Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 130

Этими соображениями, так хорошо характеризующими широкий и предусмотрительный взгляд Ровинского на постановку нового судебного дела — и на его значение во внутреннем строе государства, приходится заключить обзор деятельности его по выработке Судебных уставов.

Одновременно с работами законодательного характера наступала пора приготовить себя и окружающую среду к совлечению с себя «ветхого Адама» — старого судебного устройства, от порядков которого так наболело сердце Ровинского. Еще 21 ноября 1862 г. ему было объявлено высочайшее повеление о собрании всех необходимых сведений для разрешения вопроса об условиях и способах введения новых судебных учреждений в округе будущей Московской судебной палаты. Окружив себя деятельными сотрудниками, строго определив, до малейших подробностей, план занятий, он собрал к концу 1863 года массу разнообразнейших и в высшей степени наглядных и интересных данных по всем вопросам, возникавшим при переходе от старого порядка к новому. Данные эти и соответствующие им таблицы вошли в состав двух обширных томов in quarto [5] — в 265 и 303 страницы, под названием «Сведений о положении дел судебного ведомства в губерниях Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской и Калужской». Труд этот, при своей громадности, мог бы быть сухим и безжизненным. Но Ровинский не умел работать, «как духом хладный скопец»: он вносил во все живую струю и, благодаря этому, «Сведения» представляют яркую и весьма вразумительную картину всей настоятельности созидаемого на новых началах. Любимое «caeterum censeo» Ровинского нашло и здесь свое место. Его постоянная забота о народе выражается в настоянии, чтобы новая постройка не обошлась ему дорого и принесла бы действительную пользу. Определяя непременные условия хорошего суда, в котором каждый член вполне способен председательствовать с присяжными заседателями, он замечает: «Только при таких условиях справедливо будет дать судьям доброе содержание, только при них народ убедится, что деньги, собранные с его труда, употреблены расчетливо и сообразно с действительными нуждами, а не с отвлеченными принципами, и что деньги эти купили для него тех судей, знающих и справедливых, которые обещаны ему Основными положениями».

Освобождение крестьян, отмена телесных наказаний и учреждение нового суда осуществили заветные мечты Ровинского. Но говорить: «ныне отпущаеши раба Твоего с миром» — было еще рано. С высоты трона был сделан смелый и великодушный посев. Надо было охранить и направить его всходы. Следовало идти служить применению нового дела на практике. Ровинский так и сделал.

III

Подготовительные работы по введению в действие Судебных уставов, при единодушном содействии всех прикосновенных к этому ведомству, велись столь успешно, что на самом пороге 1866 года — 31 декабря 1865 г. — министр юстиции Замятнин счел возможным испросить высочайшее разрешение на открытие в Петербургской и Московской губерниях окружных судов и палат — в первой 17, а во второй 23 апреля 1866 г. На докладе его об этом императором Александром II была положена следующая резолюция: «Искренно благодарю за все, что уже исполнено. Да будет благословение божие и на всех будущих наших начинаниях для благоденствия и славы России». Эти знаменательные слова определяли взгляд монарха на предстоящее новое дело и, будучи, по ходатайству министра Замятнина, объявлены по ведомству министерства юстиции, призывали судебных деятелей не к одному только исполнению заурядного служебного долга, но и к дружной, уверенной и благотворной работе на пользу родины. Ими не только возлагались великие обязанности, но и ставились высокие задачи. Каждый, кто сознательно пережил это время, помнит то одушевление, иногда доходившее до жертв служебными выгодами и положением, которое охватило тогда всех, кто считал себя пригодным или полезным именно для новой судебной деятельности. В другом месте мною будет описано это горячее стремление получить деятельность в преобразованных судах и все общественное настроение того времени по отношению к судебной реформе. Но если в этом отношении было много званых, то на первое время число избранных было весьма ограничено. Для того, чтобы попасть в последние — нужно было проходить чрез серьезную и строгую проверку. Недаром имена первых старших председателей и прокуроров судебных палат и председателей столичных окружных судов, — носители которых уже давно сошли в могилу, — пользуются заслуженным уважением среди всех, кому пришлось хоть отчасти видеть их многотрудную созидательную деятельность.





В числе «избранных» оказался и Ровинский, назначенный приказом от 4 февраля 1866 г. прокурором вновь образуемой Московской судебной палаты. Трудно было сделать лучший и более подходящий выбор. Вся его прежняя служба, вся его недавняя судебно-законодательная деятельность, наконец, самая личность бывшего губернского прокурора — энергическая, близкая Москве, исполненная понимания народной жизни и общественных потребностей — все говорило за это назначение, подсказывало, предписывало его.

Ровинский бодро, горячо и с видимым удовольствием принялся за новую работу. Но он не скрывал от себя ее трудностей. Помимо организации прокурорского надзора на совершенно новых началах в семи центральных великорусских губерниях, помимо косвенного, но многосложного и разнородного участия в устройстве общих судебных установлений, помимо надзора за правильным ходом практического осуществления мировой выборной юстиции, прокурору палаты приходилось быть главным посредником между министерством юстиции и местными административными местами и лицами, устраняя и разъясняя многие недоразумения и «недоумения», принимавшие иногда очень острый характер.

Существует великая разница между теоретическим отрицанием и практическим отречением. Первое дается без труда и совершается с легким сердцем, — второе осуществляется с болью, с оглядкою назад, нерешительно и скрепя сердце. Теоретическое отрицание старого, отжившего суда находило себе везде готовую почву. Но когда оно перешло в жизнь, и на смену старых судебных порядков авторитетно и решительно вдвинулся в русский общественный обиход новый суд, образовавший своего рода «insula in flumine nata», теоретические симпатии стали нередко сменяться практическим недовольством. Новый суд вышел из прежнего подчиненного и второстепенного положения. Он стал вести свое дело самостоятельно и независимо от сторонних влияний, повсюду внося начало равенства пред законом и осуществляя его в непривычных формах одинаково вежливого со всеми предстоящими, «невзирая на лица», обращения. Это шло вразрез со старыми традициями и многих смущало и возмущало. Для иных все эти новшества казались нарушением необходимого общественного равновесия, для других оскорбительным отрицанием их личных заслуг, для третьих ограничением их власти и, по их мнению, всегда доброжелательного усмотрения..

Приходилось вдумываться в свои действительные права, — изучать круг новых обязанностей, указанных Судебными уставами, требовать инструкций для подчиненных — и все это от новых людей, говоривших необычным языком и державшихся дружною семьею, которую объединило нечто большее, чем обыденный служебный труд и получение жалованья. Притом эти новые деятели, правда в более узкой сфере, чем старый губернский прокурор, но зато более настойчиво и без колебаний ссылались на закон, написанный в их «слоеном пироге» (как в шутку были названы Судебные уставы, обрез отдельных частей которых при переплете окрашивался разною краскою). Это становилось подчас скучно, стесняло и раздражало, тем более, что закон для некоторых переставал уже быть молчаливым незнакомцем, дремавшим на страницах многотомного Свода и откликавшимся лишь, когда требовалась его услужливая помощь, — и начинал являться, как пушкинский «незваный гость, докучный собеседник». Отсюда ряд разнообразнейших нареканий и неудовольствий, которыми полны целые томы архива министерства юстиции за 1866—67 годы. Нужно было много ума, такта, выдержки и любви к делу, чтобы разъяснить и распутывать все эти случаи, твердо охраняя начала нового судебного устройства и в то же время «не норовя своим», которые в первое время впадали подчас в крайности и делали промахи, увлекаемые новизною своего положения.