Невыдуманные истории

— Товарищи, нам удалось посмотреть тренировку сильнейших зарубежных спортсменов. Придется делать перестановку. В стрельбе из боевой винтовки за медали могут с успехом бороться Василий Борисов и Аллан Эрдман. Сложнее с малокалиберной. Здесь очень сильные соперники. Нужно ставить самого верного, самого волевого. Я предлагаю Богданова. Только Богданова.

— У меня же нет с собой оружия, — поднялся с места Анатолий. — Только две боевые. Вы ведь знаете.

— Товарищ оружейный мастер, — обратился тренер к сидевшему неподалеку человеку, — выход найдем?

— Трудно, — возразил кто-то. — Ведь до старта остается меньше суток.

Но тот, кого назвали оружейным мастером, поднялся неторопливо со своего места, сказал спокойно:

— Раз нужно, что-нибудь придумаем.

У мастера было с собой запасное оружие. Правда, находилось оно в трюме теплохода «Грузия», в пятнадцати километрах от Олимпийской деревни. Но съездить туда было недолгим делом.

Вечером оружейный мастер осматривал привезенную винтовку с нескрываемой тоской: ложе не подходило для Богданова, спусковой механизм оказался слабо натянутым. Конечно, все это были неполадки обычные, сравнительно легко устранимые, но времени оставалось в обрез.

Раздумывать некогда. Мастер отладил весь механизм, снял ложе с боевой винтовки Богданова и подогнал его к новому малокалиберному стволу. Все, кажется, в порядке. Оставалось только проверить работу механизма. Он взглянул на часы. Без пятнадцати минут два часа ночи. Вот те на! До стрельбища — 35 километров. Откроешь огонь в деревне — разбудишь и перепугаешь всех. Действительно безвыходное положение.

Сел, положил голову на ладони, задумался. Потом лицо ею внезапно посветлело. Он встал, напевая какой-то бравурный мотив, и отправился в ванную комнату. Задернул занавеску. Запер на два оборота ключа дверь. Открыл кран. И когда ванна наполнилась до краев, сделал несколько десятков выстрелов в воду — столько, сколько потребовалось.

Когда утром ребята проснулись, Анатолий Богданов удивленно спросил:

— Что-то порохом пахнет немного.

— Тебе вечно порох мерещится, — перебил его оружейный мастер. — Лучше винтовку попробуй. Скоро на линию огня.

Через шесть часов советский спортсмен Анатолий Богданов в малокалиберном стандарте завоевал звание и золотую медаль олимпийского чемпиона.

Трудно передать счастье победителя. В такую минуту забываешь обо всем. Но Анатолий, встав с огневого рубежа, усталый и ошеломленный, раньше всего бросился к оружейному мастеру.

— Спасибо, друг.

Героя этой истории зовут Алексей Петрович Данилов. Многочисленные друзья любовно называют его Лешей. И добавляют всегда: «золотые руки». Леша — золотые руки. А работает он оружейным техником Центрального спортивного клуба Армии.

В. Пашинин

«МИША, ЮРА!»

Это произошло в день открытия XVI Олимпийских игр в Мельбурне. После торжественного парада, вечером, состоялась игра баскетболистов сборной СССР и Канады. Наших спортсменов на ней было мало — готовились к стартам. Лишь запасные игроки сидели на скамеечке близ площадки и как могли поддерживали товарищей.

В первой 20-минутке отлично играл Михаил Семенов. Затем разыгрался Юрий Озеров. Оба принесли немало очков нашей команде, и приветственные возгласы товарищей: «Молодец, Миша! Хорошо, Юра!» — раздавались то и дело.

Зрители, наконец, уловили незнакомые слова и тоже стали кричать: «Миша! Юра!».

А на следующий день… Семенов и Озеров отдыхали, их заменили другие спортсмены. Но когда начиналась атака советских баскетболистов, в зале гремело: «Миша! Юра!».

Оказывается, австралийские любители спорта восприняли имена наших мастеров как приветственный возглас болельщиков — ну вроде чешского «до-то-го!» или только зарождавшегося нашего «мо-лод-цы!» — и вот таким кличем подбадривали полюбившихся им советских баскетболистов.

Алексей Леонтьев,

мастер спорта

ПЕНАЛЬТИ

Если у вратарей-ветеранов спросить, что больше всего им запомнилось в их сложной и трудной спортивной карьере, большинство вспомнят случаи, связанные с одиннадцатиметровыми. И взятыми. И пропущенными. Я не исключение.

Так вот. В восемнадцать лет я дебютировал в сборной Днепропетровска. Она встречалась с киевской командой, где играли наши земляки Петр Лайко и Владимир Гребер, Иван Кузьменко и Виктор Шиловский. Это были признанные мастера, кандидаты в сборные страны. Нам, молодым, разумеется, очень хотелось отличиться перед ними. Ведь каждый из нас мечтал попасть в киевское «Динамо».

Все шло хорошо. Правда, преимущество было у более опытных киевлян. Не очень, однако, весомое. Но перед концом матча наш защитник Иван Башкиров, принимая мяч с углового, сыграл рукой. Судья указал на одиннадцатиметровую отметку.

В команде киевлян исключительное право выполнять одиннадцатиметровые принадлежало Греберу. Он не знал промахов. Но на этот раз к мячу подошел Кузьменко. Нет, Гребер не щадил моего самолюбия. Он испугался. Года два назад я был у него верным помощником, когда он вырабатывал точность ударов при одиннадцатиметровых. Меня он ставил в ворота. И я вместе с ним так натренировался, что без труда отгадывал любые его замыслы. А для вратаря отгадать направление удара значит сделать самую трудную половину дела.

Итак, Кузьменко. У него был воистину пушечный удар. Пробей он точно метров с 30—35 — и вратарь был бессилен взять мяч. Я это знал. Испытал на себе. Он, как и Гребер, брал меня в помощники. Принесет, бывало, покрышку, смочит водой да еще две камеры в нее вложит. Надует мяч, да так, чтобы твердым был как камень, и бьет до темноты. С разных позиций и расстояний. Парируешь его удар и потом долго дуешь на руки, а они чешутся от боли, словно отмороженные…

Мяч установили на одиннадцатиметровой отметке. Наши ребята мне сочувствовали. Знали, что я бессилен чем-то помочь команде: Кузьменко есть Кузьменко. Но их сочувствие до того меня обозлило, что я забыл обо всем и обо всех, кроме мяча и Кузьменко. «Только он замахнется, — решил я, — брошусь вправо. Он бьет только туда».

Кузьменко устремился к мячу, набирая скорость. И, как только он замахнулся, я метнулся вправо…

Утром следующего дня у газетной витрины я в третий раз перечитывал отчет о матче. Автор писал:

«В изумительном броске Леонтьев парировал одиннадцатиметровый, пробитый великолепным мастером нашим земляком Иваном Кузьменко»…

— Что, крестник, любуешься? — услышал я голос Кузьменко. Он стоял рядом и улыбался доброй улыбкой человека, разделяющего радость другого.

И сразу же, мгновенно, в моей памяти пронеслись подробности одиннадцатиметрового. Замах Кузьменко… Мой бросок… Мяч, несшийся навстречу и разраставшийся до невероятных размеров… Мяч угодил в штангу, мне в голову и улетел далеко в поле…