Страница 86 из 95
«Ребенок Лоры уже родился, — думал он, — А меня даже не было рядом! Хотя мне еще повезло, — напомнил он себе, — Я по крайней мере цел и невредим». Он вспомнил Джакобсена, умиравшего у него на руках под Марикопой. Он никогда не думал, что у человека может быть столько крови. Хотя, возможно, когда твоя боль так велика, что тебе не остается ничего, кроме дикого крика вплоть до последнего момента, когда наконец опускается окончательная мгла, ты уже перестаешь быть человеком…
«Господи, а ведь когда-то я видел в войне какую-то привлекательность! Голод, жажда, ужас, увечья, смерть и вечное однообразие и скука, постепенно превращающие людей в скот… Все, с меня довольно! После войны займусь бизнесом. Экономическая интеграция, которая обязательно последует за развалом боссменской системы, даст человеку множество возможностей для выдвижения, но достойного, а не с оружием в руках…» Дэниэлис сообразил, что его внутренний монолог полностью повторяет мысли месячной давности. Впрочем, о чем еще, черт возьми, здесь оставалось думать?
Его путь пролегал рядом с большой палаткой, где обычно велся допрос военнопленных. Сейчас двое рядовых вели туда очередного пленника. Этот парень был плотного телосложения, светловолосый и с угрюмым выражением лица. Помимо сержантских нашивок, единственным знаком его армейской принадлежности была бляха с гербом Уордена Эчеварри — боссмена, которому принадлежала эта часть прибрежных гор. «Судя по внешности, — наверняка вчерашний мирный лесоруб, — догадался Дэниэлис, — и солдат личной армии в любое время, когда что-то угрожает интересам Эчеварри…» Его взяли в плен во время вчерашней стычки.
Подчинившись внезапному импульсу, Дэниэлис направился вслед за ними. Он вошел в палатку, как раз когда капитан Лэмберт, грузно восседавший за переносным столиком, покончил с вступительными формальностями и начал потихоньку зеленеть от злости.
— Гм, сэр? — Он попытался подняться из-за неудобного стола.
— Вольно, — сказал Дэниэлис, — Просто решил зайти послушать…
— Ну, постараюсь устроить вам хорошее шоу. — Лэмберт вновь уселся и посмотрел на пленного, который стоял между двумя конвоирами, набычившись и широко расставив ноги, — Так, а теперь, сержант, мы хотели бы узнать несколько интересных вещей.
— Ничего я не обязан говорить, кроме своего имени, звания и названия родного города! — прорычал сержант, — Я их вам уже назвал.
— Гм-м. Тут можно поспорить… Ты ведь не солдат иностранной державы. Ты — участник мятежа против правительства собственной страны.
— Черта с два! Я человек Эчеварри.
— Ну и что?
— А то, что мой арбитр — тот, кого назовет Эчеварри. Он сказал — Бродский. А, значит, мятежники — вы.
— Законы поменялись.
— У твоего вонючего Фэллона нет никакого права менять законы. Тем более раздел Конституции. Я не какой-то там темный горец, капитан. Я отходил свое в школу. Да и хозяин наш каждый год читает народу выдержки из Конституции.
— Времена меняются. Многое изменилось с момента, когда она была написана, — сказал Лэмберт, — Но я не буду разводить с тобой юридических споров. Итак, сколько стрелков и лучников в твоей роте?
Тишина.
— Ты можешь здорово облегчить себе жизнь, — продолжал Лэмберт, — Мы же не требуем, чтобы ты кого-то предавал! Мы лишь хотим, чтобы ты подтвердил кое-какие сведения, которые у нас уже есть и так.
Парень сердито помотал головой.
Лэмберт сделал знак одному из конвоиров. Тот шагнул пленнику за спину и начал заворачивать ему руку.
— Эчеварри бы так со мной не поступил, — пробормотал парень побелевшими губами.
— Еще бы, — отозвался Лэмберт. — Ты же его человек.
— А ты думал, что мне хотелось бы быть просто каким-то номером в дурацком списке в Сан-Франциско? Да, черт побери, я — человек моего боссмена!
Лэмберт снова сделал условный жест, и конвоир еще сильнее заломил пленнику руку.
— Отставить! — взорвался Дэниэлис, — Прекратите это немедленно!
