Страница 3 из 39
В качестве полномочного представителя Иисуса Христа папа римский присвоил себе право «отпускать» грехи. Само собой разумеется, что это стоило денег. Церковная лавочка бойко торговала индульгенциями — так назывались квитанции об уплате за прощение того или иного греха. Была выработана даже такса: чем больше грех, тем больше плата за «отпущение». Одна плата — за простое воровство, другая — за поджог, грабеж, убийство. Особая плата — за убийство брата, сестры, отца, матери. Но больше всего плата — за оскорбление церкви.
Торговля индульгенциями оказалась весьма прибыльным предприятием. Она давала папству огромные доходы. Бельгийский писатель Шарль де-Костер в своей известкой книге «Тиль Уленшпигель» рисует такую бытовую картинку из эпохи феодализма.
Два монаха прибыли продавать индульгенции. Поверх их монашеских одеяний были надеты кружевные рубахи.
В хорошую погоду они торговали на паперти,[1] в дождь — в сенях. Здесь была прибита их такса. Они продавали отпущение грехов за шесть ливров, за пол-парижского ливра, за семь флоринов, за дукат на сто, двести, триста, четыреста лет, а равно, смотря по цене, и на полное загробное блаженство или на половину его…
Покупателям, уплатившим сполна, они вручали кусочки пергамента, на которых указано было число оплаченных лет.
Под числом было написано:
Индульгенции выдавались не только живым, но и мертвым. Чем больше заплатят родственники за покойника, тем скорее душа его попадет в рай!
Монах Тецель, продающий индульгенции.
Нет такого греха, который не покрывался бы индульгенцией, — уверяли церковники, — и вольные, и невольные, и прошлые, и настоящие, и даже будущие. Знаменитый итальянский гравер и скульптор Бенвенуто Челлини в своей интересной автобиографии рассказывает, как папа Климент V заранее отпускал ему будущие убийства, выгодные для церкви:
«Папа, воздев руки к небу и осенив меня крестным знамением, сказал, что он меня благословляет и прощает мне все человекоубийства, которые я когда-либо совершил, и все те, которые я когда-либо совершу на службе апостольской церкви».
Не нужно думать, что отпущение грехов за деньги практиковалось только на Западе. Торговля индульгенциями существовала и в царской России. Здесь они назывались «прощеными» или «разрешительными» грамотами. «Прощеные» грамоты изготовлялись в большом количестве на московском Печатном дворе. Такая грамота, изукрашенная всякими «святыми» изображениями, обходилась православной церкви в рубль двадцать копеек, а продавалась по сто рублей золотом. При массовом производстве это составляло недурной доход. Глава православной церкви, «святейший патриарх», так же спекулировал на народной темноте, как и папа римский, возглавлявший церковь католическую.
Другим крупным источником доходов для церкви христовой была торговля реликвиями.
Реликвиями назывались якобы сохранившиеся «священные» предметы, имевшие отношение к Христу, богоматери и к различным святым. Чего-чего тут не было, в этих диковинных лавках старьевщика! И куски «животворящего» креста, на котором будто бы был распят Иисус Христос, и гвозди, которыми его прибивали к кресту, и кусок окна, из которого архангел Гавриил возвестил деве Марии, что она родит Христа, и пеленки младенца Иисуса, и молоко богородицы, и кости ослицы, на которой Иисус въехал в Иерусалим! Во многих часовнях показывали волосы богоматери — в одних черные, в других белокурые, а кое-где и рыжие. Целый ряд монастырей с гордостью хранил «нетленные останки святых» — туловища, головы, руки, ноги…
Поверим на минуту в подлинность этих реликвий. И что же окажется? У святого Севастьяна было четыре туловища, пять голов и тринадцать рук, у Иоанна Крестителя — десять голов, а у святого Юлиана — не более, не менее как двадцать туловищ и двадцать шесть голов!
Из остатков «животворящего» креста можно было бы соорудить целый огромный корабль. Гвоздей, которыми будто бы был распят Христос, набиралась чуть не бочка. А что касается «молока» богородицы, то о нем правильно сказал один из врагов католической церкви: «Этого молока так много, что если бы святая дева была коровой или кормилицей всю свою жизнь, то и тогда она не смогла бы дать столько молока». «Молоко богородицы», после исследования учеными, оказалось разведенным в воде галактитом — белым порошком, который часто встречается на сводах пещер.
Но рекорд побил один из монастырей во Франконии: там показывали… палец святого духа!
Все эти нелепости нисколько не смущали духовных отцов. Вереницы верующих паломников, тянувшиеся в монастырь, чтобы «приложиться» к реликвиям, приносили им колоссальные барыши. Недаром папа Бонифаций VIII как-то сказал: «Ни одна басня никогда не приносила столько дохода, как басня о Христе». А один из кардиналов, его ближайших помощников, добавил: «Чернь хочет быть обманутой».
СУМЕРКИ КУЛЬТУРЫ
Владычество католической церкви в средние века накладывало сумеречный отпечаток на всю жизнь. Средневековый крестьянин или городской ремесленник считал чем-то низменным, греховным заботу о теле. Потребность в свежем воздухе, в чистоте, в физической культуре тела подавлялась и заглушалась. И деревня и город утопали в грязи. Нечистоты выбрасывались в реку или прямо на улицу. Мостовых не было. Император Фридрих III, проезжая в 1485 году по улицам одного германского города, едва не утонул в нечистотах вместе со своей лошадью. Вследствие антисанитарного состояния часто свирепствовали эпидемии. Иногда вымирали чуть не целые города.
На узких, кривых уличках средневекового города громоздились деревянные строения. Неимущий люд жил в низких, тесных каморках с крохотными решетчатыми окнами, не пропускавшими ни света, ни воздуха. Только каменное здание церкви или монастыря выделялось из кучки неприглядных домишек. Так и в сельской местности угрюмые башни рыцарского замка высились над жалкими крестьянскими лачугами. Два хищника — замок и монастырь — поделили между собой власть.
На всю культуру наложила церковь свою тяжелую руку. Что изображала средневековая живопись? Христа и богородицу, апостолов и святых, картины райского блаженства и особенно — адских мук: грешников жарят на сковородах, черти подвешивают их за ребро, бросают в кипящую смолу… В архитектуре господствовали знаменитые готические храмы со стрельчатыми арками. Остроконечная, легкая, полувоздушная арка как бы стремилась ввысь, к небесам…
И наука также шла на поводу у церкви. Мирская наука была объявлена «служанкой богословия». Университет, школа были проникнуты церковным духом. Ни малейшей свободы исследования не допускалось. Средневековые ученые-схоластики (от латинского «схола» — школа) не искали новых истин. Они всячески толковали и долбили только те «премудрости», которые были возвещены церковными авторитетами. Самым непогрешимым авторитетом для церкви было так называемое «священное писание», или библия, состоящая из Ветхого (древнего) и Нового заветов. Ветхий завет представляет сборник легенд о происхождении мира и человека, преданий о судьбах еврейского народа, различных религиозных предписаний, пророчеств, богослужебных гимнов и т. п. Новый завет, или евангелие, содержит пестрые и противоречивые рассказы о земной жизни Иисуса Христа, в действительности никогда не существовавшего. Многочисленные христианские писатели, так называемые «отцы церкви», своими толкованиями только вносили еще большую путаницу в эти предания, давно опровергнутые нашей современной наукой. Из древних философов и ученых в средние века признавался один Аристотель, живший больше двух тысяч лет назад. В библии и у Аристотеля искали ответов на все вопросы. Если в «священном писании» сказано, что пророк Иисус Навин остановил солнце, значит солнце ходит вокруг земли, а земля неподвижна. Если сказано, что бог сначала сотворил свет и тьму, а потом солнце, стало быть, так и есть, хотя всякий знает, что свет на земле — от солнца. Если Аристотель написал, что у мухи четыре лапки, то не смей сомневаться в этом, хоть ты и видишь собственными глазами, что у мухи не четыре, а шесть лапок!
1
Паперть — площадка перед входом в церковь.