Страница 158 из 180
– Царевна! – задыхаясь, вбежала старая прислужница. – Князь Зураб!.. Князь Эристави приехал! Весь двор полон арагвинцами! Подарки на верблюдах!..
Гульшари оттеснила побледневшую Магдану, осмотрела себя в зеркало, подправила в волосах сверкающую звезду и царственной походкой направилась к двери. За нею раболепно последовали прислужницы.
Покои Георгия Десятого, запертые в течение многих лет, сейчас были открыты по приказанию Шадимана и разукрашены коврами, парчой и бархатом. Туда торжественно вступил, придерживая правой рукой меч и сжимая левой рукой шлем с перьями, арагвский владетель.
«Предзнаменование! – подумал Зураб, оглядывая царские покои. – Еще никто не знает меня, князя Эристави, – я буду царем и заставлю многих трепетать передо мною! Горцы свободолюбивы? Согну в турий рог так, что забудут о своеволии! И еще многие забудут… Но… терпение! Терпение!.. Раньше надо заставить Шадимана и царевича Хосро служить моим замыслам. Потом… да, конечно… необходимо объединить высокие княжеские фамилии… Потом отдельно объединить более мелких князей… И те и другие должны служить моим замыслам… Потом… как думал Великий Моурави, раньше мелкие князья, ибо их больше, подорвут силу крупных, потом крупные начнут в междоусобице уничтожать друг друга… а их владения начнет сгребать могущественный князь Зураб Эристави. Князь? Нет, царь царей! Ибо горцы…» Зураб порывисто обернулся: нет, ничто не подслушивает его думы; их еще опасно открывать даже вот этому мсахури, бывшему оруженосцем доблестного Нугзара, преданному ему, Зурабу, как собственная рука.
– Мой господин, высокий князь князей, какую прикажешь куладжу подать?
– Ту, в которой я был, когда шах Аббас объявил мне о своей милости.
– О какой милости говоришь, господин мой?
– О превращении моей первой жены Нестан раньше в пленницу, потом в служанку гарема…
– Такую милость пусть все твои враги получат, и лучше от сатаны.
– А почему не от шаха?
– От шаха ненадежно… Вот, говорят, госпоже Нестан шах опять вернул звание княгини Эристави.
– Мусульманка не может величаться княгиней Эристави!.. Хорошо, дай ту куладжу, в которой я в первый раз увидел мою вторую жену, царевну Нестан-Дареджан.
– Может, мой господин, пожелаешь ту, в которой клялся над обнаженной саблей в вечной верности Георгию Саакадзе?
– Как смеешь, раб, напоминать мне о моей глупости?
– Как раз время напомнить, ибо сейчас должен будешь клясться в вечной верности царю Симону.
Зураб разразился громоподобным хохотом, хлопнул по плечу старика так, что тот, крякнув, пригнулся, что не помешало ему тут же подать Зурабу кувшин вина. Залпом выпив и расправив ладонью усы, Зураб приказал:
– Подать ту куладжу, в которой клялся в вечной верности Георгию Саакадзе…
В покоях Шадимана происходил тоже необычный разговор. Именно в день рождения царя Андукапар вспомнил, сколь несправедлив к нему везир Метехи… Вот и сегодня, не успел князь-шакал переступить порог Метехи, как для него угодливо открылись покои злосчастного Десятого Георгия. Почему?!
«Правда, почему?!» – сам удивился Шадиман, глядя на шагающего в раздражении Андукапара. Но даже себе не мог «змеиный» князь ответить «почему». Может, вспомнил угловой шкаф с тайным входом… «Безусловно, вспомнил, – внезапно успокоился Шадиман. – Всем известно – шакал никогда не подружится с волком, хоть они и одной породы. Зураба оградить необходимо… Достаточно взглянуть сейчас на Андукапара, на его оскаленную пасть…»
– Что так странно смотришь, князь, словно впервые видишь меня? – обозлился Андукапар. – Разве я не прав? Две тысячи моих дружинников растянуты вдоль тбилисских стен и охраняют все ворота, ибо только им можно доверять… Удостой мой слух, как говорят мои новые единоверцы, скажи, что будут делать дружинники Зураба? Для войны с Саакадзе их слишком мало, а для пиров в духанах слишком много…
Некоторое время Магдана бессмысленно продолжала смотреть в зеркало и вдруг встрепенулась: «Что я медлю? Разве не ненавистный Зураб приехал? Лучше кинусь в воду!.. В воду? Разве другой дороги нет?» – И она рванулась к нише, где в большой тайне от прислужниц хранила заветные подарки Нино, схватила узелок и побежала к покоям Гульшари. Внезапно она резко свернула в боковой переход, пересекла площадку – одну, другую, взлетела по лестнице вверх, миновала сводчатый коридор и, распахнув дверь, очутилась в покоях Шадимана.
