Жертвоприношения

— Флоранс, можешь мне помочь?

Камиль, широко шагая, нервно идет впереди, Луи — за ним. В нескольких сантиметрах позади — именно такое расстояние между ним и Верховеном является результатом разумного соотношения уважения и близости. Только Луи способен на столь тонкие комбинации.

Как бы Камиль ни торопился, о чем бы ни думал, он машинально поднимает глаза на дома, стоящие вдоль улицы Фландрен. Архитектура времен барона Османна, дома, почерневшие от дыма, таких больше нигде не увидишь, только в этом квартале. Взгляд Камиля упирается в линию балконов, поддерживаемых с обеих сторон монументальными атлантами, набедренные повязки которых плохо скрывают их мужское возбуждение. Под каждым балконом устремляют свои взоры в небеса кариатиды с угрожающе полной грудью. Вернее, в небеса устремлены соски из грудей, у самих же кариатид притворно добродетельный взгляд томных глаз — как у женщин, которые уверены в производимом ими впечатлении.

Камиль не снижает скорости, но восхищенно кивает в их сторону:

— Это Рене Паррен, кажется?

Молчание. В ожидании ответа Камиль прикрывает глаза.

— Скорее, Шассавьё, нет?

Всегда так. Луи на двадцать лет моложе и знает в двадцать тысяч раз больше. Самое неприятное, что он никогда не ошибается. Или почти никогда. Камиль пытался его проверять, пытался-пытался, но пришлось сдаться — этот тип просто ходячая энциклопедия.

— Угу, — отвечает Камиль, — наверное.

У самого пассажа Монье взгляд майора натыкается на машину, которую грузят на платформу эвакуатора, — это ее разнес выстрел из двенадцатого калибра.

Он знает теперь, что Анна, в которую целились, находилась за ней.

Кто пониже, тот и командует. У полицейских, как и в политике: чин обратно пропорционален росту. И конечно, нет человека, который бы не знал этого полицейского, — трудно с таким ростом… Его достаточно увидеть один раз, чтобы запомнить навсегда, но вот что касается фамилии… В кафе строятся различные предположения. Кажется, он иностранец, но вот кто? Немец? Датчанин? Фламандец? Кто-то даже сказал «русский», но другой вспомнил фамилию — Верховен, да-да, Верховен, именно так, я и говорил, все правильно, все довольны.

Полицейский оказывается у входа в пассаж. Полицейскую карточку он не вытаскивает: когда в тебе метр пятьдесят, можно этого и не делать. На террасе кафе затаили дыхание: одна сенсация следует за другой… Что за день! Тут в бар входит девушка, жгучая брюнетка. Это парикмахерша из салона рядом. Заказывает четыре кофе — кофеварка в салоне сломана.

Она все знает, скромно улыбается, пока ее обслуживают. Ждет, что будут спрашивать. Говорит, что нет времени, но щеки ее тем не менее розовеют.

Все сейчас станет известно.

Луи пожимает коллегам руки. Камиль хочет видеть запись. Сейчас. Не откладывая. Странно, думает Луи. Ему известно, что Камиль не питает большого уважения к нормам и протоколам, но подобное методологическое нарушение со стороны человека его уровня и с соответствующим опытом не может не вызвать недоумения. Луи откидывает прядь левой рукой, но следует за шефом в служебное помещение книжного магазина, которое временно преобразовано в главный штаб. Камиль рассеянно пожимает руку владелице магазина — эта рождественская елка в довершение всего курит сигарету, вставленную в мундштук из слоновой кости: подобная мода прошла уже лет сто назад. Камиль торопится. Коллеги сняли видеозаписи с двух камер.

Оказавшись перед монитором ноутбука, он оборачивается к своему заместителю.

— Теперь я посмотрю, — говорит он, — а ты прояснишь ситуацию.

Он указывает на помещение рядом, будто выставляет Луи за дверь. И тут же, усаживаясь перед экраном, окидывает всех взглядом. Создается ощущение, что Камиль собирается в одиночестве смотреть порно.

Луи принимает манеру поведения шефа, который находит все происходящее совершенно естественным. Ну что ж, мажордом так мажордом.

