Не моя война

Гусейнов отвёл взгляд! Знай наших, сука! Зассал, командир подонков!

— Хорошо, — Гусейнов сдался. Слаб ты в коленках, мужик.

— Говори! — Боб брал инициативу в свои руки.

Гусь (так называли Гусейнова у нас в части, но не дай бог, он услышал бы это погоняло, хотя, наверное, так его и дразнили в детстве) тоже не лыком шит, понял, что этот раунд проиграл, несмотря на то, что мы потеряли прапорщика. Хорошим парнем был Морозко. Хотел ещё прошлой неделе уехать к себе на Украину — приказ об увольнении пришёл, но командир уговорил, упросил его ещё подежурить, всего-то ещё неделю. Подежурил…

Гусейнов откровенно рассмеялся, убрал пистолет, который был у него все это время в руке. Рассмеялся искренне. Вслед на ним заржали его подчинённые. Кто искренне, кто пьяно, кто ради поддержки командира, из подхалимства.

— Что вы надулись, как мыши на крупу?! — Гусь открыто веселился. — Нам всего-то надо чтобы вы нам немножко помогли. А потом мы уйдём. Нам, в принципе, много не надо. Всего-то, чтобы вы своими ракетами раздолбили одно село армянское в Карабахе.

Тут пришла наша очередь веселится.

Вспоминая это, я поневоле улыбаюсь. Боль не заставляет себя ждать, пронзая мозг тысячами иголок боли. Тело трясётся. Я начинаю смеяться, невзирая на боль, я смеюсь, боль поначалу наваливается со страшной силой, нарастая, достигая своего апогея, она рвёт все тело, изо рта вырывается не смех, а стон, но это меня не останавливает. Я зациклился. Вспоминаю, какие были удивлённые рожи у этого войска, когда все мы — шестнадцать человек, под оружием, на грани смерти, на волосок от гибели, закатились смехом, не сговариваясь. Как это бесило наших конвоиров! Смех — хорошее оружие против врага, когда ты сидишь под прицелом. У тебя только они и остаются — злость и смех!

Всего-то он хотел сделать самостоятельные пуски ракет по какому-то селу. А почему сразу не по Вашингтону? Или по Турции? Или Ирану! Или ещё куда-нибудь, или сбить пассажирский самолёт. Делов-то на пять минут, не более того! Как два пальца… Идиоты! Подумаешь, несанкционированный старт ракеты!

Это же чрезвычайное происшествие! О таких вещах немедленно докладывается по «цепочке» до Президента, и всем, кто рядом. И в прокуратуру и в КГБ, или как они там сейчас называются?

Все как в том анекдоте: "Чем Петька занимается? " «Голову яйцами моет!» «Во, акробат!» Вот и эти тоже, акробаты! Маразм! Маразм! Маразм! Неужели мы не спим?

Ведь так же можно захватить и ракетчиков-"стратегов". Вот мы поржем тогда, когда атомная бомба окажется в руках какого-нибудь самозванного генерала самопровозглашенной армии новой независимой республики!

Бардак, помноженный на маразм!

Им-то хорошо, а нам? Трибунал и лесоповал — это в лучшем случае. А в тридцать седьмом бы вообще без вариантов — на дыбу, потом приговор и пломба в затылок!

Идиоты! Дети гор! Бешеные твари из дикого леса! Надо быть полным дебилом, чтобы нас заставить это сделать. Тут даже сказать нечего, а просто ржать до боли в животе!

Вот и сейчас я сгибаюсь пополам и ржу. Искренний это смех или нет, я не знаю, я плачу и смеюсь одновременно, скорее всего, это истерика, эмоциям надо выйти. Это не слезы жалости к себе. Это очистительный смех и очистительные слезы. Я начинаю задыхаться, воздуха не хватает. Его и так не очень много в этом клоповнике, но меня продолжает распирать от смеха. Приятно вспомнить — то, что я не могу сделать со своими мучителями сейчас, мы сделали тогда.

Видать, Гусь запомнил это. Недаром во время очередного моего «уговаривания» сотрудничать он припомнил своё унижение в глазах своих подчинённых. Мстительная тварь. Ну ничего, сука, я тоже мстительный! Дай бог только вырваться, я помотаю твои кишки на локоть, положу печень на твой же затылок!

