Страница 70 из 218
du commerce" délia Francia, 1716—1780.—
Studi in onore ai Armando Sapori.
1957, II, p. 1268—1279. Неизданные источники этой
работы указаны на р. 1268, note 2.
Для Англии кривая, единственной задачей которой
было показать в общих чертах движение английской торговли, заимствована у Уильяма Плэйфера, одного из первых английских статистиков.
См.: Playfair W. Tableaux d'arithmétique linéaire, du commerce, des finances et de la dette
nationale de l'Angleterre. 1789; Idem.
Thé Exports and Imports and General Trade
of England, the National debst..., 1786.
==198
2411* A.N., G', 1686, 53.
246 Bouvier R. Quevedo, "homme du diable, homme de Dieu". 1929, p. 305—306.
247 О Франции и Пьемонте см.: A.N., G7, 1685, 108; о Сицилии и Генуэзской республике см.: Ustariz G., de. Théorie et pratique du commerce et de la marine. 1753, p. 52—53; об Иране и Индии см.: Voyage de Gardane (рукопись Гос. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина), р. 55.
Помимо этого, частичный баланс имеет значение, лишь будучи помещен в контекст всей торговли, в совокупность всех балансов одной и той же экономики. Один баланс Англия — Индия или же Россия — Англия не дает [верного] освещения подлинной проблемы. Нам потребовались бы все балансы России, либо все балансы Индии, либо все балансы Англии. Именно таким способом сегодня любая национальная экономика подводит ежегодно общий итог своего внешнего баланса.
Беда в том, что для прошлого мы знаем почти одни только частичные балансы между [отдельными] странами. Одни из них — классические, другие заслуживали бы быть таковыми. В XV в. баланс для Англии, экспортера шерсти, был благоприятен по отношению к Италии; но если взять исходной точкой Фландрию, то он будет благоприятен именно для Италии. Долгое время баланс был положителен для Франции относительно Германии, но сделался благоприятен для последней если и не в результате первой блокады, декретированной Имперским сеймом (Reichstag) в 1676 г., то по крайней мере вслед за прибытием французских протестантов после отмены Нантского эдикта в 1685 г. Напротив, для Франции долгое время был благоприятен баланс с Нидерландами, и он навсегда останется таким по отношению к Испании. Не будем создавать в наших портах затруднений для испанцев, гласит один французский официальный документ 1700 г. 245; речь тут идет «о благе общем и частном», поскольку «преимущество в торговле между Испанией и Францией всецело на стороне Франции». Разве не говаривали уже в предшествовавшем веке, в 1635 г., грубовато, но правдиво, что французы — это «блохи, которые грызут Испанию» 246?
Тут или там баланс колебался, даже менял свой смысл. Заметим лишь, не придавая этим сведениям всеобщего значения, что в 1693 г. он был благоприятен для Франции в ее отношениях с Пьемонтом; что в 1724 г. в торговле между Сицилией и Генуэзской республикой он был неблагоприятным для последней; что в 1808 г., по беглому свидетельству одного нашего путешественника, в Иране торговля «с Индией [в то время] была прибыльной» 247.
И лишь один-единственный баланс, казалось, раз и навсегда «застыл» в одном и том же положении со времен Римской империи и до XIX в.— баланс левантинской торговли, всегда бывший, как известно, пассивным к невыгоде Европы.
ФРАНЦИЯ И АНГЛИЯ ДО И ПОСЛЕ 1700 г.
Остановимся на мгновение на классическом случае англофранцузского баланса (однако так ли уж хорошо он известен, как утверждают?). На протяжении последней четверти XVII в. и в первые годы века XVIII десятки раз заявлялось, и решительно, что баланс был благоприятен для Франции. Последняя будто бы извлекала из своей торговли с Англией в среднем годовую прибыль в полтора миллиона фунтов стерлингов.
Во всяком случае, именно это утверждали в октябре 1675 г.
==199
Торжество у лорд-мэра Лондона около 1750г. (картина А. Каналетто).
29 октября каждого года на Темзе выстраивался традиционный кортеж судов.
