Страница 79 из 98
Что же касается Микеланджело, то он вернулся во Флоренцию, теряя много времени то на одно, то на другое, и делал тогда для дворца Медичи модель окон для крайних комнат, которые Джованни да Удине украсил стукками и живописью, весьма достойными хвалы; также заказал он золотых дел мастеру сделать по его рисунку из чеканной меди жалюзи, произведение удивительное. Много лет потратил Микеланджело на добычу мрамора, правда, за это время он, сделал восковые модели и еще кое-что для фасада. Но так затянулось это предприятие, что деньги, предназначенные папой для него, были потрачены на войну в Ломбардии, и вследствие смерти Льва работа остались неоконченной; так она и ограничилась фундаментом для фасада до той большой мраморной колонной, которую перевез он из Каррары на площадь Сан Лоренцо42. Смерть Льва повергла в ужас римских и флорентийских художников, и пока был жив Адриана VI, Микеланджело, занятый гробницей Юлия, оставался во Флоренции, но по смерти Андриана избрали Климента VII, который не менее, чем Лев и другие предшественники, желал быть прославленным в архитектуре, скульптуре и живописи. В то время, а именно в 1525 году, кардинал кортонский привез во Флоренцию мальчика Джорджо Вазари и отдал его к Микеланджело на обучение. Но так как тот был вызван папой Климентом VII в Рим для переговоров о постройке библиотеки Сан Лоренцо и новой сакристии, в которой хотел поместить мраморные гробницы своих предков, то он решил временно отдать Вазари к Андреа дель Сарто и сам зашел в мастерскую Андреа, устраивая его. Поспешно поехал Микеланджело в Рим, так как вновь начались на него нападки со стороны Урбинского герцога Франческо Мария, племянника папы Юлия, жаловавшегося на то, что Микеланджело получил шестнадцать тысяч скуди на гробницу, но живет себе в удовольствие во Флоренции, и грубо ему угрожал, что если ею не займется, то плохо ему будет; когда он приехал в Рим, то папа Климент, желая оказать ему услугу, посоветовал подвести счеты с агентами герцога, так как вероятно, Микеланджело столько наработал, что скорее окажется кредитором, чем должником; тем дело и ограничилось.
Порассудив о многом, они пришли к решению делать новую сакристию и библиотеку Сан Лоренцо во Флоренции. Микеланджело уехал из Рима и воздвиг сложно задуманный купол капеллы, заказав золотых дел мастеру Пилото 72-гранный шар, который удался очень хорошо. Когда Микеланджело работал над этим куполом, один из друзей спросил его: «Должно быть, пришлось вам сильно видоизменить купольный фонарь Филиппо Брунеллески», а он отвечал: «Видоизменять его можно, улучшить нельзя». Стены капеллы изнутри он украсил четырьмя гробницами для праха отцов двух пап – Лоренцо Старшего и брата его Джулиано, а также для другого Джулиано, брата Льва, и племянника его герцога Лоренцо. Желая подражать старой сакристии, сделанной Филиппо Брунеллески, но иначе орнаментируя, сделал он здесь сложный орнамент способом совсем новым и отличающимся от того, как делали в какое бы то ни было время древние и современные мастера. Новизною прекрасных карнизов, капителей и баз, дверей, табернаклей и гробниц он добился полного отличия от того, что по измерениям, ордерам и пропорциям Витрувия и античности делали люди, не желая ничего к ним добавить. Подобная вольность много одушевления прибавила тем, кто видел его творение и принялся ему подражать. Появились новые фантазии, отвечающие скорее причудам, чем правилам и ордерам. Безгранично и всегда должны быть благодарны ему художники, ибо он сорвал путы и оковы, в которых шли они проторенной дорогой.
Но еще лучше он показал и дал понять свою оригинальность в библиотеке той же церкви Сан Лоренцо расстановкой окон, расчленением потолка и удивительным вестибюлем. Нигде не найти такого вольного изящества частей и целого, как здесь в пюпитрах, нишах и карнизах, не найти и лестницы столь удобной, как эта, ступени которой дают такие причудливые изгибы, которая так далека от обычных приемов других художников, что всякий изумляется ею. Около этого же времени он послал в Рим своего ученика пистойца Пьетро Урбано поставить в храме Минервы возле главной капеллы замечательнейшую статую нагого Христа, держащего крест, по поручению мессера Антонио Метелли43.
