Страница 56 из 130
Несмотря на все политические перемены, судебное сословие во Франции и до сих пор представляет нечто цельное, устойчивое и авторитетное. Поэтому и ежегодное начало своей обычной деятельности после летнего отдыха оно обставляет особою торжественностью. Пред открытием осенних заседаний члены всех судов, отправляющих правосудие в Palais de Justice, прокурорский надзор и адвокатура идут церемониально, в своих красных (у членов кассационного суда — с горностаем) и черных мантиях и шапках (беретах) в «святую капеллу». Архиепископ парижский служит обедню, la messe rouge, под пение изысканного хора и музыку органа, и дает свое благословение на наступающий судебный год. В том же торжественном, иерархическом порядка, со старшими по званию судьями впереди, шествие направляется в залу кассационного суда, где, в присутствии «хранителя печати» (министра юстиции), открывается особое заседание, 1’audience solenelle de rentree[73]. Президент кассационного суда предоставляет слово обер-прокурору, а тот просит разрешения передать его прокурору палаты (Avocat general), который и говорит обыкновенно речь о ком-нибудь из славных предшественников нынешних судей, поминает в кратком некрологе умерших за год членов судебной корпорации и оканчивает беглым обзором деятельности судов и адвокатуры. При этом кресла умерших за год членов кассационного суда остаются незанятыми; трогательный обычай заставляет считать этих умерших еще некоторое время присутствующими среди товарищей и делящими их постоянный труд и редкие радости… Заседание оканчивается присягою членов совета адвокатов, грандиозная зала пустеет — и ежедневная рабочая жизнь Palais de Justice вступает в свои права.
История наших судебных мест в столицах не представляет подобия только что рассказанной. Она отрывочнее, короче, бледнее, От допетровских приказов не осталось и следа; ничего достопамятного не представляют и здания присутственных мест старого устройства. В Петербурге красивое, хотя и неудобное по внутреннему расположению, здание присутственных мест на Адмиралтейской площади с половины семидесятых годов отдано под помещение квартиры и управления градоначальника, а в Москве безобразное, тяжелой безвкусной архитектуры такое же здание у Воскресенских ворот, при котором одно время помещалась и долговая тюрьма, называемая в просторечии «ямою», сломано и на его месте красуется оконченное вчерне, великолепное, выдержанное в старом русском стиле, здание думы. Притом в этих зданиях помещались не одни судебные места. Поэтому история судебных зданий начинается у нас собственно со введением судебной реформы в 1866 году. Многие из нас помнят, как эти здания получили свое настоящее назначение, как зародилась в них внутренняя судебная жизнь, молчаливыми свидетелями которой сделались эти старые стены.
Вопрос о помещении для новых судов (судебной палаты и окружного суда) в Москве разрешился без особых затруднений. Громадное, величественное сенатское здание, возвышающееся в Кремле и смотрящее чрез его зубчатые стены на Красную площадь, заключало в себе шестой, седьмой и восьмой департаменты Сената и давало приют нескольким учреждениям придворно-хозяйственного характера. Но старые судебные департаменты Сената были обречены на постепенное и притом довольно скорое упразднение. Их права, в ряду высших государственных учреждений, должны были перейти к кассационным департамент там; их функции как высшей апелляционной инстанции — к судебным палатам. Прежнее право ревизии приговоров высших судебных мест умирало, и вместо него являлась неведомая дотоле, чуждая нашему законодательству кассация. Чем шире разливалась судебная реформа по Руси, тем слабее становилось биение самого сердца старого судебного строя — судебных департаментов Сената, тем более суживался район, в котором чувствовалось это биение. Поэтому именью в этом здании, как законные и полные жизни наследники, и должны были поместиться новые суды, тем более, что придворное ведомство охотно очищало занимаемые им в нем помещения.