Рядовой отпустил руку пленника с удивленным видом. Пленный втянул воздух с приглушенным всхлипом.
— Я вам поражаюсь, капитан Лэмберт! — произнес Дэниэлис. Он почувствовал, что краснеет. — Если это — обычная для вас практика, то обещаю вам трибунал.
— Да что вы, конечно же, нет, сэр! — тонким голосом начал Лэмберт, — Клянусь! Просто… они не желают разговаривать. Почти каждый. Что же мне делать?
— Придерживаться правил и военных законов!
— С мятежниками?!
— Уведите этого человека! — коротко приказал Дэниэлис, и конвоиры поспешили выполнить его приказ.
— Мне очень жаль, сэр, — промямлил Лэмберт, — Наверное… Ну, должно быть, я просто потерял слишком много товарищей. Я ужас до чего не хочу потерять еще больше, просто из-за отсутствия информации!
— Я тоже, — В Дэниэлисе поднялась волна сочувствия. Он присел на краешек столика и начал скручивать сигарету, — Но, видите ли, это не обычная война. И поэтому, как ни парадоксально, нам следует придерживаться конвенций еще более тщательно, чем когда-либо раньше.
— Я не совсем понимаю, сэр.
Дэниэлис закончил скручивать сигарету и отдал ее Лэмберту — символический жест, вроде оливковой ветви… Он начал тут же скручивать для себя другую.
— Мятежники вовсе не считают себя мятежниками, и если посмотреть на это с их точки зрения, то они совершенно правы, — сказал он, — Они верны традиции, которую мы пытаемся обуздать, а в конечном итоге искоренить вовсе. Давайте смотреть в глаза правде: типичный боссмен — неплохой руководитель. Может, он и потомок какого-то разбойника, захватившего власть при помощи грубой силы во времена хаоса, но к сегодняшнему дню этот род уже успел связать себя множеством уз с краем, которым владеет. Он знает этот край и этот народ. Он является живым олицетворением этого сообщества и всех его достижений, его обычаев и жизненных устоев. Если у кого-то неприятности, ему не надо обращаться к безликому бюрократу. Ему нужно идти прямиком к своему боссмену. Его обязанности точно так же четко определены, как и твои собственные, и они куда обременительней твоих, чтобы скомпенсировать разницу в привилегиях. Он — боссмен — ведет тебя в битву и возглавляет любую церемонию, придающую смысл и значение твоей жизни. Ваши родители работали и развлекались вместе, так же как и их предки на протяжении двухтрех сотен лет. Земля живет памятью о них. Ты и боссмен — свои люди…
Конечно, это должно быть искоренено, чтобы мы могли продвинуться на следующую, более высокую ступень. Но мы не добьемся этого, отчуждаясь от всех и каждого. Мы — не армия завоевателей, мы — скорее нечто вроде Службы правопорядка, утихомиривающей народные волнения в каком-нибудь городе. Оппозиция — неотъемлемая часть и порождение нашего собственного общества.
Лэмберт зажег для него спичку и дал ему прикурить. Он глубоко затянулся и закончил:
— Возвращаясь к действительности, я также хотел бы напомнить вам, капитан, что федеральные войска, как фэллониты, так и бродскисты, не так уж велики. Мы — лишь немногочисленный срез населения. Кучка отпрысков военных династий, незадачливые крестьяне, беднота из городков, авантюристы и парни, которые привыкли видеть в своем полку тот символ духовного родства, который они не нашли на гражданке.
— Боюсь, ваши слова выше моего разумения, сэр, — сказал Лэмберт.
— Черт с ними, — вздохнул Дэниэлис. — Просто постарайтесь усвоить, что вне сражающихся армий существует куда больше бойцов, чем в них. Если только боссменам удалось бы организовать централизованное руководство, это был бы конец армии Фэллона. К счастью, этому препятствует избыток провинциального самомнения и слишком обширная география, разделяющая их между собой, если, конечно, мы не вызовем волны народного гнева своей жестокостью. Вот, что мы должны стремиться вложить в голову простого землевладельца да и обычного боссмена, если уж на то пошло: «Да эти фэллониты — не такие уж плохие ребята, и если мне удастся занять правильную позицию в отношении их, я ничего не рискую потерять, а напротив, возможно, смогу кое-что приобрести за счет тех, кто ведет с ними непримиримую борьбу…» Неужели не понимаете?