Страница 125 из 170
В одном случае, решила она. Если он - вправду отступник. Так это и можно проверить.
Кору вышла во двор.
Наступившая ночь была свежа, почти холодна; зеленоватая луна, ущербная с краю "в старость", сияла в чёрных прозрачных небесах чисто и ярко, но священная звезда Элавиль стояла прямо над луной, и лунный свет не застил всевидящего ока Творца. Факелы во дворе догорали и чадили, но небесный свет был так ярок, что от строений протянулись длинные тени.
Чужие волки разошлись по своим местам. Спать ушли. По двору бесшумно сновали тени рабов и рабынь - мели двор, сбрызгивали водой, подбирали разбросанную посуду, объедки, забытые платки и куртки. В конюшне теплился огонёк - там ещё кормили и чистили лошадей.
В жилых помещениях волков и покоях Львёнка огонь не горел, зато окно храма бросало на плиты плаца длинную жёлтую полосу света. У дверей храма, на ступенях, сидели волки, четверо, и переговаривались вполголоса.
Что за дикость, подумала Кору, оставлять караульных у храмовых дверей! Зачем?! Хорошо, Хотуру не доверяет Львятам из Чанграна, но, если не веришь - поставь телохранителей у дверей и окон собственной спальни! Не думает же Хотуру, что "наши" могут ограбить Творца? Правоверные в доме у правоверных - ради власти и дележа полномочий может случиться всякое, но уж не осквернение общих святынь!
Единственное логичное объяснение, которое Кору придумала - у Хотуру в храме важный разговор, и он не хочет, чтобы этот разговор слышали "наши". Но раз он не хочет - то просто необходимо услышать.
Входить в храм через охраняемую дверь Кору передумала. Зачем сообщать о себе?
Она нырнула в тень, как в воду, и прижимаясь к стене, неслышно ступая и почти не дыша, пригнувшись, прокралась мимо освещённого окна. Обошла храм вокруг.
Жильё для рабов и рабынь тоже стояло тёмное. А дверца для храмовых служек, похоже, не была заперта: на ступеньках сидел волчонок лет шестнадцати и спал, прислонившись головой к дверному косяку. Его меч в ножнах лежал рядом с ним. От волчонка пахло вином шагов с шести.
Кору усмехнулась. Горе-караульщик, видимо, был трезвым, когда его ставили на этот пост, а набрался потом - флягу с остатками вина он прижал во сне ладонью к бедру. Этот мальчик, наверное, не верил, что Львята Льва и их люди способны на какой-то подлый поступок, или просто, как все нормальные люди, не мог представить себе злодеяния в храме.
Кору осторожно толкнула дверь - и та отворилась без скрипа: уж в храме-то богоугодно тщательно смазывать петли! Кору перешагнула через ногу волчонка, вошла в узкий коридор, по которому в храм носят светильное масло и прочие мирские вещи для освящения, и прикрыла дверь за собой.
Коридор был тёмен и пуст, зато из храмового придела на маленький алтарь, где освящались масло, мёд и листки для священных знаков, падал узкий луч света. Кору услышала голоса, которые даже не пытались приглушить - разговаривали у Большого алтаря, рядом с Солнечным Диском. Оттуда любое слово доносится гулко и чётко - не посекретничаешь - но беседующие понадеялись на охрану, а может, и не думали о возможных шпионах, хоть и приняли меры предосторожности.
Кору прошла по коридору на цыпочках, присела за маленьким алтарём и прислушалась.
- Я не стану, - сказал Хотуру. - Ты слышишь? Я не стану, потому что МНЕ это не выгодно. Прости, сейчас не о мистических откровениях речь идёт.
- Творца предаёшь? - спросил Наставник. В ярости, но сдерживается. - Кому предпочёл, кому?! И Льва Львов тоже предаёшь?!
- В толк не возьму, о чём это ты толкуешь, - в голосе Хотуру тоже послышалось явственное раздражение. - О девчонках?
- Да, о них тоже! - с отвращением сказал Наставник. - Свет не видел такого позора - за одним столом с женщинами, из одной чашки с женщинами - чуть ли не обнимались с женщинами прилюдно! Забыли, забыли себя твои волки...
- Знаешь, что? - голос Хотуру вдруг стал очень приятен на слух. Голос правильного боевого командира, который наступил на трусливую мышь, не видавшую настоящих сражений. - Я не хочу, пойми, не хочу и не намерен слушать все твои бредни о разврате, пороке и прочем - я уже наслушался. И имей в виду: я за любую из этих девчонок отдам тебя и ни минуты не пожалею об обмене.
