Последний побег

— Вижу, ты не нуждаешься в присмотре. Посмотри, как я плиссирую ткань, чтобы она ровно ложилась. Вот так, поняла? Сама сможешь? Давай-ка попробуем. Вот, возьми иголку — это специальная шляпная игла, для соломки она удобнее.

Оставшись довольной результатом работы Хонор, Белл поднялась с кресла и потянулась.

— Как мне с тобой повезло! Когда закончишь с этим капором, можешь приняться за следующий. — Она указала на стол, где лежали капоры в разной степени готовности. — А потом я займусь отделкой. Если возникнут вопросы, то я в магазине. Уже давно пора открывать его.

Солнце поднялось выше, и на крыльце почти не осталось тени. С тех пор как Хонор приехала в Америку, ей нечасто выпадал случай побыть одной, и сейчас она радовалась, что сидит на теплом майском солнце, в одиночестве и тишине, занимаясь привычной работой. Жаль только, что тут нет сада. Как было бы хорошо, на миг прерывая шитье, смотреть на клумбы с цветами вроде тех, что выращивала ее мама, — люпины, живокость, аквилегии, чернушки и незабудки. Хонор не знала, растут ли в Америке эти цветы и занимаются ли американцы подобным декоративным садоводством. Скорее всего нет. Разведение цветов для красоты — занятие непрактичное, и особенно здесь, где условия жизни достаточно суровые и все усилия людей направлены на выживание, а не на украшательство. Впрочем, в том, что касается головных уборов — Хонор взглянула на кипу капоров, которые Белл оставила ей на столе, — женщины Огайо все-таки позволяют себе легкомыслие, разноцветье и яркий рисунок.

Закончив с кремовым капором, Хонор взяла следующий: светло-зеленый, с набивным рисунком в виде крошечных маргариток, с полями, которые отгибались назад, открывая еще один цвет — в данном случае рыжевато-коричневый. Сама Хонор сделала бы здесь розовый, но ее мнения никто не спрашивал. Она занялась вторым капором, и вскоре знакомый, размеренный ритм шитья захватил ее, наполняя мысли покоем и погружая в созерцательное состояние, как это бывает на молитвенных собраниях. Она почувствовала, как расслабляются ее плечи. Напряжение, не оставлявшее ее всю дорогу из Англии, немного спало. Когда очередная нитка закончилась, Хонор позволила себе минуту отдыха. Положив руки на колени, она закрыла глаза. В тишине, одиночестве и покое так хорошо думалось, вот только мысли были отнюдь не радостными: о Сэмюэле, который признался, что любит другую, и о ее собственном решении уехать из Дорсета; о том, что после смерти сестры она осталась одна в незнакомой, чужой стране. Хонор расплакалась, и эти тяжелые, мучительные рыдания напоминали приступы рвоты, терзавшие ее на «Искателе приключений».

Слезы принесли облечение, правда ненадолго. И в какой-то момент, между приглушенными рыданиями, у нее вдруг возникло стойкое ощущение — так же, как и по дороге из Гуздона в Веллингтон, — что она не одна. Хонор оглянулась через плечо, но Белл не стояла в дверях, и в кухне ее тоже не было. Хонор слышала голос шляпницы, доносившийся из магазина. На улице тоже не было никого. А вскоре она услышала, как у нее за спиной, под навесом у дома с поленницы упало бревно.

«Это, наверное, собака, — подумала Хонор, вытирая глаза рукавом. — Или какое-то из тех животных, которых нет у нас: опоссум, енот, дикобраз». Хотя она понимала, что животное вряд ли сумело бы свалить полено. Она знала — хотя не смогла бы объяснить почему, — что это было присутствие человека. И тогда, на дороге. И сейчас.

Хонор никогда не считала себя смелой. До поездки в Америку ее мужество ни разу не подвергалось серьезному испытанию. Однако сейчас она поборола в себе желание позвать Белл. Хонор отложила капор, встала со стула и спустилась с крыльца. Она знала, что нерешительность не поможет. Сделала глубокий вдох, на мгновение задержала дыхание и направилась прямо к навесу.

Солнечный свет проникал под покатую крышу на пару футов, а в глубине было темно. Поначалу Хонор вообще ничего не увидела. Но когда глаза немного привыкли к сумраку, она различила высокую, аккуратную поленницу и узкий зазор между поленницей и стеной. В этом зазоре стоял чернокожий мужчина. Хонор ойкнула от неожиданности, застыла на месте, глядя на этого человека. Среднего роста и среднего же телосложения, с копной курчавых волос и широким лицом. Босой, в грязных лохмотьях. Это все, что она различила. Хонор не могла разобрать, испуган он, или рассержен, или безропотен и смиренен. Для нее он выглядел просто черным.