Смех проходит, появляется злость, желание вырваться из этого лепрозория и рассчитаться в полной мере со своими мучителями. Смотреть, как они подыхают, корчась от боли. Причинить им столько же боли, сколько я получил от этой блядоты.

Тут я вновь вспоминаю, как мы откровенно ржали над тупостью Гуся и его банды недоумков.

— В чем дело? — Гусейнов был обескуражен и оттого рассержен не на шутку.

— Дело в том, что ты не по адресу обратился! — прекратив смеяться, сказал командир.

— Не понял! — Гусь начинал нервничать, и это был плохой признак.

— Все просто, как первый закон Ньютона. Мы можем сбивать лишь воздушные цели, и то не все, а лишь высотные, то есть, летящие на большой высоте. Летящие на малой или сверхмалой высоте — это авиация крылатыми ракетами сбивает.

Командир, конечно, блефовал, но сознательно ограничивал в манёвре и себя и Гуся. Тем самым он говорил, что мол, ребята, мы с радостью накрыли бы ракетным ударом и деревушку и пол-Карабаха впридачу, но, увы! Запустите самолёт, мы его собьём, а так братцы — извиняйте, лопухнулись вы маленько. Бывает!

Гусейнов и его банда поняли, что командир тактично, вежливо, но посылает их на три русские буквы.

Предводитель «апачей» решил сменить тактику. Голос его стал елейным, жесты более свободными, он даже расстегнул камуфлированную куртку. Камуфляж турецкий. И многие из его банды были одеты в такой же. Видать, заграничные дружки снабжают. Упорно ходили слухи, что турецкие исламисты поддерживают единоверцев в священной войне против неверных. Эх, мне бы их проблемы!

Видать, поддерживают шмотками и деньгами, не слышал я, и не видел, чтобы у них инструкторы воевали. По крайней мере, на нашем участке.

— Каждому из присутствующих, — начал Гусейнов, — я выплачиваю по пять тысяч долларов, а командиру — двадцать тысяч долларов.

— А денег хватит? — выкрикнул кто-то из наших.

И непонятно было, всерьёз это или в шутку спросили.

— Хватит! — Гусейнов был неподражаем в своём самолюбовании. Он даже расстегнул пуговицу на куртке и достал из внутреннего кармана две пачки долларов.

Я заметил, как у его нукеров вытянулись лица, и глаза вылезти из орбит от жадности. Видать, не жируют у него боевики. А нам он такие деньги предлагает! М-да! Интересно. Просто ради спортивного интереса, если мы сделаем старт ракет в сторону их противника, отдаст нам Гусь деньги или «зажопит»?

— Каждый старт изделия стоит в несколько десятков раз больше тех денег, которые ты предлагаешь, — Батя откровенно издевался над предводителем захватчиков.

— Денег хватит на всех и, если уничтожите повстанцев, — это Гусь про местных жителей, — премия удваивается. А вам, — обращаясь к командиру, продолжил славный потомок домашних пернатых, — есть отдельная премия.

С одной стороны наступила эффектная пауза. А с другой, все ждали реакции командира. Степанович выдержал эту паузу. Его изломанное многочисленными схватками лицо было невозмутимо, только ещё сильнее побелели костяшки сжатых в кулаки пальцев. Он, казалось, не проявил никакого интереса к предложению.

— Идёмте, поговорим, — продолжил Гусейнов.

— У меня от подчинённых нет секретов, — глухо бросил командир, не поворачивая головы.

Гусь подождал, потом продолжил:

— Я знаю, что ваши родители, подполковник, проживают во Владимирской области. В настоящее время ваша семья находится там же. Жилья в России у вас нет. Поэтому на выбор, — снова пауза, Гусейнов знает уже, что именно предложить Командиру, но играет на публику. Умеет, подлец, он это делать. Все замерли и ловят каждое слово, каждый вздох командира и Гусейнова: — Либо квартира в центре Баку, или в любом месте независимого Азербайджана, либо в той же Владимирской области получаете квартиру с обстановкой и машину «Волгу». Или благоустроенный дом с гаражом, с обстановкой, и тот же новенький автомобиль. Идёт?

— Нет, — командир сказал, будто бросил. — Я уже старый офицер, не продаюсь, а присягу я принял один раз и её продавать, менять на квартиры не буду!

— Хорошо, — Гусейнов был спокоен, казалось, что ответ командира его не удивил. — Будем играть по другим правилам, — после небольшой паузы он добавил: — По моим правилам!