Страница 30 из 88
Информация о судебном процессе быстро нашла восприимчивую аудиторию. Беспартийный бурильщик завода «Станколит» Захаров рассказывал своим товарищам: «У нас в цеху также много газа во время работы. Вентиляция не работает, несмотря на требования рабочих… Надо посмотреть: может быть, это работа таких же сволочей, как и в Кузбассе, которые травили рабочих газами».{258} Захаров незамедлительно воспользовался случаем: возможно, на заводе установят вентиляторы, если рабочие обнаружат «вредителей». Он не был единственным рабочим, который извлек выгоду из данного дела. Рабочие быстро списали на «вредительство» неудовлетворительные условия безопасности, несчастные случаи, плохие жилищные условия и другие повседневные трудности. Неужели они на самом деле верили, что враги намеревались их убить? Это невозможно узнать. Однако они осознавали, что слово «вредительство», даже шепотом произнесенное, немедленно привлекало внимание начальников.
После кемеровского судебного процесса заводские газеты пестрили голословными обвинениями. В одной газете открыто спрашивали: «Если происходят систематические срывы в строительстве, нарушения распоряжений правительства, замораживание миллионов рублей, не является ли это происками врагов?» Нарком тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе получил огромное количество писем от руководителей промышленных предприятий, в которых те жаловались, на то, что их превратили в «козлов отпущения» за каждую возникшую трудность. Директор Днепропетровского металлургического завода С. П. Бирман обратился к нему за «указаниями и содействием». Он объяснил, что партийные директивы, поощряющие «критику и самокритику» были неправильно истолкованы: «Мне кажется, что директиву высших партийных инстанций о всемерном развертывании “критики” и “самокритики” в Днепропетровске поняли неправильно». Иностранное слово “критика” здесь часто путают с русским словом “трепаться”… Многие поняли так, что надо во что бы то ни стало обливать грязью друг друга, но в первую очередь определенную категорию руководящих работников. Этой определенной категорией руководящих работников и являются в первую очередь хозяйственники, директора крупных заводов, которые по мановению таинственной волшебной палочки сделались центральной мишенью этой части самокритики». Бирман обвинил региональных руководителей партии в том, что они занимаются исключительно агитацией против управленцев. Центральный Комитет также получал многочисленные письма с жалобами. Сталин лично вмешался после того, как директор авиамоторного завода пожаловался, что он и его коллеги-руководители, все бывшие троцкисты, подвергаются нападкам исключительно за свои прошлые политические ошибки. Сталин отправил срочную телеграмму секретарю Пермского горкома партии с просьбой «оградить директора и его работников от травм и создать вокруг них атмосферу полного доверия».{259} Наряду с жалобами на травлю, Орджоникидзе также получил многочисленные письма с открытыми обвинениями, которые он отправил Ежову для дальнейшего расследования.[31] Широко развернутая кампания против вредительства была на руку многим из тех, кто искал «козлов отпущения» или способов разрешения проблем. Усилия Сталина остановить эту кампанию не дали результата.
Процесс по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра»
Кемеровский процесс стал генеральной репетицией второго московского показательного процесса, который начался 23 января 1937 года. Почти половина обвиняемых — Г. Л. Пятаков, Н. И. Муралов,Я. Н. Дробнис, М С. Богуславский, А. А. Шестов, М. С. Стройлов и В. В. Арнольд были связаны с кемеровским процессом. Некоторые из них дали свидетельские показания. Двое членов суда также были ветеранами кемеровского процесса: В. В. Ульрих возглавлял Военную коллегию Верховного Суда, а Н. М. Рычков был членом «тройки», которая судила дело. Кроме того, вредительство в Кемерово считалось одной из трех составляющих плана заговора, основного пункта обвинения на январском процессе. Семнадцати обвиняемым был вынесен приговор за измену, шпионаж и вредительство, включая заместителя наркома тяжелой промышленности Г. Л. Пятакова, главного редактора газеты «Известия» и члена Конституционной Комиссии К. Б. Радека, заместителя наркома иностранных дел Г. Я. Сокольникова. Большинство обвиняемых являлись бывшими троцкистами, а некоторые из них, включая Пятакова, Радека, Муралова и Серебрякова были лично близки к Троцкому. Одни были арестованы задолго до взрыва в Кемерово, другие — вскоре после него.{260},[32]
