Страница 15 из 16
Словом, в этот период сотрудницы отдела кадров изнывали от длительного безделья. Из магазина никто не увольнялся, а значит, и проводить собеседования по приему на работу было не с кем. Впрочем, вряд ли они отдавали себе отчет в том, что избыток свободного времени так же опасен для психики, как и его недостаток. Как следствие, некоторых служащих отдела кадров в периоды ничегонеделания обуревало желание вопреки всему изменить мир, раскрасив его в детсадовские гуашевые краски. А особенно старалась подружить всех между собой улыбчивая начальница отдела кадров, которую мы за глаза прозвали «ласковым» словом «Барракуда». Приклеилось к ней это прозвище после просмотра каталога по снаряжению для подводного плавания, который одна из продавщиц принесла в наш парфюмерный отдел из соседнего магазина спорттоваров. В тот день вечерком, ближе к закрытию, всей парфюмерной секцией мы принялись рассматривать в нем фотографии тропических рыб. В какой-то момент одна из коллег обратила внимание на схожесть другой продавщицы с рыбой-луна, и дальше понеслось. В процессе сопоставления рабочего персонала нашего магазина с водными обитателями выяснилось, что каждая рыба была на кого-нибудь да похожа, и в итоге в список «рыбьей внешности» попали как продавцы, так и сотрудники офиса. Впрочем, спустя несколько дней все «рыбные» прозвища нами были забыты, за исключением одного, присвоенного начальнице отдела кадров, – Барракуда.
Не скрою, что однажды и мне самой довелось, образно выражаясь, оказаться в ее зубастой пасти. В общем, дело было так. В тот день заведующая парфюмерным отделом сообщила мне, что Барракуда срочно желает со мной побеседовать. Я сразу представила себе, как зайду в офисный отдел со свежим накондиционированным воздухом и там всем телом плюхнусь в мягкое кожаное кресло. В то же время в голове промелькнуло настороженное: «Интересно, о чем же она хочет со мной поговорить?» «Впрочем, какая разница! Лишь бы подольше посидеть в том удобном кресле и подышать воздухом, не испорченным потными ногами Кристи», – решила я и отправилась в офисное помещение. Спустя несколько минут я предстала перед взором Барракуды, остановившись напротив длинного ряда пустых кожаных кресел ее кабинета, посидеть на которых она мне так и не предложила. Начальница отдела кадров сходу выкатила на меня свои круглые, как шары, барракудьи глаза и несколько раз громко причмокнула, а сразу после этого, по-видимому, не желая терять ни минуты своего драгоценного времени, приступила к детальному расспросу о моих взаимоотношениях с сотрудницами по работе. «Так, значит, ты ими довольна?» – подытожила она. «Да», – утвердительно кивнула я головой. «Хм, – впившись в меня ледяным взглядом, усомнилась Барракуда, – а почему тогда ты им не улыбаешься? Я недавно проходила мимо вашей секции, и ты стояла там с очень серьезным выражением на лице. Почему?» Не найдя, что ответить, я промолчала и от удивления захлопала глазами. Между тем Барракуда прочмокала дальше: «Ну, вот что. Я разговаривала с твоими сотрудницами, Кристи и Бертой. И знаешь, что они сказали? Что им с тобой скучно. Так вот. Я этим очень серьезно обеспокоена. Ты должна идти навстречу рабочему коллективу, должна научиться соответствовать его требованиям и стараться ежедневно взбадривать своих напарниц, поднимать их настроение, шутить, улыбаться, а не рассказывать, что и где ты в какой книжке прочитала про оперу, театр, живопись и прочую лабуду. За исключением тебя, это никому не интересно и вообще ненормально! Ты же не на телевидении работаешь, а в магазине. Поняла меня? Может, тебе еще и стихи нравятся?!» С этими словами Барракуда отвернула от меня лицо, несколько раз нервно чесанула себе заднее место, а затем продолжила разъяснение: «Ты – эмигрантка и должна интегрироваться в среду своих коллег по работе. Должна. Понимаешь? Должна! Это – твоя обязанность, и ты мне за это потом сама спасибо скажешь. В общем, даю тебе испытательный срок – два месяца. Если не исправишься, то мы тебя уволим». Словом, начиная с того момента и на весь остальной эмигрантский период своей жизни, я поняла, что, где бы и кем бы я ни работала, мне всегда придется исполнять роль бесплатного массовика-затейника и юмориста для служащих-европейцев, и что если я этого делать не стану, то меня отовсюду станут гнать в шею.
Так или иначе, но Барракуда оказалась права. Навык шутить и веселить сотрудников по работе мне не только пригодился, но и стал одним из условий моего дальнейшего выживания среди персонала коммерческих заведений Страны Магазинов. Несмотря на то, что по натуре я – человек серьезный, и в российскую бытность своему чувству юмора находила применение не так уж и часто, однако жизнь внесла в мое поведение существенные коррективы. Именно в эмиграции, неожиданно для самой себя я научилась шутить целыми сутками, так, что даже, наверное, могла бы рассказывать анекдоты, находясь в подвешенном состоянии головой вниз. Вот до чего развился мой навык шутливости после того, как я поняла, что эмигрант с серьезным выражением на лице воспринимается европейцами как ненавидящая всех сволочь. К примеру, стоило мне прийти на работу с головной болью, вызванной обдумыванием какой-нибудь внезапно возникшей проблемы, или в простуженном, гриппозном состоянии, когда все тело болит и ломит, как за спиной у меня сразу же раздавался звук скрежещущих зубами сотрудников: «Посмотри на эту русскую, рожу скривила, разговаривать с нами не желает… Озлобилась на всех за что-то… Кто бы мог подумать, что окажется такой вредной?» При всем при этом вышеуказанный критерий, как правило, не распространялся на представителей европейских национальностей. В частности, за любым из моих сослуживцев закреплялось право прийти на службу не в духе, по причине какого-либо дискомфорта или просто тяжелого характера, а остальные коллеги прощали его за это и обычно не осуждали. Но если вы – эмигрант, то зуб болит – смейтесь, понос прохватил – не переставайте улыбаться, премию выдали всем, кроме вас, – травите анекдоты! Другими словами, необходимо всегда производить впечатление человека счастливого и по-детски радостного. А если таковым вы казаться не будете, то в отделе кадров сразу решат, что либо работа, либо коллектив сотрудников вас чем-то не устраивает, а значит, и европейская страна – тоже. А если вас и страна не устраивает, то с какой, спрашивается, стати вы здесь живете?! Тогда пошел вон отсюда, эмигрант!
* * *
Впрочем, навык шутить по несколько часов в сутки, первоначально развитый с целью налаживания отношений с сотрудниками, очень скоро приобрел для меня жизненно важный смысл. Шутка помогала держаться независимо и не говорить комплименты тем, кто их, с моей точки зрения, не заслуживал. Юмористический настрой стал тем единственным спасательным кругом, с помощью которого мне удавалось удержать на плаву чувство собственного достоинства. К слову, еще в подростковые годы мне удалось почувствовать существенную разницу между юмористами и юмористишками. Дело было летом, в Евпатории, когда родители привели меня на концерт одного заезжего юмориста, а перед этим, где-то за неделю до концерта, мы смотрели по телевизору юмористическую передачу с популярной в те времена ведущей Региной Дубовицкой. Уже не помню, кто из признанных мэтров юмористического жанра там выступал, но вместе с тем не забылось, как от нашего хохота сотрясались стены гостиничного помещения. Зато на концерте заезжего юмориста в зале не смеялся никто, хотя отдельные части его монологов были точь-в-точь такими же, как монологи тех самых юмористов из недавно просмотренной телевизионной передачи. Дело в том, что провинциальный юмористишка их просто слизал, а затем кое-как между собой по частям склеил, выдавая за свои, но несмотря на это, так и не сумел полученные тексты грамотно интерпретировать. В общем, приблизительно на половине того концерта мы с родителями оттуда ушли, потому что смотреть на него было тошно.
Про разницу между актерами и актеришками, юмористами и юмористишками можно говорить долго, но все же думаю, главное отличие заключается в том, что последние пытаются у первых совершенно бездарно что-либо скопировать и на этом заработать. Услышали у кого-нибудь чудесный монолог или прочли где-то оригинальный текст и тут же вставляют его в свои выступления, иногда слегка переиначив, подысправив, поменяв тире на запятую. А все равно любая копия настолько заметна, что сразу бросается в глаза и кажется ужасно нелепой… Ведь у настоящего актера или юмориста существует свой собственный, годами выработанный стиль и индивидуальная манера интерпретации, а потому ни один из них в жизни не покусился бы на что-то чужое, не свое. Вот скажите, уважаемые читатели, кому-нибудь из вас пришло бы в голову, к примеру, такое, что Ефим Шифрин, Семен Альтов или Роман Гальцев «позаимствовали бы» у какого-нибудь другого юмориста часть его выступления? Да это просто невозможно! Почему? А потому что они – настоящие юмористы и для них интерпретировать чужой текст – все равно что примерить на себя чужие трусы. Дело тут и в уважении к самому себе, и в понимании своего творческого предназначения, которого у юмористишек нет, как нет ни своего стиля, ни артистического содержания. А потому и дают они выступления в провинциальных районах, особо не высовываясь, понимая, что за это, мягко говоря, копирование рано или поздно им придется ответить, но, как говорится, пока не пойман – не вор.