Страница 65 из 130
Скрывая от присяжных такие данные, которые могут, однако, тревожить их мысль, направленную на знание всей правды о деле и по делу, и утомляя их бесплодным напряжением внимания для уловления смысла читаемого, мы не даем им в руки никаких документов из производства и требуем, чтобы внешнее очертание некоторых предметов запечатлелось с особою силою в их памяти. На основании 805 статьи Устава уголовного судопроизводства им не даются, при уходе их в совещательную комнату, ни планы местности, ни вещественные доказательства, ни признаваемые подложными документы и т. д., хотя их и предупреждают о праве вернуться в залу в случае необходимости выяснения какого-либо обстоятельства в деле. Но это возвращение встречает много затруднений и на практике редко осуществляется. Поэтому возникает сам собою вопрос о том, не было ли бы полезнее и проще давать присяжным с собою все, акты из дела, упоминаемые в 687 статье, и те вещественные доказательства, которые они пожелают иметь при своих совещаниях и относительно которых они уже выслушали надлежащие разъяснения сторон, сведущих людей и суда.
Статья 675 Устава уголовного судопроизводства получила чрезвычайное развитие на практике, вследствие чего заседатели, призываемые к разрешению, по свободному внутреннему убеждению, вопроса о вине и невиновности подсудимого, опутаны массою тягостных и подчас ненужных житейских стеснений, проникнутых известною долею недоверия к ним и даже к судебному персоналу, входящему с ними в соприкосновение, и не имеющих прочной основы в практике. Сенат, пробовавший урегулировать пребывание присяжных заседателей в суде, сам не был достаточно устойчив в своих взглядах. Скачала для безусловного пребывания присяжных в суде, без всякого увольнения домой, было провозглашено начало важности обстоятельства дела, потом принят был внешний признак — уголовное наказание, грозящее подсудимому, затем была признана, безотносительно к роду наказания, допустимость отпуска присяжных домой при полной для них невозможности оставаться в здании суда и, наконец, в циркулярном указе 1878 года «ни под каким видом» не дозволено отпускать присяжных по делам о преступлениях, влекущих лишение всех прав состояния. Одно время нарушением 675 статьи Устава уголовного судопроизводства считались даже прогулки присяжных вокруг здания суда, причем им предоставлялась для отдыха зала заседаний, тогда как они после долгого сиденья в плохо вентилируемых и наполненных народом помещениях нуждались, конечно, не в физическом отдыхе, а в движении. Ввиду всего этого получился ряд условий, конечно, дурно отражающихся на присяжных, особливо в больших и продолжительных процессах, где душевное спокойствие их нарушается тревожною заботою о том, что делается «дома» или на заводе, в лавке, в мастерской… и где плохие гигиенические и дорогие кулинарные условия соединяются с неудобствами ночлега в насильственном сообществе чуждых лиц и с отсутствием освежающих впечатлений, причем всякий разговор председателя с присяжными, хотя бы только относительно их обеда, может, согласно решению 1876 года по делу Фридмана, влечь за собою ломку всего их напряженного и многодневного труда. Поэтому представляется необходимым обсудить, допустима ли и нужна ли в этом отношении какая-либо регламентация со стороны закона и его толкователя, Сената, или же разрешение всех вопросов, связанных с пребыванием присяжных в здании суда, должно быть предоставлено исключительно усмотрению, опыту и такту пользующегося полным доверием закона председателя?
