Страница 24 из 98
Пока заготовлялся материал, чтобы приступить к кладке, в среде мастеровых и граждан объявилась кучка, недовольных; выступая против консулов и строителей, они говорили, что с этим делом поспешили, что работа, подобная этой, не должна производиться по усмотрению одного человека и, что им можно было бы простить, если бы у них не было достойных людей, каковыми они располагали с избытком; да что это и немало не послужит к чести города, ибо, случись какое-нибудь несчастье, как это подчас бывает при постройках, они могут навлечь на себя порицания, в качестве людей, возложивших слит ком большую ответственность на одного, и что, принимая во внимание вред и позор, которые от этого могут последовать для общественного дела, хорошо было бы, дабы обуздать дерзость Филиппо, приставить к нему сотрудников. Между тем Лоренцо Гиберти достиг большого признания, испытав свой талант на дверях Сан Джованни; то, что он был любим некоторыми весьма влиятельными особами, обнаружилось со всей очевидностью; действительно видя, как росла слава Филиппо, они, под предлогом любви и внимания к этой постройке, добились у консулов и попечителей того, что Лоренцо был присоединен к Филиппо в качестве сотрудника58. Какое отчаяние и какую горечь испытал Филиппо, услыхав о том, что сделали попечители, видно из того, что он готов был бежать из Флоренции; и не будь Донато и Луки делла Роббиа59, которые утешали его, он мог потерять всякое самообладание. Поистине бесчеловечна и жестока злоба тех, кто, ослепленный завистью подвергает опасности чужую славу и прекрасные творения ради тщеславного соперничества. Конечно, уже не от них зависело, если Филиппо не разбил модели и не сжег рисунки и меньше чем в полчаса не уничтожил всю ту работу, которую он вел в течение нескольких лет. Попечители же, предварительно извинившись перед Филиппо, уговаривали его продолжать, утверждая, что изобретатель и творец этого строения он и никто другой; а между тем они назначили Лоренцо то же содержание, что и Филиппо. Последний стал продолжать работу без особой охоты, зная, что ему одному придется сносить все тягости, сопряженные с этим делом, а затем – честь и славу делить с Лоренцо. Однако, твердо решив, что он найдет способ, чтобы Лоренцо не слишком долго выдержал эту работу, он продолжал вместе с ним по тому же плану, который был указан в записке, представленной попечителям. Тем временем в душе Филиппо пробудилась мысль сделать модель, каковой до того времени еще ни одной не было сделано; и бот, взявшись за это дело, он заказал ее некоему Бартоломео, столяру, жившему около Студио60. И в этой модели имевшей соответственно как раз те же размеры, что сама постройка, он выяснил все трудности, как, например, освещенные и темные лестницы, все виды источников света, двери, связи и ребра, а также сделал для образца кусок ордера галереи. Когда об этом узнал Лоренцо, он пожелал увидеть ее; но так как Филиппо ему в этом отказал, он, разгневавшись, решил в свою очередь сделать модель для того, чтобы создалось впечатление, что он недаром получает выплачиваемое ему содержание и что он тоже как-то причастен к этому делу. Из этих двух моделей та, которую сделал Филиппо, была оплачена в пятьдесят лир и пятнадцать сольдо, как это явствует из распоряжения в книге Мильоре ди Томазо61 от 3 октября года, а на имя Лоренцо Гиберти – триста лир за труды и расходы по изготовлению его модели, что проистекало от любви и милости, которыми он располагал, гораздо больше, чем от пользы и надобностями для постройки62.
Учение это продолжалось для Филиппо, на глазах которого все происходило, до самого 1426 года63, ибо Лоренцо называли творцом наравне с Филиппо; досада же настолько завладела душой Филиппо, что жизнь для него была полна величайших страданий. Поэтому, так как у него были различные новые замыслы, он решил совсем от него отделаться, зная, насколько тот был непригоден для такой работы. Филиппо уж довел купол в обоих сводах до высоты в двенадцать локтей, а так как уже должны были быть наложены каменные и деревянные связи, и так как это было дело трудное, он решил поговорить об этом с Лоренцо, чтобы испытать, отдает ли себе тот отчет в этих трудностях. Действительно, он убедился в том, что Лоренцо и в голову не приходило думать о таких вещах, так как он ответил, что предоставляет это дело ему, как изобретателю. Филиппо понравился ответ Лоренцо, так как ему казалось, что этим путем его можно отстранить от работы и обнаружить, что он не был человеком того ума, который ему приписывали его друзья и благоволящие покровители, устроившие его на эту должность. Все каменщики, уже набранные для работы, ожидали приказания, чтобы начать возводить и связывать своды выше достигнутого уровня в двенадцать локтей, откуда купол начинает сходиться к своей вершине; а для этого они были принуждены уже строить леса с тем, чтобы рабочие и каменщики могли работать в безопасности, ибо высота была такова, что достаточно было взглянуть вниз, чтобы сжалось сердце и охватила дрожь самого смелого. Итак, каменщики и другие мастера ожидали распоряжения каким способом строить связи и помосты, но так как ни от Филиппо, ни от Лоренцо не исходило никакогорешения, каменщики и другие мастера стали роптать не видя прежней распорядительности, а так как они будучи людьми бедными, жили только трудами рук своих и сомневались, хватит ли у того и у другого зодчего духу довести это дело до конца, они продолжали его, насколько им позволяло знание и умение, затягивая работу, заделывая и подчищая все то, что уже было построено.
