Страница 117 из 130
Портрет-барельеф на могиле и памятник Гаазу в Мало-Казенном переулке у бывшей Полицейской, а тогда Александровской больницы был выполнен известным скульптором Н. А. Андреевым. Памятник был торжественно открыт 1 октября 1909 г. Богослужение, из-за католического происхождения Гааза, было запрещено.
Кони не смог приехать из-за болезни на торжество и направил председателю Комитета по устройству памятника Гаазу доктору С. В. Пучкову письмо. В нем он четко сформулировал свои этические, просветительные воззрения на деятельность этого замечательного врача и общественного деятеля. «К великому моему сожалению, — писал Кони, — я лишен возможности присутствовать, согласно любезному приглашению Комитета, на торжестве открытия памятника Федору Петровичу Гаазу, но всей душой присоединяюсь я к тем, кто соберется воздать заслуженную дань человеку, которого недаром, в свое время, называли «святым доктором». Вполне разделяя те чувства, которые приведут всех их к подножию сооруженного вашими стараниями памятника, я питаю к Федору Петровичу еще и личную бесконечную благодарность за те минуты душевного умиления, которые я испытывал, описывая, по мере сил и уменья, его чистую, как кристалл, жизнь и его возвышенную деятельность, нередко вынужденный оставлять перо под влиянием радостного волнения при мысли, что такой человек в лучшем и глубочайшем смысле слова жил и действовал среди нас…
И на отдельных людей и на целое общество в их лучших порывах влияют гораздо более живые примеры, чем теоретические идеалы. Люди, давно ушедшие из жизни, продолжают своим примером действовать, как живые: сначала о них повествуют очевидцы, потом живет о них предание, затем наступает для них история и, к сожалению, не так часто и не так скоро, как бы следовало, их образ, говорящий сердцу и уму, запечатлевается для будущего в мраморе или бронзе. В этом последнем акте общественного правосудия нельзя не видеть торжества высоких и бескорыстных начал человеческого духа.
При таком торжестве будут все приглашенные присутствовать в день открытия памятника Ф. П. Гаазу. Этот памятник поставлен не только врачу душ и телес, но и главным образом служителю долга в самом высоком смысле этого слова, не по обязанности, а по внутреннему велению своей совести, служителю бестрепетному и верующему в правоту своего дела. Он поставлен тому, кто представляет собою живое отрицание тех растлевающих волю сомнений, которые так часто обезображивают нашу жизнь, сводя все к материальным условиям злобы дня. «Нельзя следовать во всем учению Христа, — говорят нам, — оно неприменимо к практической жизни: им можно полюбоваться, как идеалом, но руководиться им может только смешной чудак, не желающий считаться с действительностью». Таким, по мнению современников, «смешным чудаком» был тот Федор Петрович, память которого ныне чествуется. Он понимал, что христианский идеал не есть нечто, чем можно любоваться лишь издали. Для него этот идеал был маяком, был светочем, освещающим жизненный путь. Посвятив себя всецело добру и милосердию, Федор Петрович показал, как следует идти по этому пути. Он глубоко понял слова апостола: «не оживет, аще не умрет», и доказал своею непрерывной и неустанной деятельностью, что, отказавшись от личного счастья, спокойствия и удобств в пользу счастья других и многих и умерев для личной жизни, человек с чистой душой оживает для иной, тоже земной, но более широкой жизни, и в ней находит себе удовлетворение и исход своим силам.
