Страница 35 из 88
Яковлев также был обеспокоен тем, как областные и городские руководители будут проводить чистку. Как председатель Комиссии партийного контроля он получал тысячи жалоб и обращений от исключенных с просьбой о восстановлении в партии. Он отметил особенно вопиющее поведение Н.С. Хрущева, первого секретаря Московского городского и областного комитета партии. Количество исключенных из партии на крупнейших Московских оборонных заводах было шокирующим: на заводе «Калибр» были исключены 110 из 198 членов и кандидатов в члены партии; на заводе «Спецавтомашина» — 53 человека из 56! Комиссия партийного контроля проверила 155 дел на трех заводах: в подавляющем большинстве случаев партийные организации исключили рабочих, имевших длительный трудовой стаж и отличные производственные показатели. Например, токарь завода «Калибр», бывший премированным стахановцем, политкомиссаром Красной армии и представителем местной профсоюзной организации был исключен из партии за «политическую неграмотность». Яковлев был в ярости. «В чем же дело? Почему он исключен?» — спросил он. Ему ответили, что исключенный «пропустил несколько занятий кружка». Работница завода «Калибр», имевшая большой трудовой стаж, возглавляла женскую бригаду, работавшая в профкоме, в детском саду, по своей инициативе сама проводившая читку газет была исключена из партии «как балласт». Она подала апелляцию, но не получив ответа, попросила партком позволить ей заниматься общественной работой в партии. Ей отказали, объяснив, что было бы опасно доверять ответственные задания не члену партии. Внимательно выслушав рассказ Яковлева, Сталин выпалил: «Это безобразие». Рабочих исключали за пассивность, политическую неграмотность и неуплату членских взносов. Яковлев наставлял: «…бубновый туз на спину приклеили» под графой «пассивности». Он резко критиковал Хрущева и Московскую партийную организацию за игнорирование троцкистов, действительных врагов, и исключение рабочих. Кроме того, в заводских парткомах Москвы с 1933 года не проводились выборы. Продиктованная личными интересами формулировка: «по инициативе Никиты Сергеевича Хрущева» предшествовала каждому постановлению и резолюции партбюро. Яковлев обвинял Московский горком партии в «самовосхвалении», в то время как троцкисты, занимающие руководящие должности, подрывают производство.{301}
Сталин также высмеивал партийных руководителей за плохо проведенную чистку. Он отметил, что 10 тыс. членов партии были исключены за «пассивность». Такая линия поведения «дает зацепку троцкистам, врагам нашим, дает им резерв, дает им армию». Сталин подготовил и представил в цифрах картину той опасности, которую являли собой оставшиеся враги. Он подсчитал, что из 30 тыс. бывших оппозиционеров 18 тыс. троцкистов и зиновьевцев уже арестовано, 12 тыс. оставалось на свободе.[38] Не все они были врагами; многие отказались от своих прошлых взглядов, и небольшое число людей уже вышло из рядов партии. «…Для того чтобы напакостить и нагадить, — предостерег Сталин, — для этого не требуется много сил». Сталин подсчитал, что с июня 1935 года количество потенциальных оппозиционеров, которых тогда насчитывалось 12 тыс. человек, значительно возросло. По его расчетам партия должна была бы исключить 600 бывших троцкистов и зиновьевцев. Несомненно, Сталин уделял особое внимание цифрам. Его новая оценка показала, что в период между июнем 1936 года и февралем 1937 года масштаб угрозы значительно вырос. За это время количество уволенных из партии людей также значительно увеличилось. Как подсчитал Сталин, теперь их общее количество составляло 300 тыс., т. е. на 100 тыс. человек больше, чем сообщил Ежов на пленуме в июне 1936 года. «Мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии, — сказал Сталин. — Все эти безобразия, которые вы допустили, — все это вода на мельницу наших врагов».{302} Проверка проводилась плохо: вместо того чтобы нацелиться на конкретных «троцкистов», она затронула более широкую группу «простых людей». И Сталин, и Яковлев подчеркивали, что «политически безграмотные» рабочие, нерегулярно платившие членские взносы или не посещавшие занятия в кружках, никогда не являлись целью чистки. Член партии был обязан принять программу партии, платить взносы и участвовать в деятельности партии. Не от каждого члена партии требовалось, чтобы он был марксистом или знатоком сложной политической теории. Сталин пошутил: «Я не знаю, многие ли члены ЦК усвоили марксизм».{303}
Сталин красноречиво представил новое понимание троцкизма, которое сложилось во время судебных процессов в Кемерово и Москве. Троцкизм не был альтернативным путем к социализму или «политическим течением среди рабочего класса», как «семь или восемь лет назад». Троцкисты являлись беспринципной бандой «вредителей, шпионов диверсантов, и убийц», действовавших по заданию разведывательных служб буржуазных государств» с целью восстановления капитализма. Они прикрывались «партбилетами в карманах».{304} Подтекст был простым: Советскому Союзу угрожал фашизм, и страна не могла допустить внутренней борьбы за власть.{305} Любой, кто рассматривал возможную альтернативу сталинскому руководству, кто выслушивал в частном порядке антигосударственные высказывания и не сообщал об этом в компетентные органы, фактически помогал внешним врагам. Сталин разъяснял, что наибольшую преданность член партии должен выказывать партии, которая для коммуниста важнее, чем семья и друзья, и требовал от членов партии докладывать о своих сомнениях и не держать их в секрете.[39] Высказывания Сталина о «тотальной честности», призывы к бдительности способствовали созданию культовой, почти религиозной, атмосферы в партии. Вскоре даже сомнение, о котором не было сообщено соответствующим органам, становилось доказательством причастности к террористам.