Московское сенатское здание было выстроено по чертежам архитектора Казакова, человека чрезвычайно талантливого. Оно было заложено 7 июня 1776 г., именно с целью поместить в нем Сенат, который ютился до тех пор в особом отделении Потешного дворца. Постройка обошлась в 760 тыс. руб. серебром, как видно из мраморных досок, поставленных по бокам входных ворот и изготовленных в 1790 году «человеком цесарской нации» Иоганом Лиме. К сожалению, подробных сведений о ходе работ по сооружению этого здания, соединяющего монументальное величие с изяществом, более не существует. Документы, заключавшие их, сгорели во время нашествия Наполеона в 1812 году. Достоверно, однако, что для постройки сенатского здания были снесены многие строения, хранившие на себе следы седой старины. Еще в начале XVIII века, на месте, над которым теперь гордо высится легкий и смелый купол знаменитой круглой залы или ротонды, находились: конюшенный двор Чудова монастыря, церковь Космы и Дамиана, церковь св. Петра митрополита, сооруженная царем Алексеем Михайловичем, дома бояр князей Трубецких и Родиона Стрешнева и, наконец, подворье Симонова монастыря, на котором «ставили» приезжих лиц духовного звания, коим приходилось видеться с царем. На этом подворье был в течение некоторого времени поставлен и знаменитый протопоп Аввакум, возвращенный из первой своей ссылки. Он сам повествует присущим ему ярким, своеобразным языком в своем «житии» об этом кратком периоде возвращения к нему милости «тишайшего царя». «Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил: «Здорово ли де протопоп живешь? Еще де видеться бог велел…» И я супротив руку его поцеловал и пожал, а сам говорю: «Жив господь, жива и душа моя, царь государь! А впредь, что повелит бог». Он же миленькой вздохнул да и пошел куда ему надобно; и иное кое-что было, да что много говорить? Прошло уже то. Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремле, и в походы мимо моего двора, ходя, кланялся часто со мною низенько таки, а сам говорит: «Благослови де и помолися о мне»; и шапку в иную пору мурманку снимаючи, с головы уронил, едучи верхом. Из кареты бывало высунется ко мне, тогда и вси бояре после него — челом да челом…»
Главным украшением сенатского здания служит, без сомнения, круглая зала, с двойным кольцом окон и величественным, гармонически сведенным, смелым куполом. Предание говорит, что купол этот, при его окончании, возбуждал тревожные сомнения в помощниках Казакова. Но уверенный в себе, преданный делу и знающий его, строитель приказал наложить на вершину купола (где затем была помещена бронзовая статуя Георгия Победоносца, а ныне стоит традиционное изображение закона) особую тяжесть и, став на нее, велел отнять леса, подпиравшие свод… Внутренность залы, с ее рядом изящных колонн коринфского ордена, с горельефами, изображающими важнейшие события из царствования Екатерины II, с белыми лепными украшениями на светло-голубом фоне производят превосходное впечатление. Чем-то могучим и вместе радостным веет от этих строгих линий и тонких закруглений, залитых светом…
Круглой зале пришлось, однако, испытать в свое время тяжелую участь. И с нею произошло то же, что с la Sainta Chapella в Париже, только в роли конвента и директории здесь выступил граф Аракчеев. По его докладу, красивейшая зала Москвы была отдана под помещение архива инспекторского департамента военного министерства. Архив этот «въехал» в залу в 1819 году и загромоздил ее шкапами и тюками старых дел. Когда в 1865 году вспомнили о том, что большая зала могла бы иметь другое назначение, она оказалась в самом печальном виде. Сырость пестрила стены, покрытые пылью и плесенью, оконные рамы рассохлись, многие лепные украшения были повреждены, во всех углах валялась затканная паутиною масса всякой дряни и рвани, веревок, поломанной мебели и т. п. — и одни лишь горы слежавшихся и затхлых дел о прохождении безвестными деятелями их безвестной службы гордо возвышались среди коринфских колонн», заслоняя собою скульптурные изображения, напоминавшие «Екатерининскую славу…»