Страница 64 из 130
Таким образом, первый вопрос, подлежащий обсуждению совещания, сводится к тому, необходимы ли дальнейшие улучшения в составлении общих и очередных списков и возможно ли дальнейшее поднятие уровня состава присяжных заседателей привлечением в него новых лиц, ограничением случаев уклонения от участия в заседаниях чиновников, под предлогом служебных командировок или болезни, и устранением материальных затруднений, испытываемых некоторыми присяжными заседателями при исполнении ими их обязанностей вне постоянного их места жительства?
Второй вопрос из области условий деятельности присяжных касается подсудности. Первые годы существования этого суда — он был завален делами о кражах, изъятых затем из его ведения законом 1882 года. Эти дела обременяли и судебных следователей. Отсюда медленность в их производстве и, как результат его, долгое содержание под стражею обвиняемых. Поставленное на суд, через несколько месяцев после совершения преступления, дело выцветало в своей живой обстановке, присяжные находили, что в сущности следователь уже достаточно «наказал» подсудимого и часто оправдывали последнего. Необходимо было серьезно и трезво взглянуть на дилемму: или строгая кара, которою угрожает не всегда прилагаемый закон, или действительная репрессия, хотя и с меньшею карою. Изъятие у присяжных дел о некоторых кражах, совершенное законом 1882 года, принесло несомненно полезные результаты и значительно сократило число оправдательных приговоров. Вместе с тем долгий опыт обнаружил, что присяжным чуждо понятие о преступлениях против си-стемы, в которых, с одной стороны, совершенно отсутствует лично, прямо или косвенно, потерпевший, а с другой, — бытовые условия, вызвавшие очень часто нарушения установленных правил, возбуждают живое сострадание к обвиняемому. Поэтому, по преступлениям против паспортной системы, сознание устарелости и напрасной тягости которой выразилось в образовании ряда комиссий, завершившемся новым законом о паспортах, присяжные почти всегда выносили оправдательные приговоры. «Коррекционализация» этих преступлений, совершенная в 1885 году, освободила присяжных от дел, смущавших их совесть. Ныне возникает вопрос: не следует ли путем коррекционализации изъять из ведения присяжных еще какие-либо дела, характер коих не соответствует сложному аппарату этого суда и его отношению к понятию о преступлении, и вместе с тем, не представляется ли желательным вернуть на рассмотрение этого суда некоторые из деяний, изъятых из него в 1889 году при окончательном начертании ст. 2011 Устава уголовного судопроизводства с ее широкою и пестрою по своим основаниям бесприсяжною подсудностью.
Затем, видное место среди условий деятельности присяжных играет самое производство дела на суде. В нем встречаются процессуальные, бытовые и практические неудобства, давно уже обращавшие на себя внимание юристов, относившихся к этой форме суда прямодушно и без предвзятой односторонности. Сюда относится прежде всего сокрытие от присяжных того, что не только может, но, казалось бы, должно быть им известно для облегчения всестороннего и сознательного исполнения ими своей задачи. На первом месте стоит здесь воспрещение сторонам и даже председателю упоминать о нормальном наказании, следующем подсудимому по закону. Выводимое из смысла 746 статьи Устава уголовного судопроизводства запрещение это считалось долгое время столь существенным, что нарушение его всегда влекло за собою безусловную отмену приговора, если только, как выразился Сенат в решении 1876 года, по делу Меринова, протоколом суда не было удостоверено, что председатель принял действительные меры для устранения вредного влияния на присяжных сделанного пред ними заявления о наказании. В последние годы Сенат такие заявления перестал считать существенным поводом для отмены решения, но тем не менее все-таки должен считать их нарушением. Французская кассационная практика относительно 335, 342 и 363 статей Code destruction criminelle признает, по решениям 1840 и 1846 годов, что обвинитель «peut faire co
aitre aux jures les consequences legales de leur decision» [77] и что невоспрепятствование председателем защитнику говорить о наказании не влечет кассации приговора. По мнению виднейших французских процессуалистов, в деле французского судоговорения ссылка на наказание дозволительна, а подлежит пресечению лишь критика карательных определений закона. Германский Устав уголовного судопроизводства хранит в этом отношении молчание.Практические последствия умолчания о могущей ожидать подсудимого каре, однако, более чем нежелательны.
По обычным делам, подлежащим ведению присяжных, они узнают о наказании в самом начале сессии, выслушав одну или две резолюции суда, а по делам сравнительно редким они вводятся в заблуждение или неожиданными и неопределенными намеками сторон «на тундры севера», «ледяную сибирскую ночь», «многолетнюю тяжелую работу» и т. п., приберегаемыми к концу речи, причем на остановку со стороны председателя отвечают обыкновенно: «Я кончил!», или же неправильными объяснениями самозванных законоведов, попавших в состав комплекта присяжных. Практика указывает на дела, где подсудимый обвинялся в преступлении не совсем обычном, хотя и влекущем далеко не суровое наказание (например, шантаж, подводимый при настоящем беспомощном состоянии Уложения под покушение на мошенничество), и, несмотря на явные доказательства виновности и даже собственное сознание, выслушивал, не без удивления, оправдательный приговор, явившийся следствием ошибочного убеждения присяжных, что ему, вместо умеренного исправительного, грозит тяжкое уголовное наказание, убеждения, предусмотреть и устранить которое председатель — и сам не имеющий права говорить о наказании — был лишен возможности. Такое положение не может быть признано удовлетворяющим требованиям правосудия, и едва ли можно найти серьезные основания для удержания в законе запрещения упоминать о наказании особливо без критики налагающего его закона.
Излишне перечислять все другие неудобства, вызываемые напрасною условностью производства дела. Часть их уже устранена. Сокращен чрезмерный отвод присяжных, дававший повод к искусственному подбору состава, — то преимущественно интеллигентного, то простого и непосредственного, смотря по интересам и целям отводящего; поставлена в настоящие, свойственные ее святому значению размеры присяга заседателей. Наконец, всего месяц назад состоялось руководящее решение уголовного кассационного департамента по делу Никитина, коим Сенат окончательно и уже без всяких колебаний высказался за право сторон ссылаться на объяснения подсудимого, данные на предварительном следствии и занесенные затем в обвинительный акт. Желательно было бы знать мнение участников настоящего совещания: следует ли ограничиться этим или возможно идти далее и противопоставить праву подсудимого не давать объяснений на суде право читать его показания, данные добровольно и непринужденно при предварительном следствии, при допросе его в качестве обвиняемого? Нельзя не указать также на то, что при точном выполнении указаний 626, 627 и 687 статей Устава уголовного судопроизводства широкое начало устности, выраженное в 625 статье того же Устава, в сильной степени умаляется необходимостью читать, в каждом сложном по обстановке или по преступлению деле, массу документов, сущность содержания коих тонет для присяжных в монотонном и не всегда достаточно оттененном чтении. Практика допускает иногда — и то не везде — изложение сторонами того, что подлежало бы прочтению, при условии взаимного согласия и взаимных поправок возможных погрешностей. Но это лишь терпимо, а не узаконено — и достаточно незнания одною из сторон дела во всей подробности, чтобы она потребовала более для нее удобного и менее ответственного чтения протоколов. То же самое относится и до ссылок на обширные письменные и вещественные доказательства. Не было ли бы более целесообразным и согласным с началом устности, чтобы все эти протоколы читались лишь в исключительных случаях, когда сторона, требующая прочтения, не признает себя готовой и умелой для словесного изложения сущности приводимого ею оформленного доказательства или когда суд или присяжные потребуют прочтения?