Страница 84 из 218
чем основные капиталы, могут заменить подлинное обращающееся богатство [богатство здесь имеет обычное для него значение капитала] ; но употребление, которое из них сделают, будет их вывоз целиком, дабы вновь приобрести за рубежом оборотный капитал, в коем нуждаются. Желать воспрепятствовать такому вывозу означало бы обречь жителей на бездействие и голод, каковой был бы следствием оного» 6'.
Этот текст интересен сам по себе, своей лексикой и тем архаичным характером российской экономики, который он предполагает (лошади, быки, ремесло, голодовки, зарывание сокровищ). «Варвары» ведут себя как благонравные школьники, оставляя на месте основной капитал и забирая с собой капитал оборотный, дабы доказать невосполнимую роль последнего. Но если бы они, передумав или изменив программу, сделали бы выбор в пользу уничтожения основного капитала вместо того, чтобы забирать оборотный, экономическая жизнь для завоеванной, ограбленной, а затем освобожденной нации начиналась бы сызнова ничуть не лучше.
Процесс производства — это своего рода двухтактный мотор:
==235
62
A. d. S. Venezia, Notatorio di Collegio, 12, 128 v», 27 июля 1480 г.
оборотные капиталы сразу же уничтожаются, чтобы быть воспроизведенными и даже умноженными. Что же до капитала основного, то он изнашивается — более быстро или менее быстро, но изнашивается: дороги портятся, мост обрушивается, корабль или галера в один прекрасный день становятся лишь дровами для какого-нибудь венецианского женского монастыря 62, деревянные зубчатые передачи машин приходят в негодность, плужный лемех ломается. Материал этот должен быть возобновлен; ухудшение качества основного капитала — это никогда не прекращающееся вредоносное заболевание экономики.
РАССМОТРИМ КАПИТАЛ В СЕТИ РАСЧЕТОВ
Hanson Jones A. La Fortune privée en Pe
" Здесь я
воспользовался прежде всего его докладом на конференции 1965 г. в Мюнхене: Kuznets S. Capital formation in modem economic growth, and some implications for the past.— "Troisième Conférence internationale d'histoire économique", I, p. 16—53.
Ныне капитал лучше всего оценивается в рамках национальных балансов. Там все измерено: колебания национального продукта (валового и чистого), доход на душу населения, размер сбережений, норма воспроизводства капитала, демографические изменения и т.п.; конечная цель — измерить экономический рост в целом. У историка, вполне очевидно, нет возможности приложить к древней экономике эту систему расчета. Но если даже и отсутствуют цифры, один только факт рассмотрения прошлого сквозь призму этой современной проблематики уже обязательно меняет способы видения и объяснения.
Это изменение угла зрения заметно в редких попытках квантификации и ретроспективных подсчетов, предпринимаемых пока еще чаще экономистами, нежели историками. Так, Элис Хенсон Джонс в недавно вышедших статье и книге удалось с известным правдоподобием вычислить наследственное достояние, или, если угодно, фонд капиталов, имевшихся в 1774 г. в Нью-Джерси, Пенсильвании и Делавэре 63. Она начала свое исследование со сбора завещаний, изучения тех имуществ, какие в них упоминаются, а затем — оценки наследований без завещания. Результат оказался довольно любопытным: сумма капитальных богатств С в три-четыре раза превышает национальный доход R, что означает в общем, что эта экономика имела за собой, в своем непосредственном распоряжении, резерв в размере трех или четырех накопленных годовых доходов. А ведь Кейнс в своих расчетах для 30-х годов XX в. всегда принимал соотношение С = 4R. Вот что указывает на определенную соотносимость прошлого и настоящего. Правда, эта «американская» экономика первых лет независимости производит впечатление уже совсем самостоятельной, отдельной, уже хотя бы в силу высокой производительности труда и, несомненно, более высокого среднего уровня жизни (дохода на душу населения), нежели европейский и даже английский.
Это неожиданное сопоставление имеет такой же смысл, как и соображения и подсчеты Саймона Кузнеца. Как известно, этот американский экономист специализировался на изучении роста национальных экономик с конца XIX в. до наших дней 64. К счастью, он поддался соблазну выйти за рамки XIX в., чтобы проследить или угадать возможные эволюции XVIII в.,
==236
65
British Economic Growth, 1688—1959. 2e éd., 1967.
61' Kuznets S. Op. cit., p. 23.
используя составленные Филлис Дин и У. А. Коулом 65 солидные графики, посвященные английскому экономическому росту, а затем, двигаясь от итога к итогу, дойти до 1500 г. и даже дальше. Не станем вдаваться в детали, связанные со средствами и условиями этого исследования во времени, исследования, проводившегося гораздо более для того, чтобы вскрыть проблемы, предложить программы исследований и полезные сравнения с современными развивающимися странами, нежели ради того, чтобы навязать безапелляционные решения.
Во всяком случае, то, что такое «восхождение» было предпринято экономистом высокого класса, убежденным в доказательной ценности большой временной протяженности в экономике, может меня только восхитить. Оно завершается общим обзором возможной проблематики, связанной с экономикой Старого порядка. В этой панораме мы задержимся только на капитале; но он находится в самом сердце дискуссии, вводя туда и нас.
То, что Саймон Кузнец полагает, что корреляции, существующие в наше время (корреляции, изучавшиеся им в их движении и эволюции на основе точных данных статистики за восемь-десять десятилетий, данных, установленных с конца прошлого века для десятка стран), позволяют mutatis mutandis вернуться вспять, доказывает, что, в его глазах, между отдаленным прошлым и настоящим существуют связи, сходства, преемственность — хотя есть также и разрывы, перерывы постепенности от эпохи к эпохе. Он, в частности, не верит в резкое изменение накопления, которое, как это предположили А. Льюис и У. У. Ростоу, дает якобы представление о современном росте экономики. Кузнец неизменно внимателен к «потолкам», к верхним границам, которые этот важнейший показатель, по-видимому, никогда не переходил, даже в странах с очень высокими доходами. «Какова бы ни была причина,— пишет он,— важнее всего то, что даже самые богатые страны современного мира, богатство и возможности которых далеко превосходят то, что можно было себе вообразить в конце XVIII в. или же в начале XIX в., не превышают умеренного уровня пропорций образования капитала — по правде говоря, того уровня, который (если рассматривать накопление в чистом виде) не был бы невозможным и даже, быть может, особенно труднодостижимым для многих обществ прошлого»66. Накопление, воспроизводство капитала — это все тот же спор. Если потребление достигает 85% производства, то 15% его относятся на счет накопления и при необходимости идут на образование воспроизводимого капитала. Это воображаемые цифры. С известным преувеличением можно утверждать, что накопление ни в одном обществе не превышает 20%. Или же оно превышает такой процент временно, в условиях действенного принуждения, которое не было фактом истории обществ прошлого.
С учетом этого к Марксовой формуле: «Так же, как общество не может перестать потреблять, так же не может оно и перестать производить» — следует добавить: и делать накопления. Эта глубинная структурная работа зависела от числа индивидов в данном обществе, от его техники, от уровня жизни, которого оно достигло, и в не меньшей степени от социальной иерархии, определявшей в нем распределение доходов. Случай, гипотетиче-