Пиар по-старорусски

Так продолжалось минут пять. Потом пыхтение и стоны постепенно затихли и неудавшиеся разбойнички, казалось, потеряли сознание. Киря удовлетворённо усмехнулся, потом помог подняться почти пришедшему в себя Феде, и троица продолжила путь. Забраться на коня Федя пока не мог и шёл рядом, держась за узду. Киря и Вася ехали следом.

– Слышь, Васёк, – сказал Киря, – напали-то на нас не простые разбойнички. Главным-то у них – Андрюшка Хрен – ушлый чёрт. В бою с ним обычному человеку тяжело. Кистенём работает – как жид на скрипочке пиликает. Мастер! Ну, мне-то не страшно, я ведь не простой, а ты берегись, если что… Он старший тиун у боярина Аскольда.

И замолчал. Про то, как справился с нападавшими, говорить он, похоже, не собирался.

Вася недоумённо и заинтересованно посматривал на Кирю, не решаясь задавать вопросы человеку с такими невероятными способностями. Киря же, видя Васино любопытство, нарочно ехал с важным видом, не говоря ни слова, только мурлыча под нос песенку:

– Слышь, Кирюха, – перебил его Вася, – как это ты их?

Киря напыжился ещё больше и продолжал мурлыкать:

Потом всё же замолчал и надменно сказал:

– А зря я, что ли, столько лет в учениках у самого Простомира проходил?

И снова затянул:

Вася не выдержал:

– Слышь, Кирюха, тебе обязательно надо, чтобы Докука приказал мне всё рассказать? Смотри, как бы он не осерчал…

При упоминании имени всемогущего Михайло Докуки Киря никакого страха не выказал, а только кивнул и почтительно привстал в стременах.

– Ладно, Вася, расскажу тебе всё и про Простомира и про своё учение – как я научился разным забавным и нужным штукам. В общем, дело было так… Был я когда-то молод, зелен и глуп. А слава Простомира уже тогда по всей Новоградской земле гремела. И не только по Новоградской. И не только по земле. Ну ладно, об этом пока не буду… Поступил я к нему в обучение. Думал я, он сразу меня разным заговорам да заклятиям учить станет. Так нет, он меня семь лет гонял на всякой чёрной работе – котлы и горшки скрести, кашу ему варить да нужник чистить. Ну и учил меня всякой нерусской грамоте, русскую-то я с детства знаю, в Новоградской земле все с детства читать-писать умеют…

Киря опять задрал нос, чрезвычайно гордясь родной Новоградчиной. Погордясь немного, продолжил:

– Так вот, учил он меня, значит, грамоте латинской и греческой, потом какой-то чудной басурманской грамоте, буквы чьи, если не знаешь, можно принять за детские каракули – алиф, ба, та, са. Ещё была грамота из картинок. Ею писали в стране, где люди строили горы. И совсем странная заморская грамота того народа, что не знал колеса. Много чему он меня учил первые семь лет. Когда я начал понимать все эти премудрости, стал он меня учить языку зверей, птиц, рыб, всяких гадов и растений. Ещё семь лет я учил эти языки. Правда, теперь он на меня ругался и часто бил дубиной – говорил, что я бестолочь. А дубина у него знатная – дубовая, суковатая…

Киря поёжился, видно, вновь ощутив на своей спине прелести Простомировой дубины.

– Когда я изучил языки всех живых тварей, взялся он меня учить языкам Земли и Воздуха, Огня и Воды. Это было самое трудное. Они ведь не живые. Вернее живые, но не по-нашему. И говорят совсем не так. Когда я выучил и это, прошло ещё семь лет…

– Постой, – воскликнул поражённый Вася, – а сколько же тебе лет?

Киря опять напыжился:

– Сколько надо, столько и лет.

Потом, видно, желание похвалиться постигнутыми в учении премудростями оказалось сильнее важности, и он пояснил:

– Много мне лет. Только у Простомира время ведь не как здесь бежит. Оно у него то вперёд, то назад. Для этого у него особая избушка есть. Намаешься за день, потом в той избушке выспишься – время там обратно течёт – и как будто бы и не постарел ты на день. Всё такой же остался… Простомир часто и сам там сидит. Он ведь, если по-настоящему, а не по-волшебному, наверно, уже тыщу лет прожил, а то и две… Я точно не знаю, да и никто в Новограде не знает. Думаю, даже сам Простомир забыл, сколько он годочков уже живёт на белом свете. Так вот, и я всегда ночевал в той избушке, поэтому и остался таким. А по-настоящему я, пожалуй, постарше Докуки буду… Ну ладно, слушай дальше. Отправил он как-то меня за трын-травой. Есть такая, да. У нас она не очень сильная, а вот в индейской земле – куда как сильнее. Короче, отправил он меня за этой самой травой, и сроку дал три дня – добраться, нарвать полную котомку, а котомку-то дал – полкопны влезет, и обратно… Ну пошёл я. А идти было – за три реки, за три горы, три поля перейти, три оврага обойти. Словом, куда идти – знать тебе без надобности, всё равно не найдёшь, даже если знать будешь. Волшебное это место. Решил я не три дня ходить, а меньше – мол, смотри, Простомир, какой я резвый да послушный. И припустил чуть не бегом. Добежал в один день, нарвал трын-травы, решил переночевать тут же, а с утра пораньше – обратно, чтобы к вечеру быть на месте. Положил котомку с травой под голову, и – как в речку нырнул, заснул сразу. А запах какой от травы душистый! Я весь такой, словно в реке и плыву. Вижу самого себя как будто со стороны, а то и сверху. Заснул, словом. Выспался – слаще не бывает. Спозаранку котомку за плечи – и обратно. На закате дошёл. Простомир меня, конечно, не ждал. Я, не стукнув в окошко, захожу в избу – и чуть на пол не сел.

Тут Киря перекрестился и, перейдя на шёпот, сказал:

– Захожу я в избу, а там за столом Простомир сидит, а напротив – я сижу… Натуральный я, только смурной какой-то. Ну то есть второй я – точно такой же, что и первый, настоящий. Я, вон, пока за трын-травой ходил, рукав на рубахе о шиповник разодрал, так тот, второй, тоже сидит с драным рукавом. Короче, одурел я немного от такого дела. Простомир глянул на меня так недовольно, тот, который за столом с ним – тоже глянул, мне аж страшно стало, не дай бог никому такое испытать. Потом что-то громыхнуло и я исчез. То есть не я исчез, а тот второй я, который с Простомиром сидел. А Простомир встал из-за стола, схватил свою проклятущую дубину и ну меня охаживать! Бьёт и приговаривает: «Дурилка ты картонная позорная бесталанная! Сказано тебе, дураку, было – три дня, значит, три дня. Не бывать тебе волшебником, не постигнуть тайн причины и следствия, пшёл вон, скотина, ночью родившаяся!» Побил он меня так, потом успокоился вроде. Ни слова больше мне не сказал, а наутро заявил, что неспособен я к учению и сам закрутил свою нить. Мойры, говорит, недовольны остались. Потом ещё добавил, чтобы уходил я от него в мир, но память мне оставляет, чтобы помнил все премудрости, которые постиг, авось ещё пригожусь. На прощание треснул меня по хребту своей проклятущей дубиной, и я ушёл. Спасибо вот Докуке, приютил сироту… Такие вот дела, да.

Вася с растерянным интересом слушал Кирин рассказ. Мало того, что надо опасаться виртуоза кистеня Андрюшку Хрена, так ещё, оказывается, попал он не в простой средневековый Новоград, а в сказочный! Тут, оказывается, настоящие волхвы есть, колдуны. А значит, скорее всего, и прочая сказочная живность – русалки, лешие, а может, и вампиры. Короче говоря, как в песне – с каждым днём всё радостнее жить!

– А что, Киря, – спросил он, – сам-то ты что по этому случаю думаешь? Что это там, у Простомира, было?