодня выставка в витрине была очень простой: помещение, затянутое серым шелком, как сцена без декораций. Пространство за толстым и слегка неровным хрустальным стеклом было освещено газовыми лампами и маленькими круглыми светильниками, расположенными по внутренней стороне подоконника.

Экспозиция состояла из двух кукол. Хотя, возможно, более подходящим названием для них было «манекены». Они были высотой примерно в четверть человеческого роста — так что, взрослый мог бы посадить такую куклу на колени, как ребенка. Их стеклянные глаза, изумительно выполненная имитация, пристально глядели из витрины на улицу. Личики — белые, с нежно-розовыми щеками. У них были большие рты, я заметила тонкие щели, спускавшиеся к подбородкам — спрятанный внутри механизм позволял им открывать и закрывать рот, подражая человеческой мимике. Эти куклы были марионетками для представлений чревовещателей. Они были старыми — я видела это — очень старыми и довольно пугающими. Они не выглядели живыми и не производили приятного впечатления — но их пристальный взгляд поневоле привлек мое внимание, а выражение, в котором застыли их губы, было не улыбкой и не неодобрительным поджатием, а, скорее, угрожающей гримасой.

Одна кукла была мальчиком, вторая — девочкой. Вообще-то, их лица выглядели совершенно одинаковыми, выполненными одним и тем же мастером, но один был одет в копию бархатного костюма аристократа, а вторая — в изысканное платье, какие носят леди. На головке "джентльмена" была нарисована гладкая лаково-черная шевелюра, у "леди" на голове красовался шиньон, сделанный — я уверена — из настоящих человеческих волос.

Они сидели на миниатюрных старинных стульях — мебели для детской Орфеанского Периода, словно позируя для портрета. Я могла видеть прелестные крохотные башмачки на их ножках.

Дверь торгового дома отворилась.

— Я — Лупан, — произнес владелец магазина. — Добро пожаловать.

— Я — Лаурель Ресиди, — ответила я, протягивая мою визитку. — Меня ожидают.

— Все верно, — согласился он с очень вежливой улыбкой. — Нам известно, что ваш наниматель — страстный коллекционер. Для «Блэкуордс» большая честь приветствовать его представителей в этих стенах.

— Мой наниматель, — отвечала я. — знает, что «Блэкуордс» — лучший в этом классе торговых домов на этой планете. Я совершила длительное путешествие, чтобы выполнить его особое поручение.

Еще несколько минут мы продолжали в том же духе, каждый отвечал на изысканно-предупредительную реплику собеседника своей — столь же изысканной и предупредительной, осыпая комплиментами моего нанимателя и его торговый дом. Именно этого требовал обычай. Лупан, облаченный в серый костюм с высоким белым воротничком, говорил на безупречном низком готике. Я, словно сгорая от желания продемонстрировать мой энтузиазм, отвечала на анграбике, уснащая его едва заметным гудрунитским акцентом и делая небольшие ошибки в словах или в использовании форм глаголов. Мой «наниматель», известный промышленный магнат из Сектора Скарус, конечно же, ничего не знал обо мне — но мы выбрали его для этого задания из-за его репутации коллекционера, а еще потому, что его рекомендательные письма легко можно было подделать. Когда я создавала образ Ресиди, мне пришло в голову, что она будет стараться говорить на местном языке, чтобы снискать расположение тех, с кем ей нужно будет работать. Я видела агентов вроде нее в торговых домах по всему городу — они вели себя именно так. Готовясь играть эту роль, я также поняла, что агент такого класса скорее всего, должен быть старше меня, поэтому наложила косметику так, чтобы создавалось впечатление, что мой облик — результат работы дорогих ювенантов, и вела себя так, чтобы походить на шестидесяти- или семидесятилетнюю кокетку.

Лупан повел меня внутрь. Он был невысоким, чопорным человечком. Его движения были быстрыми и довольно нервными. Сервиторы с фарфоровыми лицами принесли нам солановый чай и бисквиты-нафар; их элегантные механизмы издавали звук, похожий на тиканье старинных напольных часов. Лупан говорил, не умолкая, переходя от одной темы к другой.

Торговый дом представлял собой запутанный лабиринт комнат и залов, обрамленных витринами или застекленными шкафами. Здесь царил многозначительный полумрак. Лупан установил висячие круглые светильники так, чтобы осветить отдельные объекты, к которым он рассчитывал привлечь мое внимание; чтобы показать мне некоторые из них, он извлек их из-под защитных стеклянных колпаков. Он поднимал их затянутыми в перчатки руками или выкладывал на расстеленные квадраты черного сукна.

Крупные экспонаты стояли у стен на подставках или свисали со стропил. Все это напоминало большой антикварный музей, который попытались втиснуть в маленький особняк — казалось предметы старины наполнили его до краев и вот-вот начнут выпадать наружу.

Здесь были куклы, книги, информационные планшеты, стеклянные безделушки, бутылки, изделия из серебра, старинные велосипеды, ювелирные украшения, скульптуры, мебель, образцы искусства таксидермистов (я рассмотрела довольно побитое жизнью чучело… кажется, акулы), старинное оружие, образцы древних технологий, карты, картины, меццо-пикты, симулякратическая живопись, древние астрономические армиллярные сферы и тканые молитвенные коврики.

Мы провели почти четыре часа, рассматривая эти предметы. Все это время я не видела ни сотрудников торгового дома, ни других клиентов. Пару раз мне казалось, что я слышу вдалеке отзвуки детских голосов — но я не была уверена в этом. Были и другие звуки: внезапный перезвон или бой часов, бормотание старинных запоминающих устройств, мелодии музыкальных шкатулок и механических пианино, гул древних силовых установок.

Я делала отметки в информационном планшете, внося в них те предметы, которые показались мне особенно интересными — и которые, как я полагала, могут заинтересовать и моего нанимателя. Я условилась, что завтра приду взглянуть на них еще раз, объявив, что мне необходимо нанести визит доверенным брокерам, чтобы уладить все формальности по переводу средств для совершения покупки.