Вскоре после этого произошел разгром Рима и изгнание Медичи из Флоренции44; при подобных переменах правители города, имея намерение заново его укрепить, главным комиссаром всех укреплений назначили Микеланджело. Во многих местах города наметил он и сделал укрепления, холм же Сан-Миньято опоясал бастионами, которые делал не из дерна, бревен и хвороста, не так грубо, как это обычно практикуется, а на срубе из каштанов и дубов и иного крепкого материала, и вместо дерна взял высушенные на солнце кирпичи из пакли и навоза, выровненные очень тщательно. Ради этого флорентийская синьория послала его в Феррару для осмотра укреплений герцога Альфонса I, а также его артиллерии и амуниции. Он был принят очень любезно этим правителем, который просил доставить ему удовольствие каким-нибудь собственным произведением, что и обещал ему Микеланджело. Вернувшись во Флоренцию, он усердно занялся городскими укреплениями, но, несмотря на помехи, работал над картиной, изображавшей Леду, собственноручно сделанной им в красках «а темпера», для упомянутого герцога, произведением божественным, как будет сказано в своем месте; тайком работал также над статуями гробниц Сан Лоренцо. В этот период провел Микеланджело на холме Сан – Миньято около шести месяцев, хлопоча об укреплении холма, ибо, если бы враг им завладел, потерян был бы и город, а потому старательно следил за работами. Продолжал он работать в сакристии над произведением, от которого осталось частью в законченном виде, частью в наброске семь статуй. Полная изобретательности архитектура этих гробниц позволяет признать, что в трех искусствах превзошел он всех; свидетельством тому еще и теперь служат статуи, в наброске или вполне законченные в мраморе, которые можно здесь видеть. Одна из них – Мадонна; она сидит, положив нога на ногу, младенец вскарабкался верхом на то из бедер, которое приподнялось выше, и прекраснейшим движением повернулся к матери, прося молока, и она, одной рукой поддерживая его, на другую опираясь сама, наклоняется, давая ему грудь; и хотя в некоторых частях она осталась незаконченной, по этому эскизу, кое-где оставшемуся еще несовершенным наброском, можно судить о совершенстве произведения. Но гораздо больше изумляет он всякого мыслью, выраженною им в гробницах герцога Джулиано и герцога Лоренцо Медичи, что одной земли было недостаточно для достойного погребения их величия, что все элементы мира должны участвовать в нем, поэтому должно украсить их гробницы четырьмя статуями: Ночи и Дня – на одной, Утра и Вечера – на другой. Позы этих статуй так прекрасны, мускулы переданы так искусно, что, если бы искусство погибло, их одних оказалось бы достаточно, чтобы возвратить ему первоначальный свет. Среди этих статуй две изображают военных предводителей, одна – задумчивого герцога Лоренцо в позе мыслителя; ноги его сделаны так хорошо, что ничей взор не может увидеть ничего лучшего; другой – это герцог Джулиано, такая гордость в его лице и шее, так сделаны глазные впадины, нос в профиль, разрез рта, так божественны волосы, руки, колени, ноги, что глаза никогда не устанут на все это смотреть и никогда не будут пресыщены. Поистине, кто взглянет на красоту кирасы и поножей, тот назовет небесным, нечеловеческим это творение. Но что мне сказать о нагой женской фигуре Утра, как изгнать печаль из души, как забыть стиль этой статуи, в позе которой чувствуется желание подняться, хотя она дремлет, и оторваться от подушки? И, кажется, что, проснувшись, она найдет сомкнувшимися очи великого герцога; поэтому в горести она изгибается и скорбит, сохраняя свою красоту. Что могу я сказать о Ночи, статуе не то что редкой, а единственной? Кто видал в каком бы то ни было веке скульптурные произведения, древние или современные, сделанные с таким искусством? Чувствуется не только покой спящего, но также скорбь и печаль человека, теряющего нечто чтимое им и великое. И думается также, что эта Ночь затемняет всех, кто в какую бы то ни было эпоху статуей или картиной пытался, не говорю превзойти, хотя бы сравняться с ней. Сон передан здесь так, точно перед нами в действительности уснувший человек. Поэтому-то люди ученейшие сложили в ее честь немало стихов, вроде, например, следующих, автор которых неизвестен: