Страница 6 из 8
Подмечали непрактичность гениев и позже. Французский религиозный мыслитель, математик и физик Блез Паскаль (1623–1662), считающийся одним из величайших мыслителей своего века, любил говаривать, что величайшая гениальность граничит с полнейшим сумасшествием, и, увы, доказал сей постулат своей биографией.
А французский литератор, лексикограф и краевед Габриэль Экар (1755–1838) и вовсе в 1823 году издал книгу под названием: «Стултициана, или Краткая библиография сумасшедших, находящихся в Валенсъене, составленная помешанным». Стихи Экара до сих пор считаются жемчужинами поэзии и, одновременно, творчеством человека в пограничном психическом состоянии.
Ломброзо приводит множество примеров такого поведения гениев, что, будь они обыкновенными людьми, их, как минимум, долго бы лечили.
Французский натуралист Леклерк де Бюффон, погруженный в свои размышления, однажды забрался на колокольню и спустился оттуда по веревке, не осознавая, что делает, и потом не помнил этого.
Великий французский физик Андре-Мари Ампер не мог говорить иначе, как ходя и шевеля всеми членами.
Многие гении имели весьма странную мимику, которую можно было принять за гримасы. Наполеон страдал постоянным подергиванием правого плеча и губ, а Петр Великий, когда находился в возбужденном состоянии, страдал от сильнейших судорог лицевых мускулов.
Ломброзо также вполне справедливо замечает, что патологическое состояние мозга часто обретает и внешние проявления: облысение или ранняя седина, худое тело, плохая мускульная и половая деятельность. К тому же все эти физические признаки, свойственные помешанным, нередко встречаются и у великих мыслителей. Сегюр писал о французском писателе, философе и историке Вольтере: «Сильная худоба доказывает, как много он работает; согбенное и изможденное тело его служит только легкой, почти прозрачной оболочкой, сквозь которую как будто видишь душу и гений этого человека». Вы и сами, наверняка, сможете перечислить множество гениев, чье физическое развитие вряд ли можно отнести к норме. Первым вспоминается невысокий и сутулый академик Сахаров, изобретатель водородной бомбы, которого, из-за его седой прически и субтильного телосложения часто называли «одуванчиком».
Можно вспомнить и еще один признак гениев: странные отношения с противоположным полом. И если Микеланджело, например, говорил, что его искусство заменяет ему жену, то Гейне, Байрон, Гете, Наполеон, Ньютон, как отмечает Ломброзо, «своими поступками доказывали еще нечто худшее». Мы можем вспомнить и «донжуанский список» Пушкина, и подобные перечни еще множества русских гениев. То, что простой человек считает баловством или удалью, психолог или психиатр частенько трактует как анамнез, и — оказывается прав.
Можно также вспомнить страсть к рулетке Достоевского (которого, кстати, некоторые и вовсе, наряду с Набоковым, считают скрытым педофилом); патологическую желчность Лермонтова; духовные поиски Толстого; многочисленные странности Маяковского (боясь заразы, он открывал двери ногами, а если это было невозможно сделать, стоял и ждал, пока кто-нибудь выйдет); алкоголизм и сумасшествие Есенина (о его странностях в последние дни много писал близкий друг поэта, тоже поэт, Анатолий Мариенгоф); наркоманию Высоцкого… По сути, копнув любого гения, мы найдем в его биографии какую-нибудь патологию. Многие справедливо относят появление этих странностей, как, впрочем, и таланта, к последствиям «неправильного» развития мозга.