Никто из стражи не остановил княжну. Ведь к отцу спешит, наверно, похвастаться красивым нарядом. И они продолжали неподвижно стоять, опершись на копья с медными наконечниками.
Вбежав в комнату «мечты и размышления» Шадимана, Магдана натолкнулась на арабский столик, поблескивающий белыми и черными квадратами. Гулко повалились слоны и башни, а пешки врассыпную покатились по бело-голубым узорам ковра.
Но не на поверженные фигуры «ста забот» смотрит Магдана. Нет, ее глаза вспыхнули!.. Зеленое, деревце лимона на вращающейся, отполированной до ослепительного блеска подставке, надменно разбросав ветви, царит у опального окна. Нет, не деревце лимона, а чудовище! Оно, оно впитало всю солнечную теплоту, всю живительную влагу, всю нежность отцовского чувства, оставив ей, Магдане, холод одиночества и томительную пустоту жизни.
Ярость предков вдруг пробудилась в Магдане. Она схватила деревце, как хватают за косу соперницу! Вырванный с корнем лимон она волокла по полу, нанося тонким ножом смертоносные удары. В гневе она срывала плоды, топтала их, испытывая злорадство. Оголенный ствол деревца беспомощно упал рядом с костяной фигуркой шаха.
Оглядев комнату, Магдана засмеялась, в ней снова заговорила кровь предков. И, как бы это сделал Шадиман, она спокойно подняла узелок, спрятала в нем тонкий нож и медленно вышла в коридор.
И опять ее никто не остановил. А старший стражник тихо сказал:
– Огорчилась княжна – не нашла отца, некому любоваться ее жемчужным ожерельем.
На что остальные тихо рассмеялись, и совсем молодой ответил:
– Нашел отца, любующегося дочерью! Если умрет – и тогда не удостоит.
– Тише, паучий хвост! Проклятый чубукчи может из-за угла выскочить. Тогда удостоит тебя князь щипцами!..
Магдана сама удивлялась, с каким спокойствием она вошла в молельню Гульшари. Только секунду колебалась дочь Шадимана, затем смело нажала на мизинец влахернской божьей матери и, когда икона тихо подалась вправо, смело вступила в открывшийся проход.
Икона вновь придвинулась к стене.
Нет такого начала, которое не имело бы конца. Полдня ушло на взаимные приветствия и преподношение подарков. Князья воспряли духом: раз сам Зураб пожаловал, значит, царь Симон собирается царствовать.
Позабыв мусульманскую догму – не смотреть на чужих жен и невест, Хосро-мирза пристально рассматривал съехавшихся красавиц и со вздохом отвернулся. Ни одной, хотя бы чуть напоминавшей княгиню Хорешани! А остроумный везир, опасаясь змея-искусителя, не показал свою дочь. Говорят, она подобна спелому гранату и расцветающей лилии. Усмехнувшись, Хосро спросил Гульшари, почему она сочла удобным не представить царю княжну, как обещала. Ведь Магдана может напомнить, что не все розы увяли в метехском саду.
Взволнованная пышным празднеством, чему способствовал приезд Зураба, сияющая Гульшари совсем позабыла о Магдане. Дальновидный мирза прав, сейчас как раз время представить царю обольстительный цветок. И Гульшари поспешила в покои княжны.
Навстречу ей уже бежали прислужницы, растерянно размахивая руками:
– Княжна спряталась в саду!..
– Напрасно говоришь, княжна купается в бассейне!
– Чтоб вам на язык сорока плюнула!
Звонкие пощечины, щедро расточаемые Гульшари, пресекли спор прислужниц…
Гостеприимец приказал слугам бить в серебряный шар. Вардан поспешил закончить приветствие пожеланием Симону Второму процарствовать не меньше двухсот лет. Тут чубукчи решил, что теперь пора, и едва слышно прошептал: