Страница 18 из 77
— Что ты тут делаешь? — спросил крайне удивленный Родольф.
— Я тут на посту ради вас, хозяин... Но, дьявольщина! Какая удача, что вы пришли в окрестности моего загородного дома... Право, тут что-то есть... положительно что-то есть...
— Еще раз спрашиваю, что ты тут делаешь?
— Немного погодя вы все узнаете. Дайте срок, мне надо влезть на вашу конную обсерваторию.
Поножовщик бросился бегом к извозчику, стоявшему неподалеку, окинул своим зорким взглядом долину и поспешно вернулся обратно.
— Да объяснишь ли ты мне наконец, что все это значит?
— Терпение, терпение, хозяин... еще один вопрос... Который час?
— Половина первого, — ответил Родольф, взглянув на часы.
— Ладно... у нас еще есть время... Сычиха придет сюда лишь через полчаса.
— Сычиха! — воскликнули разом Родольф и молодая девушка.
— Да... Сычиха. В двух словах, хозяин, вот какая вышла история: вчера, когда вы выбежали из кабака, туда пришли...
— Высокий мужчина и женщина, переодетая мужчиной, которые справлялись обо мне. Знаю. Дальше.
— Затем они выставили мне бутылку вина и хотели заставить меня болтать о вас... Я ничего не мог им сказать... уж по одному тому, что вы не сообщили мне ничего, разве только, как можно осчастливить человека, отколошматив его... Из ваших секретов я знал лишь тот, что имел касательство к последним кулачным ударам. Да и если бы я знал что-нибудь, ничего бы не изменилось..." потому что я ваш друг до гроба... метр Родольф... Пусть меня изжарят в аду, если я знаю, почему это так, но я чувствую к вам как бы привязанность бульдога к своему хозяину... Но тут уж ничего не поделаешь... Эта привязанность сильнее меня, и я решил не думать о ней... Теперь это ваша забота... Поступайте со мной как знаете...
— Благодарю тебя, приятель, но продолжай...
— Высокий господин и маленькая дама, переодетая мужчиной, поняли, что ничего из меня не вытянут; они ушли от Людоедки, я тоже ушел... они повернули в сторону Дворца правосудия, я — в сторону собора Парижской богоматери. Дойдя до конца улицы, замечаю, что дождь припустил вовсю, настоящий потоп. Вижу поблизости полуразрушенный дом и говорю себе: «Если ливень продлится, я не хуже проведу здесь ночь, чем в моей конуре». Соскальзываю в какой-то подвал, где не каплет, устраиваю себе постель на старой балке, подушкой мне служит строительный мусор, словом, располагаюсь со всеми удобствами, как король...
— Дальше, дальше!..
— Мы пили с вами вместе, метр Родольф, да я еще выпил с высоким господином и с маленькой женщиной, переодетой мужчиной... это к слову, чтобы вы знали, что голова у меня была тяжелая... да и, кроме того, ничто так не усыпляет, как шум дождя. Итак, я преспокойно заснул. Словно бы недолго я задавал храпака, как вдруг какой-то шум разбудил меня; это был голос Грамотея, который, можно сказать, дружески беседовал с кем-то. Прислушиваюсь... Дьявольщина!.. Кого же я узнаю? Высокого господина, того, что был в кабаке с маленькой женщиной.
— Они беседовали с Грамотеем и Сычихой? — спросил Родольф с крайним изумлением.
— Да... Они договаривались встретиться на следующий день.
— Значит, сегодня! — воскликнул Родольф. — В час дня.
— Через несколько минут!
— У развилки шоссе на Сен-Дени и дороги Восстания.
— Здесь?!
— Правильно, господин Родольф, здесь!
— С Грамотеем?!. Будьте осторожны, господин Родольф! — воскликнула Певунья.
— Успокойся, дочка, он не придет, явится сюда одна Сычиха.
— Как мог этот человек войти в сношение с такими двумя негодяями? — сказал Родольф.
— Честное слово, понятия не имею. Вероятно, я проснулся лишь в конце разговора — мужчина просил вернуть бумажник, который Сычиха обещала принести ему сюда... за вознаграждение в пятьсот франков. Надо думать, что сначала Грамотей обокрал их... и что лишь после этого они стали разговаривать по душам.
— Как это странно...
— Боже мой, все это пугает меня из-за вас, господин Родольф, — пролепетала Лилия-Мария.
— Господин Родольф не ребенок, дочка; но ты верно сказала: Грамотей вполне может подложить ему свинью.
— Продолжай, приятель.