К тому же речь Сталина на пленуме, как и речь Молотова, содержала неоднозначный посыл. С одной стороны он настаивал на бдительности, а с другой стороны, рекомендовал проявлять сдержанность. Не каждый член партии, бывший в прошлом в оппозиции, являлся врагом. «Среди бывших троцкистов у нас имеются замечательные люди, вы это знаете, — предупреждал он, — хорошие работники, которые случайно попали к троцкистам, потом порвали с ними, и [теперь] работают как настоящие большевики». В заключение Сталин предложил удивительно слабое решение обозначенных им проблем: побольше курсов политпросвещения и в помощь каждому партийному секретарю добавить двух заместителей из низовых партийных организаций.{306} Реализация указаний, содержавшиеся в его речи, предполагала проведение ограниченной чистки среди почти 12 тыс. членов партии, имевших оппозиционное прошлое. Он предостерегал от скоропалительных суждений: «Давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с каким-либо троцкистом, или кто-то когда-либо в одной общественной столовой где-то по соседству с троцкистом обедал».{307} Однако за год сталинская пародия стала реальностью. Партийные комитеты скрупулезно расследовали самые незначительные личные контакты. Независимо от того, что именно планировал Сталин, фокусирование внимания на абсолютной преданности, мобилизации рядовых членов партии и политизации производства способствовало быстрому расширению фронта борьбы с врагами, которая вышла за пределы относительно небольшого круга бывших оппозиционеров и была направлена против всякого, кто хотя бы раз «прогуливался по улице с троцкистом».
38
Сталин получил эти цифры следующим образом: в 1927 году состоялось открытое обсуждение, «настоящий референдум» по вопросам, поднятым объединенной оппозицией. За него проголосовали 730 тыс. из 854 тыс. членов партии. Из этого количества людей, по подсчетам Сталина, 4 тыс. голосовали за троцкистов и 2 тыс. 600 воздержались. В итоге 6 тыс. 600 человек одобрили программу троцкистов. Прибавив 11 тыс. человек из числа тех, кто не участвовал в выборах, он подсчитал, что максимальное количество троцкистов составляло 18 тыс. человек. Затем Сталин добавил еще 10 тыс., поддерживавших Зиновьева, и еще 2 тыс. «шептунов» — людей, сеявших сомнения, и правых уклонистов, что, в сумме составило 30 тыс. «антипартийных кадров».
39
См. рассказ Сталина о Ломинадзе, секретаре Магнитогорского горкома ВКП(б). Хотя Орджоникидзе выслушал сомнения Ломинадзе о проводимой партией политике, он отказался сообщить о нем в Центральный Комитет. Позже Орджоникидзе перешел в другую крайность и хотел застрелить его. Сталин считал, что его не надо расстреливать, арестовывать или даже исключать из партии, достаточно освободить Ломинадзе от обязанностей члена ЦК. Об этом см.: Материалы февральско-мартовского пленума // Вопросы истории. 1995. № 11-12. С. 16-17; Getty J. A., Naumov О. The Road to Terror. P. 218. Ломинадзе покончил жизнь самоубийством в 1935 году.