Страница 27 из 34
Кот Крысолов умер. Бернард Блэквулф, поблагодарив генерала за помощь и распрощавшись с ним, уехал обратно в Моркву. Старая, воровская жизнь закончилась – пришло время начинать новую, по совести и по закону. А остальное… уже неважно.
А в это время по почтовой дороге, ведущей к владениям графа де ла Вар-вара, в старенькой разбитой карете с грузным, веселым и пьяным возницей ехала бывшая воровская принцесса Танока Сорока. Она тоскливо глядела сквозь грязное стекло окошка на черные брестольские болота, укрытые плотным ночным туманом, на подернутое облаками грозовое небо, на тусклые далекие огоньки какой-то деревни в предместье. Она уже не думала о том, что произошло, не вспоминала об аресте или о Крысолове: все ее мысли были заняты сейчас возвращением домой. Как ее встретит дядя? Что скажет о том, что она ввязалась в банду воров? Девушка нервно теребила в руках ожерелье с черно-белыми сорочьими перьями и представляла себе то одну реакцию старого графа, то другую, и все они были ужасны.
Копыта вороного тяжеловоза, тянувшего карету, громко хлюпали по жидкой дорожной грязи. Извозчик что-то бессвязно напевал, чмокал и даже разговаривал с конем. А один раз, когда ему вдруг стало скучно, обернулся и крикнул в карету:
- Эй, красотка! Что притихла? Поговори со мной, крошка!
- Еще одно слово, толстячок, - в бешенстве рявкнула Танока. – И будешь тянуть повозку вместо своей клячи!
Возница притих и от досады начал безжалостно нахлестывать выбивавшуюся из сил лошадь. Сорока откинулась на спинку сиденья, вздохнула и опять погрузилась в мрачные раздумья.
В довершение картины на землю обрушился проливной дождь. Карета преодолела болотистую низину, затем проехала сквозь густую еловую рощу и оказалась на территории родового графского замка. Описав полукруг по небольшому парку, карета остановилась у аллеи, ведущей к дверям замка. Толстяк спрыгнул с облучка и, насвистывая себе под нос, вразвалочку направился к дверце кареты.
Но Танока сама открыла ее и уже спустилась на мощеную дорожку, залитую потоками воды, и, придерживая одной рукой шляпку, а другой – дорожную сумку, под косыми струйками дождя и порывами ветра побежала к замку.
- А заплатить? Эй! – крикнул извозчик, отряхивая ноги от вязкой грязи.
Но Сорока не удостоила его ответом. Взбежав на широкие ступени, по которым, как по порогам водопада, стекала вода, девушка вцепилась в дверной молоток и заколотила по дубовым доскам изо всех сил.
Через пару минут дверь открылась: прикрывая рукой зажженную свечу, в проеме показался седовласый дворецкий. Увидев графиню, он широко раскрыл глаза и спросил изумленно:
- Госпожа Танока? Вы? Где же Вы… ах, нет, не стойте под дождем, входите же!..
Танока вбежала под крышу, торопливо сбросила шляпу, швырнула сумку и принялась стряхивать с платья воду. Дворецкий закрыл дверь, с усилием задвинул засов и зажег от своей свечи два канделябра на столе.
- Где же Вы пропадали, госпожа? – спросил он у графини. – Господин граф объехал весь Брестоль!
- Не весь, - Сорока опустилась на скамью, стоявшую возле стены, и закуталась в теплый плед, протянутый дворецким. – Меня похитили… разбойники, - она нарочно не сказала «воры».
- Разбойники? О Могура, это же… это ужасно, госпожа! Я немедленно позову господина графа, а Вы отдыхайте… - и, подхватив свечу, дворецкий торопливо побежал вверх по лестнице в спальные покои.
Танока перевела дух и огляделась. Да, все по-старому, ничего в замке не изменилось: разве что витражные стекла чуть потускнели да на большой люстре собралась паутина. Как будто ее, Таноку, здесь уже никто не ждал и не надеялся увидеть…
Внезапно девушка почувствовала, как у нее закружилась голова и накатила дурнота. Она зажмурилась, потерла руками виски, но лучше не стало. Как в тумане она увидела бегущего по ступеням дядю и встала; но в глазах почернело, ноги подкосились, и Танока, взмахнув руками, рухнула без сознания на пол дворца.