- Ты хоть понимаешь, что сказал?! - задохнулся Наставник.
- Понимаю, - сказал Хотуру медленно и мрачно. - Я не знаю, что с моим старшим сыном, Ному. Может, он - такая же девчонка, если ему не повезло умереть. Зато я знаю, что мне полагается о нём не думать. Все вы говорите, всегда: плен - это несмываемый позор, а уж... А ты знаешь, что такое ребёнок, твой собственный сын, а, Ному? А что такое бой, знаешь?
- Ты не о том толкуешь, - возразил Наставник, снизив тон. - При чём тут твой...
- А при том, что у меня язык отсохнет проклясть любую из этих девчонок, - сказал Хотуру. - В Книге Пути сказано: "Позор - трусу, и предателю, и нечестивцу, и коснувшемуся тела брата рукой или сталью с гнусным умыслом, и ударившему в спину, и отступившему от истины. Посмеяние, поругание и забвение". И ты это вспоминаешь, когда речь идёт о таких, как они - а ты поручишься, что они струсили или предали? Ты поручишься, Ному?
- Творец видит с небес, - огрызнулся Наставник.
Кто-то там нервно ходил туда-сюда. От него колебался свет и слышались шаги.
- Творец видит - и привёл их ко мне, - сказал Хотуру. - И если Мингу завтра будет обнимать любую из этих девчонок - я сделаю вид, что не видел.
- Кровосмешение ты тоже одобряешь? - прошипел Наставник с крайним отвращением.
- Я внуков хочу, - сказал Хотуру втрое тише. - Ты этого тоже не можешь понять. Я не воюю. Ладно, на мой век хватило, я взял в бою, она родила четверых...
- Ты и к ней непозволительно слаб...
- Она родила мне четверых здоровых детей! Двое умерли за Прайд - воюя за Прайд, слышишь, ты! Тирсу не вернулся из боя - и я не могу молиться за его загробный покой, может он жив ещё... И Мингу - он со мной последний! И войны нет! - в голосе Хотуру появился и окреп жестокий нажим. - Что мне сделать, чтобы у моей крови было будущее, Ному? Резать для него деревенских, как цыплят в день Жертвы? Кого они родят, деревенские?! Или что? Подранков покупать?! На базаре в Хундуне еретичка из Шаоя, штопанная в пяти местах, с выбитым глазом, идёт за полторы тысячи - но я бы купил, кто бы мне продал! Что-то давно их не привозили в Хундун...
- Все разговоры - о женщинах, - кажется, Ному сплюнул на пол, а Кору поразилась такому кощунству. - Я зову тебя подумать о Льве Львов и об Отце небесном, а ты - о женщинах...
- Мальчики-Львята обещали войну, - сказал Хотуру. - А война - это свежая кровь. С другой стороны, мальчики хотят позволить поединки всем, даже мужикам... Тоже хорошо. На войне я могу потерять последнего... а на поединке приобрету, обязательно, я в Мингу верю...
- Никогда Святой Совет этого не одобрит! - прошипел Ному еле слышно. - Это против веры, это против традиций, это против всего! Чтобы плебеи грызлись между собой, как псы по весне и по осени? А может ещё волчатам позволить скрещивать клинки, а, Хотуру? С братьями? Да что волчата! Львятам позволим, чего там...
Ходил Хотуру. Теперь Кору поняла точно. Его голос то приближался, то удалялся - и вдруг он остановился рядом с малым алтарём, совсем рядом. Теперь Кору видела его тень в полосе света от храмовых светилен.
- А в чём ужас, Ному? - вдруг спросил Хотуру как-то почти весело. - И мир уцелеет, и Чангран останется стоять на месте, и символ веры никто не предаст. Не касаться железом тела брата? Творец с ним, никто и не коснётся. Но почему нашим волчатам не погонять деревенских щенков, если на то пошло? Вот эти щенята, которых отпустил северный мальчик - они же дрались на палках... почему бы любому из них не...
- Чтобы деревенское отродье палку подняло против Прайда?! - прошептал Наставник в ужасе. - Этого хочешь?
- Или нож, - продолжал Хотуру. Кору не поверила ушам: старый Львёнок явно резвился, его голос стал совсем весёлым. - А чего стоит волчонок, которого завалит щенок, Ному? Нет, наш всё равно возьмёт - но здоровую, пойми ты!