Наряду с судами корпораций Сити среди них были
и небольшие ялики — те самые, несомненно, которые некий французский путешественник, посетивший Лондон в 1728г., именовал «гондолами» (см. гл. 1, прим. 84), ибо они играли на Темзе роль «водных фиакров», как гондолы — на каналах Венеции.
Прага, Национальная галерея.
фото Жиродона.
К оглавлению
==200
248
A.d.S. Genova, Lettere Consoli, I, 26—29.
249 Priestley M. Anglo-
French Trade and the
Unfavourable
Controversy, 1660—1685.—"Economic
History Review", 1951, p. 37 sq.
• Поншартрен Жером, граф (1643—1727)—
французский
государственный
деятель, в 1689—1699 гг.—
генеральный контролер
финансов. С 1699 г.—
государственный канцлер
Людовика XIV.—
Прим. перев.
260 A.E., C.P., Angleterre, 208—209.
251 A.N., G7, 1699.
в палате общин, и именно это повторяет в своих письмах Карло Оттоне, генуэзский агент в Лондоне, в сентябре 1676 г. и в январе 1678 г. 248 Оттоне даже говорит, что почерпнул эти цифры из беседы, которую он имел с послом Соединенных Провинций, отнюдь не благожелательным наблюдателем поступков и деяний французов. Одну из причин такого превышения к выгоде Франции усматривали в ее мануфактурных изделиях, «продаваемых на острове намного дешевле, нежели те, что изготовляемы на месте, ибо французский ремесленник довольствуется умеренною прибылью...». Ситуация странная, так как эти французские изделия, на самом деле запрещенные английским правительством, в Англию доставлялись контрабандным путем. Но от этого англичанам еще сильнее хотелось «уравновесить сию торговлю» («ai bilanciare questo commer ci о»), как объяснял наш генуэзец, согласно очень верной формуле. А для сего — заставить Францию широко использовать английское сукно 249.
В таких условиях, как только наступает война, представляется удобный случай положить конец этому мерзкому и ненавистному вторжению французской коммерции. 18 марта 1699 г. чрезвычайный посол [в Англии] де Таллар пишет Поншартрену *: «То, что англичане получали из Франции до объявления последней войны [так называемой войны Аугсбургской лиги, 1688—1697 гг.], представляло, по их мнению, суммы намного более значительные, нежели то, что приходило к нам из Англии. Они столь преисполнены этой веры и столь убеждены, что наше богатство проистекает от них, что со времени начала войны поставили себе за главное воспрепятствовать тому, чтобы в их страну могло поступать какое бы то ни было французское вино или какой бы то ни было французский товар — ни прямо, ни косвенным путем» 260. Чтобы этот текст обрел весь свой смысл, следует вспомнить, что некогда война не вела к разрыву всех торговых связей между воюющими сторонами. И, значит, такой абсолютный запрет сам по себе несколько противоречил международным обычаям.
Прошли годы. В 1701 г. война вспыхнула вновь из-за наследства Карла II Испанского. Потом, когда военные действия закончились, пошла речь о восстановлении между двумя коронами торговых отношений, которые на сей раз были серьезно нарушены. Так, летом 1713 г. в Лондон направились двое «экспертов» — Аниссон, лионский представитель в Совете торговли, и Фенеллон, представитель Парижа. Так как переговоры подвигались плохо и затянулись надолго, у Аниссона было время познакомиться с отчетами о дебатах в палате общин и с реестрами английских таможен. И с каким же изумлением констатировал он, что все, что говорится по поводу баланса между двумя нациями, просто-напросто неверно! И что «в течение более 50 лет торговля Англии превосходила на несколько миллионов французскую торговлю» 251. Речь явно шла о миллионах турских ливров. Вот он, грубый и неожиданный факт. Следует ли этому верить? Верить тому, что великолепное официальное лицемерие будто бы настолько систематически скрывало цифры, недвусмысленно демонстрировавшие перевес в балансе в пользу острова? В данном случае было бы полезно тщательное обследование лондонских и парижских