Когда за лекарем закрылась дверь, граф де ла Вар-вар схватился за волосы и запричитал:
- О Могура, ох, какой позор!.. Мало того, что моя племянница, моя единственная наследница, связалась с ворами, с этим презренным сбродом, так она еще и беременна от кого-то из них! Танока, о чем ты думала?! Неужели тебе совершенно все равно?..
Девушка сидела, закутавшись в простыню, скрестив руки на груди и отвернувшись от дяди. Что бы ни говорил ей старый граф, как бы ни взывал к ее благоразумию, она не желала его слушать. Танока очнулась буквально минуту назад, и известие о том, что она ждет ребенка, подействовало точно так же, как и на ее дядю. Здесь же, на кровати, в ногах у графини сидела Гренна, пожилая дородная женщина, служившая в замке де ла Вар-варов экономкой: она тоже выглядела подавленной и, тоже вцепившись руками себе в голову, медленно раскачивалась из стороны в сторону, как маятник.
- Скажи мне, Танока, - граф порывисто бросился к племяннице. – Тебя заставили? Это было насилие? Кто это сделал? Скажи, я все сделаю, я сотру этих мерзавцев в муку!
Сорока еще больше нахмурила брови. Конечно, она ничего не собиралась говорить дяде, но и молчать тоже не могла.
- Нет, меня не заставляли, - наконец, произнесла она. – Я сама… этого хотела.
Граф отшатнулся от кровати. Лицо его посерело, а глаза стали круглыми, как блюдца. Казалось, его вот-вот хватит удар.
- Как ты могла, Танока?.. Как ты могла?.. О Могура, за что мне такие страдания?! Что же теперь скажут обо мне в свете? О, какой позор на мои седины!..
Воздевая руки к небесам и громко сетуя на судьбу, граф выбежал из покоев и, расталкивая столпившихся у дверей слуг, удалился к себе. Танока натянула простыню еще выше и откинулась на подушки: теперь ей самой нужно было осознать все, что сейчас произошло в этой комнате.
Гренна, наконец, перестала раскачиваться и устремила на Сороку взгляд своих красных от плача глаз.
- Разве ж так можно, госпожа моя? Как бы был человек хороший, а то ж ведь – разбойник! А Вы ведь еще так молоды, почти дитя…
- Нет, Гренна, - отозвалась Танока. – Ты ведь знаешь, мне уже давно не восемнадцать. И это было мое решение. Мне даже кажется, что я любила его… - девушка вспомнила Крысолова и горестно улыбнулась. – В любом случае, я сама смогу родить и воспитать своего ребенка.
- Но Ваш дядя… он не позволит ему жить в замке! Незаконнорожденный сын или дочь – еще больший позор для дворянина, чем его связь с ворами…
Танока молчала. Она была уверена, что, когда ее ребенок появится на свет, дядя ни за что не захочет избавляться от него. Малыш будет носить фамилию матери, кем бы ни был его отец, и жить он будет в замке. Так, по крайней мере, хотела сама Танока.
Глава двенадцатая: «Триумф Его величества»
Свет не прощает ошибок. Можно говорить о неправильно подобранных туфлях к сюртуку или о блюде на праздничном вечере, испорченном каким-нибудь нерадивым поваренком – тогда о вас в худшем случае будут говорить как о человеке, страдающем отсутствием вкуса. Но если в семье дворянина произошло что-то более серьезное, порочащее его доброе имя (пусть даже это будет чей-то злой умысел) – ни о каком прощении не может быть и речи. Несчастного заклеймят позором до конца его дней, и не только – то же самое клеймо получат и его родители, и потомки, и даже дальние родственники, не имеющие, казалось бы, к нему никакого отношения. Дурная слава распространяется как чума, как невидимая и неизлечимая зараза, от которой невозможно избавиться.
Очевидно, что каждый дворянин считает своим первейшим долгом хранить свою репутацию от такого рода происшествий. И граф де ла Вар-вар не был исключением. В глубине души он, разумеется, был человеком добрым и способным на светлые чувства, но ставить личные интересы перед долгом не входило в его привычки.
В положенный срок Танока разрешилась от бремени очаровательной девочкой. Однако на старого графа уже не могли подействовать ни мольбы, ни угрозы, ни истерики ее матери – через несколько дней после рождения малышку поручили кормилице и выслали из замка в далекую деревню где-то в предместье, где никто не мог о ней знать. Таким образом, дочь Таноки Сороки и Кота Крысолова исчезла, будто ее никогда и не было.