Она не знала, что говорить — и надо ли что-нибудь говорить, — поэтому молча сделала шаг назад, развернулась и опрометью бросилась на крыльцо. Там она покидала обратно в шкатулку свои швейные принадлежности, сгребла со стола капоры и унесла в дом.

Белл не удивилась, увидев Хонор.

— Жарковато на солнце, да? — спросила она, поправляя шляпку на голове покупательницы. Белл слегка сдвинула шляпку набок и заколола ее шляпной булавкой. Обе женщины придирчиво рассмотрели в зеркале полученный результат. — Так лучше, правда? Вам очень идет.

— Даже не знаю, — произнесла женщина. — Фиалок, по-моему, маловато.

— Вы так считаете? Ладно, сделаю вам еще. Теперь у меня есть помощница, и дело пойдет быстрее. Пенни за каждый цветок, договорились? — Белл подмигнула Хонор. — Закончила капор мисс Адамс? Зеленый? Хорошо. Можешь сесть в уголке у окна — там много света, удобно работать.

Прежде чем Хонор успела ответить, Белл повернулась к покупательнице, и они принялись обсуждать фиалки.

Хонор сидела и шила до самого вечера. Постепенно у нее перестали дрожать руки. А вскоре она уже начала сомневаться: а был ли там человек? Может, ей просто почудилось? Из-за жары, из-за яркого света, из-за недавних переживаний у нее разыгралось воображение, и она приняла собаку или енота за человека? Хонор решила ничего не говорить Белл.

Магазин не пустовал ни минуты. Покупательницы шли одна за другой; и все поглядывали на Хонор, как на какое-то чудо, но свои замечания и вопросы адресовали не ей, а Белл Миллз.

— Белл, ты зачем выставила квакершу в окно? — спрашивали они. — Она откуда? Куда едет? Она здесь зачем?

И Белл отвечала им снова и снова. К вечеру все женщины Веллингтона знали, что Хонор приехала из Англии и направляется в Фейсуэлл, но задержалась на пару дней в городе, чтобы помочь Белл с шитьем. Та не преминула воспользоваться присутствием Хонор, чтобы сделать рекламу своему магазину.

— Она настоящая мастерица. Шьет даже лучше, чем я. Если закажете капор сегодня, она успеет пошить его. За всю жизнь не сносите, с такими крепкими швами. Или пока вам не захочется чего-нибудь новенького. И вот тогда вы пожалеете, что заказали один из капоров работы Хонор Брайт… Он не порвется, и у вас не появится повод купить себе новый.

Ближе к вечеру, когда смеркалось, Белл закрыла магазин и повела Хонор на прогулку по Веллингтону. Городок был не очень большим. Жилые дома и торговые лавки теснились на перекрестках немногочисленных улиц, но сами улицы были широкими, а планировка напоминала решетку. Мейн-стрит в одном месте расширили, и получилась прямоугольная площадь, вокруг нее располагались ратуша, церковь, гостиница и несколько магазинов и мастерских, в том числе и магазин дамских шляп Белл Миллз. Там находились и несколько лавок, торгующих всякой всячиной, сапожная мастерская, ателье, кузница, мебельная мастерская, небольшой кирпичный завод и лавка каретных дел мастера. Большинство зданий были двухэтажными, деревянными, с солнцезащитными тканевыми навесами и огромными окнами, где выставлялись товары. В городе недавно построили школу, а сейчас там вовсю шло строительство станции, поскольку уже этим летом в Веллингтон должны были протянуть железную дорогу.

— Когда к нам доберется железная дорога, город сразу разрастется, — сказала Белл. — Хорошо для торговли. Прекрасно для шляп.

Гуляя по городу, Хонор испытывала знакомое тревожное чувство, возникавшее всякий раз, когда она проезжала маленькие американские города: их возводили на скорую руку, и разрушить их так же легко, как построить. Страшно даже подумать, что произойдет, если случится пожар или грянет настоящая буря из тех, о которых она столько слышала здесь, в Америке: ураганы, торнадо и вьюги. Фасады домов казались относительно новыми, но уже были изрядно подпорчены солнцем и снегом. Улицы — одновременно сухими и мокрыми, где-то — пыльными, где-то — утопающими в грязи. Доски, разложенные над участками грязи, были буквально усеяны коричневыми плевками. По прибытии в Нью-Йорк Хонор и Грейс изумились тому, что практически все американские мужчины жуют табак и сплевывают прямо себе под ноги, и не только на улице, но даже дома. И что еще поразительно: никого вокруг это не возмущало. Словно так и должно быть.