В одно прекрасное утро Филиппо не явился на paботу, но, обвязав себе голову, лег в постель и, непрерывно крича, приказал спешно нагреть блюда и материи, притворяясь, что у него болит бок. Когда об этом узнали мастера, ожидавшие приказа к работе, они спросили Лоренцо, что же им делать дальше. Он ответил, что приказ должен исходить от Филиппо и что нужно подождать. Кто-то сказал ему: «А ты разве не знаешь его намерений?» – «Знаю, – сказал Лоренцо, – но ничего не буду делать без него». А сказал он это, чтобы оправдать себя, ибо, никогда не видавши модели Филиппо и ни разу, дабы не показаться невеждой, не спросивши того о его планах, он говорил об этом деле на свой страх и отвечал двусмысленными словами, в особенности же зная, что он участвует в этой paci против воли Филиппо. Между тем, так как последний болел уже более двух дней, проведитор64 и очень многие мастера из каменщиков ходили навещать его и настойчиво просили его сказать им, что же им делать. А он: «У вас есть Лоренцо, пускай, и он что-нибудь сделает», – и большего от него нельзя было добиться. Посему когда это стало известно, возникло много толков суждений, жестоко порицавших всю эту затею: кто говорил, что Филиппо слег от огорчения, что у него не хватило духа возвести купол и что, впутавшись в это, он уже идет на попятную; а его друзья его запали, говоря, что если это огорчение, то огорчение от обиды на то, что к нему приставили Лоренцо в сотрудники и что боль в боку вызвана переутомлением на работах. И вот за всеми этими пересудами дело не подвигалось, и почти что все работы каменщиков и каменотесов остановились; стали роптать против Лоренцо, говоря: «Получать жалование – мастер, но распоряжаться работами – не тут то было. А что если не будет Филиппо? А что Филиппо долго проболеет? Что он тогда будет делать? Чем же виноват Филиппо, что он болен?»
Попечители, видя, что они опозорены этими обстоятельствами, решили посетить Филиппо; явившись к нему, они сначала высказали ему сочувствие в недуге, а потом сообщили ему, в каком беспорядке обретается постройка, и в какую беду повергла их его болезнь. На это Филиппо ответил им словами, исполненными страсти, как от притворной болезни, так и от его любви к своему делу: «Как? А где же Лоренцо? Почему он ничего не делает? Поистине удивляюсь я вам!» Тогда попечители ответили ему: «Он ничего не хочет делать без тебя». Филиппо им возразил: «А я делал бы и без него. Этот остроумнейший и двусмысленный ответ их удовлетворил, и, оставив его, они поняли, что он был болен тем, что хотел работать один. Поэтому они послали к нему его друзей, чтобы они стащили его с постели, так как они намеревались отстранить Лоренцо от работы. Однако, придя на постройку и видя всю силу покровительства, которым пользовался Лоренцо, а так же, что Лоренцо получал свое содержание, не прилагая никаких усилий, он нашел иной способ его опозорить и вконец ославить его, как малосведущего в этом ремесле, и обратился к попечителям, в присутствии Лоренцо, со следующим рассуждением: «Господа попечители, если бы мы могли столь же располагать временем, отведенным нам для жизни, сколь мы уверены в том, что мы умрем, то не подлежит никакому сомнению, что мы видели бы завершение многих тольконачатых дел, в то время как они в действительности остаются незаконченными. Случай моего заболевания, через которое я прошел, мог лишить меня жизни и остановить постройку; посему, если когда-нибудь заболею я или, упаси его господи, Лоренцо, дабы один или другой мог продолжать свою часть работы, я полагал, что подобно тому, как вашей милости было угодно разделить нам наше содержание, точно так же следовало бы разделить и работу с тем, чтобы каждый из нас, подстрекаемый желанием показать свои знания, мог с уверенностью приобрести почет и оказаться полезным этому государству. Между тем трудными являются как раз два дела, за которые надо взяться в настоящее время: одно – это помосты, которые, дабы каменщики могли производить кладку, нужны внутри и снаружи постройки и на которых необходимо разместить людей, камни и известку, а также поместить краны для подъема тяжестей и другие подобные инструменты; другое – венец, который должен быть положен на уже построенные двенадцать локтей, который скрепил бы все восемь долей купола и завязал бы всю постройку так, чтобы вся тяжесть, давящая сверху, сжалась бы и стеснилась настолько, чтобы не было излишней нагрузки или распора, а все здание равномерно покоилось бы на самом себе. Итак, пускай Лоренцо возьмет одну из этих задач, ту, которая ему кажется более легкой, я же берусь без затруднений исполнить другую так, чтобы больше уже не терять времени». Услыхав это, Лоренцо ради своей чести вынужден был не отказываться от одной из этих двух работ и, хотя и неохотно, но решился взяться за венец, как за более легкое дело, рассчитывая на советы каменщиков и вспоминая, что в своде св. Джованни во Флоренции был каменный венец, который он мог заимствовать отчасти, если не целиком. Итак, один взялся за помосты, другой – за венец, и оба закончили работу. Помосты Филиппо были сделаны с таким талантом и умением, что о нем составили себе мнение поистине обратное тому, которое до того у многих о нем было, ибо мастера работали на них с такой уверенностью, втаскивали тяжести и спокойно ступали, как если бы стояли на твердой земле; модели этих помостов сохранились в попечительстве. Лоренцо же с величайшими затруднениями сделал венец на одной из восьми долей купола; когда он его кончил, попечители показали его Филиппо, который ничего им не сказал. Однако он вел беседу об этом с некоторыми из своих друзей, говоря, что нужно было сделать другие связи и положить их в обратном направлении, чем это сделали, что этот венец был недостаточен для того груза, который он нес, потому что он стягивает меньше, чем нужно, и что содержание, которое платили Лоренцо, было, вместе с заказанным ему венцом, брошенными деньгами.