— Пойдемте, — приглашает Луи, подталкивая остальных, — давайте устроимся вон там.

Камиля интересует запись с камеры, установленной над входом в ювелирный магазин.

Через двадцать минут, когда Луи в свою очередь просматривает запись, сравнивает видео с первыми свидетельскими показаниями и выдвигает первые рабочие гипотезы, Камиль выходит в центральный проход и встает приблизительно в том месте, где находился стрелок.

Замеры произведены, техническая служба покинула место преступления, осколки витражей собраны, периметр обнесен самоклеящейся пленкой, теперь должны появиться эксперты и страховщики, а затем все будет свернуто, вызовут соответствующие предприятия, и через два месяца все будет как новенькое — сумасшедший налетчик может снова строить клиентов в час открытия магазина.

Охранять место преступления поставлен полицейский — худой верзила с усталым взглядом, выдающейся вперед челюстью и мешками под глазами. Камиль его тут же узнал, они уже сотни раз встречались на местах преступления. Этот полицейский как актер на вторых ролях, имени которого никогда не знаешь. Они приветственно махнули друг другу рукой.

Камиль оглядывает опустевший магазин, разбитые витрины. В ювелирной торговле он ничего не смыслит, и у него нет ощущения, что, замышляй он ограбление, выбрал бы подобный магазин. Но ему прекрасно известно, что это чертовски обманчивое впечатление. Перед вами банк, и не очень симпатичный, но, если вы заберете все, что там находится, у вас практически хватит денег его выкупить.

Камиль старается сохранять спокойствие, но с тех пор, как он посмотрел и пересмотрел видео столько раз, сколько ему позволило время, он старается не вынимать рук из карманов: то, что он увидел, настолько его ошеломило, что он не может унять дрожь.

Он трясет головой, как будто ему в уши попала вода, но это не вода — эмоции его переполняют, ему нужно дистанцироваться от происшедшего, но поди попробуй! На полу разводы Анниной крови, вот здесь она лежала, скрючившись, а тот тип должен был стоять вон там… Камиль делает несколько шагов в сторону, верзила-полицейский с беспокойством следит за ним взглядом. Неожиданно майор оборачивается, он держит у бедра воображаемую винтовку, верзила кладет руку на переговорное устройство, Камиль делает три шага, по очереди осматривает место, где находился стрелок, выход из галереи и неожиданно, без предупреждения, бежит. На сей раз, никаких сомнений, полицейский берет в руки переговорное устройство, но Камиль резко останавливается, и верзила опускает руку. Озабоченный Камиль, приложив палец к губам, возвращается, поднимает глаза, их взгляды встречаются, они опасливо улыбаются, как будто симпатизируют друг другу, но, к сожалению, говорят на разных языках.

Что могло произойти на самом деле?

Камиль смотрит направо, налево, устремляет взгляд наверх, к своду, разбившемуся от выстрела, потом проходит вперед, вот он уже у выхода, улица Жорж-Фландрен. Камиль не знает, что именно он ищет — знак, деталь, он ждет какого-нибудь щелчка, — его почти фотографическая память на места и людей тасует похожие кадры в различном порядке.

Необъяснимым образом ему начинает казаться, что он идет в ложном направлении. Здесь просто нечего делать.

Он не с того конца подходит к делу.

Тогда он возвращается и снова начинает опрашивать свидетелей. Коллегам, которые сняли первые показания, он говорит, что «желал бы составить впечатление»… Он встречается с владелицей книжного магазина, хочет видеть хозяйку антикварного салона, на улице расспрашивает парикмахершу. Ювелиршу увезли в больницу, что же до ученицы, то она все время налета провела на полу, боясь поднять голову. Это ничтожное существо с как будто стертыми чертами лица вызывает жалость. Камиль отправляет ее домой, спрашивает, не нужно ли ее отвезти, она говорит, что друг ждет «У Брассера», и указывает на другую сторону улицы: на террасе кафе яблоку негде упасть и взгляды всех посетителей прикованы к ним. Идите, берегите себя, говорит Камиль.