К той же области условий деятельности присяжных на суде относятся указания на некоторые отступления в прениях сторон от правил и границ, установленных 611, 739 и 745 статьями Устава уголовного судопроизводства, и на неправильность предъявляемых пред ними обвинений. В первом отношении кассационная практика последнего десятилетия дала столько внушительных и всесторонних разъяснений обязанностей председателя по пресечению злоупотреблений формою и содержанием судоговорения, что едва ли нужно идти далее по этому пути, тем более что выход за пределы, намеченные приведенными статьями, встречается все реже и реже. Во втором отношении нельзя не отметить постановку одних обвинений вместо других и придачу данным, долженствующим служить предметом отдельных самостоятельных обвинений, значения простых улик или доказательств по другому обвинению. Неудовлетворительность определений нашего Уложения, отставшего от новых проявлений преступности, не предусматривающего прямо целого ряда ставших обычными преступных деяний (шантаж, многие преступления против нравственности, разные виды фальсификации и т. п.) и дающего разнородные определения одному и тому же по существу деянию (например, по подлогу частному и служебному), слишком общеизвестна. Но Уложение о наказаниях доживает свои дни и грядущее на его смену Уголовное уложение, без сомнения, уврачует в этом отношении деятельность присяжных, которым ныне не всегда понятна причина, почему им приходится иметь дело, по-видимому, не с тем преступлением, в котором виновен подсудимый. Правильная и вдумчивая деятельность прокурорского надзора может и должна, без сомнения, устранить употребление обвинений как доказательств, по большей части вредных по своим результатам для правосудия, как тому не мало представляет примеров наша практика. Достаточно указать, например, на известное дело Маргариты Жюжан, обвинявшейся в отравлении своего воспитанника, 15-летнего гимназиста. Несомненное и систематическое половое развращение ею этого отрока было выставлено не как самостоятельное преступление, а лишь как мотив к совершенно недоказанному предумышленному отравлению, и, несмотря на талантливые усилия обвинителя, присяжные вынесли оправдательный приговор, не имея возможности сказать неизбежное слово осуждения по вполне доказанному преступлению, предусмотренному в 993 статье Уложения.
Рядом со всеми вопросами, вытекающими из изложенных мною беглых замечаний, возникают два существенных вопроса об условиях постановления присяжными своего решения. К этим условиям относятся: постановка вопросов и участие в ней присяжных, содержание и место руководящего напутствия председателя присяжным, способ подачи и счета голосов при постановлении присяжными своего решения и, наконец, образ действий суда при единогласном несогласии его присутствия с состоявшимся решением присяжных.
Постановка вопросов является одною из труднейших задач суда, усложненною не всегда последовательною и удачною кассационною практикою относительно разграничения «юридических определений» от «общепринятых выражений» и требованием фактического описания состава преступления, вследствие чего нередко суды, не имея времени ставить вопросы кратко, излагают их с чрезвычайною подробностью, в которой присяжным становится трудно определить существенное от несущественного. Не раз уже заявлялось о желательности упрощения постановки вопросов — о допущении большей широты и свободы в их редакции. Не раз указывалось и на английский порядок, в силу которого присяжные лишь отвечают утвердительно или отрицательно на заключительный пункт обвинительного акта, без всякой постановки вопросов, созданной и развитой французским процессом. Совещание ваше, конечно, обратит внимание на эту важную сторону процесса и выскажется также о практических результатах недавно установленного права присяжных участвовать в постановке вопросов и о том, везде ли они пользуются этим правом и, главное, поставляются ли об нем в известность.
Вместе с тем возникает вопрос о том, не должно ли руководящее напутствие председателя предшествовать, по старому французскому образцу, постановке вопросов для того, чтобы они являлись его логическим и прямым последствием. В этом отношении представляет значительную особенность новый, еще далекий впрочем от осуществления проект реформы итальянского судопроизводства, по которому вопросы должны ставиться даже до прений сторон, создавая этим самым твердые границы и строго очерченную тему для этих прений. И содержание напутствия подает повод к разным мнениям. Хотя в решениях по делам Саратовско-Симбирского банка и почтового чиновника Кетхудова Правительствующий Сенат и дал уже весьма подробные указания на содержание и значение напутствия, но тем не менее не излишне напомнить, что Германия знает напутствие лишь как объяснение правовой стороны дела (Rechtsbelehrung), Италия — исключительно как сжатое изложение и оценку фактической стороны его, а Франция допускала и то и другое, и что при единогласии в том отношении, что председатель не должен обнаруживать своего мнения о вине или невиновности подсудимого, юристы-практики существенно расходятся во взглядах на признание за председателями права и даже обязанности оценивать отдельные доказательства и целые группы их и, следовательно, высказывать свое о них мнение.