— Высокий мужчина и маленькая женщина пообещали две тысячи франков Грамотею, видно, для того, чтобы он напакостил вам, а как — понятия не имею. Вскорости сюда придет Сычиха: она вернет высокому мужчине его бумажник, узнает, чем тут пахнет, и передаст все, что требуется, своему муженьку, который возьмется за остальное.
Лилия-Мария вздрогнула. Родольф презрительно улыбнулся.
— Две тысячи франков, чтобы напакостить вам! Метр Родольф... это наводит меня на мысль (я не хочу ни с кем себя сравнивать) об объявлениях, в которых обещается награда в сто франков за потерянную собаку. Прочитав такое объявление, я скромно говорю себе: «Скотина, если ты потеряешься, никто не даст и пяти франков, чтобы вернуть тебя». Две тысячи франков, чтобы напакостить вам!.. Кто же вы такой?
— Я скажу тебе это немного погодя.
— Ладно, хозяин... Услыхав такое предложение, я подумал: «Надо узнать, где обосновались эти богачи, которые хотят науськать Грамотея на господина Родольфа; это может пригодиться». Когда они немного отошли, я вылез из своего подвала и, крадучись, последовал за ними; на площади Собора Парижской богоматери большой мужчина и маленькая женщина подходят к извозчику, садятся в карету, я на запятки, и мы прибываем на бульвар Обсерватории. Было темно, как в печке, я ничего не мог разглядеть и сделал зарубку на дереве, чтобы найти это место на следующий день.
— Очень хорошо, приятель.
— Сегодня утром я вернулся туда. В десяти шагах от моего дерева... я увидел улочку, перегороженную барьером... в уличной грязи отпечатки маленьких и больших ног... В конце улочки садовая калитка, где шаги прекращаются... здесь, видно, и свили себе гнездо высокий мужчина и маленькая женщина.
— Спасибо, дорогой; сам того не зная, ты оказал мне большую услугу.
— Прошу прощения, метр Родольф, я догадался кой о чем... и потому сделал это.
— Понимаю, приятель, и мне хотелось бы вознаградить тебя не только словами благодарности... К несчастью, я всего лишь бедняк рабочий... хотя за то, чтобы напакостить мне, обещаны, как ты говоришь, две тысячи франков... Я объясню тебе, в чем дело.
— Ладно, говорите али нет — мне все равно... Против вас задумано черное дело, а я хочу ему помешать... Остальное меня не касается.
— Я догадываюсь, чего они добиваются. Выслушай меня: я изобрел способ механически обтачивать слоновую кость для вееров, но изобрел его не один; я жду моего компаньона, чтобы применить этот способ; а нашей моделью хотят во что бы то ни стало овладеть мои конкуренты, так как благодаря ей можно заработать большие деньги.
— Так значит, высокий мужчина и маленькая женщина...
— Фабриканты, у которых я работал, но не захотел открыть им свой секрет...
Это объяснение, видимо, удовлетворило Поножовщика, человека не слишком развитого.
— Теперь я все понял... Подумать только, какие прощелыги!.. И у них даже не хватает смелости самим сделать эту подлость... Еще несколько слов, чтобы закончить мой рассказ. Вот что я подумал сегодня утром: «Я знаю, где встретятся Сычиха и высокий мужчина, и подожду их там; ноги у меня хорошие, а мой подрядчик наберется терпения, плевать на него... Я прихожу сюда... вижу эту дыру, беру вон там охапку сена, прячусь под ней до кончика носа и жду Сычиху... Но вот нежданно-негаданно вы приезжаете в эту долину, и бедная Певунья садится как раз на край моей засады; тут, как на грех, мне захотелось позабавиться, и, сбросив с себя сено, я заорал как полоумный.
— Что же ты собираешься делать?
— Дождаться Сычихи — она наверняка придет первая — и постараться услышать, что она скажет высокому мужчине, поскольку это может вам пригодиться. На всем этом поле есть только этот ствол дерева, словно нарочно оставленный здесь, чтобы люди могли посидеть и отдохнуть; отсюда все видать как на ладони... Свидание Сычихи назначено у перекрестка, в четырех шагах отсюда; готов поспорить, что наши голубчики сядут именно здесь; а если нет и я ничего не услышу... то, когда они разойдутся, я нападу на Сычиху — и на том спасибо, — уплачу ей, что положено, за зуб Певуньи, а затем примусь душить ее до тех пор, пока она не назовет фамилию родителей этой бедной девушки... Что вы скажете о моем плане, метр Родольф?