Как часто, видя людские немощи, несчастия и страдания, смотрят назад, близоруко ищут причину, и, отыскав, на этом успокаиваются. Но Гааз смотрел и вперед. Его интересовали не одни причины несчастья, а последствия его и с ними он боролся всеми силами души и своей энергии, умея утешать озлобленных и обездоленных и вызывать в их сердце примирение с богом и покорность его воле. Ему приходилось действовать в очень тяжелые времена, при господстве грубого насилия и неуважения к человеческому достоинству среди непонимания и оскорблений. «Ему следовало, — скажут, быть, может, — отвернуться с негодованием от этих условий, избегать соприкосновения с ними и отрясти прах ног своих от этой чуждой ему среды, памятуя, что «блажен муж иже не иде»… Но это значило бы жить для себя в сознательном неведении и своекорыстном спокойствии, «слушая и не слыша, слыша и не слушая». Федор Петрович знал, что есть другой совет, в котором говорится: «Не участвуйте в делах тьмы, но и обличайте», и вся его жизнь была одним непреклонным и осязательным обличением,
«Что может сделать один против среды?» — говорят практические мудрецы, ссылаясь на поговорку «один в поле не воин». «Нет! — отвечает им всей своей личностью Гааз — и один в поле воин!» Вокруг него, в память его, соберутся другие, и если он воевал за правду, то сбудутся слова апостола: «Все минется, одна правда останется». И разве то место, где воздвигнут памятник, где жил и страдал «святой доктор», где он сеял в поте лица семена своей любви к людям, не свидетельствует о том, что он был не один, что на призыв его личности и памяти о нем пришли другие и продолжили, укрепили и расширили его дело? Да!.. Все минется!.. Миновался и граф Закревский, собиравшийся выслать из Москвы Гааза, миновался и Капцевич, рекомендовавший сократить «утрированного филантропа», почил знаменитый московский иерарх, митрополит Филарет, не раз споривший с Гаазом в тюремном комитете, но признавший для себя нравственно обязательным разрешить православному духовенству служить молебен о выздоровлении Федора Петровича и сам посетивший его перед его кончиной для того, чтобы проститься по-братски; сошли в могилу далекие каторжники, молившиеся у сооруженной ими в память Гааза иконы Федора Тирона, а он… он остался. И отныне он останется не только запечатленный в сердцах всех, кто узнает, кто услышит о том, что такое он был, — но и как отлитый в бронзе молчаливый укор малодушным, утешение алчущим и жаждущим правды и пример деятельной любви к людям» (А. Ф. Кони, На жизненном пути, СПб., 1913, т. II, стр. 901–904).
Стр. 292 Бисетр, Сальпетриер — лечебницы для душевнобольных под Парижем.
Стр. 294 Имеются в виду хлыстовские радения, происходившие в двадцатых годах XIX века в Петербурге у статской советницы Татариновой.
Стр. 294 «Арзамас» — литературный кружок «карамзинистов» (1815–1818), выступавший за обновление русского языка. А. Ф. Кони неверно называет его занятия «бесцельными забавами».
Стр. 295 Кордегардия — караульное помещение.
Стр. 296 «Торговая казнь» — наказание плетьми в публичном месте.
Стр. 301 Аахенский конгресс — первый конгресс так называемого «Священного союза» европейских монархов, возглавленный Александром I и состоявшийся в 1818 году в г. Аахене (Германия).
Стр. 302 Грузино — имение Аракчеева в бывшей Новгородской губернии.
Стр. 302 Минкина Настасья — любовница Аракчеева. Убита его крепостными за жестокое обращение.
Стр. 318 Ланкастерские школы взаимного обучения — оригинальная педагогическая система, названная по имени английского педагога Джезефа Ланкастера (1778–1838), чрезвычайно распространенная в России в двадцатых годах XIX века. Здесь — в ироническом смысле.
Стр. 346 Соллогубовская комиссия — имеется в виду комиссия под руководством известного писателя Б. А. Соллогуба, видного специалиста по тюрьмоведению.
Стр. 355 Беспоповцы — одна из ветвей старообрядчества, не признающая священников.
Стр. 356 Молоканская вера — мистическая секта, распространенная на Украине в XVIII–XIX вв. В конце XIX — начале XX вв. много молокан, спасаясь от преследования- царского правительства, переселилось в Америку.