На январском процессе в ходе судебного разбирательства речь шла о большом количестве заговоров, хронологизация оппозиционной деятельности, относящейся к концу 1920 годов, была весьма запутанной. Главным обвинителем выступал А. Я. Вышинский. Он предъявил подсудимым обвинение в создании «параллельного троцкистского центра» — в качестве запасного варианта на случай, если «троцкистско-зиновьевский центр» будет разоблачен. Движимые глубокой ненавистью к Сталину заговорщики намеревались причинить ущерб и распродать советскую промышленность, восстановить капитализм, расформировать колхозы и ослабить оборону страны. Обещая территориальные уступки Германии и Японии, они планировали захватить власть в случае, если СССР будет побежден в войне.{261} Как во время августовского процесса 1936 года, так и на кемеровском процессе, версия государственного обвинения полностью базировалась на сведениях, полученных от подсудимых в ходе допросов. В основе дела о вредительстве лежала информация о деятельности трех, слабо связанных между собой групп заговорщиков, действовавших на железных дорогах, в добывающей и химической промышленности. Уголь, добытый в Кузбассе, доставлялся по железной дороге и отгружался на металлургические заводы, где он коксовался для производства азотных удобрений и других побочных продуктов химического производства. Обвиняемые были разделены на группы по отраслевому и региональному признакам: Муралов, Дробнис, Богуславский, Норкин, Шестов, Строилов и Арнольд — Западная Сибирь; Ратайчак и Пушин — химическая промышленность на Украине; Щербаков, Лившиц, Князев и Турок — южные железные дороги. Как и в кемеровском процессе, обвинение установило связь между бывшими троцкистами и руководителями предприятий, представив рабочих и солдат невинными жертвами. Вышинский рассказал об еще нескольких заговорах с целью убийства советских руководителей, но они служили лишь для приукрашивания основного пункта обвинения: связь с оппозицией, вредительство и шпионаж фашистов.
Все нити заговора вели к Пятакову — центральной фигуре судебного процесса. Активный член левой оппозиции в 1926-1927 годах, он был вскоре исключен из партийных рядов, затем отрекся от своих убеждений и восстановился в партии в 1928 году, тем самым будто подстрекая других троцкистов последовать его примеру. Партия, испытывая недостаток в преданных делу организаторах, назначала многих бывших оппозиционеров на руководящие посты в промышленности. Радек показал на допросе, что, несмотря на внешние проявления преданности, они продолжали испытывать серьезные сомнения в проводимой политике. Они поддерживали между собой тесные связи, принимали друг друга на работу и обменивались информацией о проблемах, существовавших в промышленности и сельском хозяйстве.{262} Описанный им образ мыслей и действий бывших оппозиционеров казался весьма правдоподобным. Радек и другие подсудимые также признались, что продолжали контактировать с Троцким. Их свидетельские показания повторяли признания, сделанные на кемеровском процессе. Еще раз некоторые обвиняемые показали, что Пятаков и Шестов, член восточносибирского угольного треста, встречались с Седовым, сыном Троцкого во время своей командировки в Берлин в мае 1931 года. Седов якобы велел им возобновить борьбу против сталинского руководства путем терроризма и вредительства. Когда Шестов вернулся в Кузбасс, он вступил в контакт с инженерами по Шахтинскому делу, дал указание водителю Арнольду подготовить автомобильную аварию для Молотова, и начать вредительство на рудниках. А Пятаков якобы организовал фальшивую схему закупок с одной немецкой фирмой для переправки государственных средств Троцкому.{263} Согласно выстроенному сюжету Шестов вернулся в Советский Союз в ноябре 1931 года с письмами от Троцкого Пятакову и Муралову, бывшими с ним в одной упряжке. Пятаков свидетельствовал, что в письме Троцкий инструктировал его, призывал использовать «любые средства» для устранения Сталина, объединения оппозиции и причинения вреда промышленности. Пятаков начал восстанавливать свои старые троцкистские связи, включая Лившица, управляющего железных дорог на Украине. Летом 1932 года Пятаков уехал за границу и снова встретился с Седовым в Берлине. Осенью он вернулся в Москву и встретился с Каменевым, который рассказал ему о создании им «троцкистско-зиновьевского центра». Каменев посоветовал Пятакову создать «параллельный центр». Осенью 1932 года Пятаков создал «параллельный центр», который начал активную вредительскую деятельность в добывающей и в химической промышленности. Радек присоединился к ним в ноябре.{264}
31
В конце 1936 года 43 из 823 ведущих руководителей НКТП были исключены из партии и арестованы. См.: Khlevniuk О. V. In Stalin's Shadow: The Career of «Sergo» Ordzhonikidze. New York: Armonk, 1995. P. 112-114, 116.
32
Обвиняемыми были: Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков, Н. И. Муралов, Я. Б. Лившиц, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский, И. А. Князев, С. А. Ратайчак, Б. О. Норкин, А. А. Шестов, М. С. Строилов, И. Д. Турок, И. И. Граше, Г. Е. Пушин и В. В. Арнольд. Например, Муралов, бывший член левой оппозиции, высланный в Новосибирск в конце 1920-х, был арестован весной 1936 года. Он отрицал свою причастность к вредительству и продержался до декабря.