Еще интереснее наблюдать за тем, как гениями становились изначально вполне рядовые личности. А толчком к этому служила именно мозговая травма. Джамбаттиста Вико, крупнейший итальянский философ эпохи Просвещения, творец современной философии истории, заложивший основы культурной антропологии и этнологии, в детстве упал с высокой лестницы и раздробил себе правую теменную кость. Впрочем, мы не имеем доказательств того, что он не был гением изначально, но сам он считал причиной своего таланта именно это падение. Есть и более убедительные примеры: слабый певец Гратри, подвизавшийся в провинциальных театрах, после сильного удара бревном в голову стал звездой первой величины. Понятно, что ушиб изменил не голосовые связки, которые остались в неприкосновенности, а лишь умение ими управлять. Отсюда, кстати, мы можем сделать еще одни вывод: найдя у себя кнопку гениальности, можно не только научиться быстро считать или развить память, но и начать лучше управлять функциями своего организма.
Есть и более удивительные случаи: французский ученый, историк, бенедиктинец, «отец» науки палеографии и дипломатики Жан Мабильон (1632–1707) в молодости был совершенно слабоумен, а получив сильную травму головы, не только поумнел, но и сделался светочем разума.
Подобный случай есть и в русской истории: митрополит Московский Макарий (Булгаков) (1816–1882), знаменитый историк церкви и богослов (в его честь названа знаменитая православная премия, а по написанным им учебникам преподают до сих пор), в детстве был очень болезненным, глупым ребенком и совершенно не мог учиться. Другие дети, видя его слабость и неразвитость, дразнили и жестоко преследовали его, и однажды, когда мальчишки закидывали камнями будущего митрополита, один из булыжников рассек «черепную оболочку на голове, произведя сильное кровотечение». Удивительно, но после этого у мальчика не только открылись выдающиеся умственные дарования, но и совершенно исправилось здоровье.
Вдохновленные Вселенной
Интересно, что и сам процесс творчества у многих гениев происходит в состоянии, которое сложно назвать нормальным. Как верно замечал Юрген Мейер, просто талантливый человек действует строго обдуманно; он знает, как и почему он пришел к своим выводам, тогда как гению это совершенно неизвестно: его творческая деятельность, чаще всего, бессознательна.
Тот же Наполеон признавался, что исход множества битв, выигранных им, часто зависел от одного мгновения, от одной мысли, которая, при наступлении благоприятного момента «вспыхивала подобно искре», и результатом такого озарения становилась победа.
Гении очень часто говорят, что их произведения «надиктованы свыше» — якобы они и сами не могут понять, каким образом рождается их творчество; а вот просто талантливый человек всегда сможет описать, как родилось на свет то или иное творение — всю цепочку размышлений, планов, свершений.
Когда Гайдн писал знаменитую ораторию «Сотворение мира» и у него пропадало вдохновение, он с четками в руках шел в молельню, где призывал Богородицу, — после этого вдохновение снова возвращалось.
Милли, знаменитая итальянская поэтесса, говорила, что во время создания своих стихотворений словно переживает эпилептический припадок: волнуется, кричит, поет, бегает взад и вперед, совершенно не отдавая себе отчета в своих действиях. Даже Гете писал, что для поэта необходимо «известное мозговое состояние», и признавался, что сам сочинял многие из своих произведений, находясь как бы в состоянии сомнамбулизма.
Граф Витторио Альфьери, итальянский поэт и драматург-классицист, «отец итальянской трагедии», называл себя барометром — так сильно менялись его творческие способности в зависимости от времени года: начиная с сентября он не мог противиться овладевавшему им чувству и должен был создать шесть комедий. А на рукописи одного из своих сонетов он написал: «Случайный. Я не хотел его писать».
«Все гениальные произведения, — писал Вольтер к Дидро, — были созданы инстинктивно. Философы целого мира вместе не могли бы написать Армиды Кино или басни «Мор зверей», которую Лафонтен диктовал, даже не зная хорошенько, что из нее выйдет. Корнель написал трагедию «Гораций» так же инстинктивно, как птица вьет гнездо».
Фактически, мы видим, что творческий процесс гения можно сравнить с неким психическим расстройством, которым сам человек не в силах управлять. Например с клептоманией, когда вполне обеспеченный человек крадет совершенно не нужные ему вещи, зная, что может расплатиться за эту слабость своим положением и состоянием. Ведь и гениальность нередко выходила своим обладателям боком.