Страница 105 из 130
Здесь тайна имеет широкое применение, так как обязанность доносить о каждом случае повальной или прилипчивой болезни не может быть относима к сифилису. Устав врачебный, т. XIII, в издании 1857 года, перечисляя такие болезни и относя к ним, между прочим, ревматическую лихорадку, злые корчи, горячку с полосами, цынгу и проч., ничего не говорит о сифилисе и лишь в виде исключения указывает в 935 статье на то, что, кроме повальных болезней у государственных крестьян, подлежит особому рачению и любострастная болезнь. Вместе с тем закон, устаңовляя в ст. 944 Устава врачебного особые учреждения для надзора за проституцией, с целью пресечения венерических болезней, и подвергая особой каре по 854 и 855 статьям Уложения и по 103 статье Мирового устава умышленных и неосторожных распространителей губительной болезни, признает эту болезнь не внезапно налетающим бедствием, каковы повальные бедствия, а внедрившимся и постоянным злом, борьба с которым должна состоять уже не в раскрытии врачебной тайны, а в организации специально санитарного надзора, который поручается врачебно-полицейским комитетам, должен осуществляться на фабриках, заводах и в школах и т. д. Есть, впрочем, ст. 158 т. XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений, которая, по-видимому, идет вразрез с соблюдением, в большинстве случаев сифилиса, тайны. Но только по-видимому. Устарелая редакция ее, говорящая об учинении заразившимся и поступившим на излечение в больницу допроса о том, виноваты ли в их болезни женщины, могущие оказаться «подлыми, бродящими и подозрительными девками», и не сопровождаемая никакой карательной санкцией ни для умалчивающего больного, ни для недопрашивающего врача, не имеет практического значения и применения. Поэтому, можно признать, что закон не обязывает врача раскрывать тайну сифилитических заболеваний, кроме случаев допроса судебной властью. Следовательно, от такта, человеколюбия, проницательности и житейского опыта врача зависит в каждом данном случае сифилитического заболевания определение размеров и способа осуществления врачебной тайны. Врачебная этика должна определять и объем врачебной тайны.
Если закон уголовный (Уложение о наказаниях, статьи 854 и 855, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, ст. 103) карает умышленных и даже неосторожных распространителей любострастных болезней, то врач, руководясь тактом, житейским опытом и своими прямыми обязанностями, заботясь об охранении доверия больных к медицине и ее служителям, вместе с тем, в случаях очевидной возможности, а иногда и готовности со стороны зараженного сознательно сообщить свой недуг окружающим, может, с полным основанием, не считать себя связанным врачебной тайной. Здесь на весы кладется, с одной стороны, личное положение отдельного лица, могущего руководиться эгоистическими побуждениями, или легкомыслием, или просто непониманием важности своего недуга, а с другой, — благо и здоровье ряда лиц в настоящем, да и в будущем. Если обращение к чести, совести, уму больного бессильно удержать его от тех или-других, пагубных для окружающих, отношений и врач точно об этом осведомлен — поставление окружающих в известность о печальной истине может являться обязанностью врача во имя человеколюбия, особливо если он даст себе труд внушить этим окружающим необходимость снисходительного отношения к больному.
С юридической точки зрения есть граница, за которой молчание сифилидолога может быть им нарушено без всякого опасения преследования за нарушение тайны и даже в Исполнение прямого предписания закона. Это случаи, предусмотренные в 854 и 855 статьях Уложения о наказаниях, говорящих об умышленном учинении знающим, что он болен заразительною болезнью, чего-либо неминуемо долженствующего сообщить эту болезнь другому, и об женщинах, знающих, что они имеют заразительную или иную вредную болезнь, и, скрыв ее, поступающих в кормилицы или няньки. Здесь не может быть речи о недонесении, так как, во-первых, недонесение исчезло из ряда кодексов, обречено на исчезновение и у нас и, во-вторых — практически немыслимы случаи заявлений врачу кормилицей или кем-либо другим, что они, зная, что у них сифилис, умышленно сообщили его другому и поставили детей в ужасающую опасность. Но здесь дело идет о попустительстве на преступление. Попустителем признается по нашему Уложению тот, кто, имея власть или возможность
предупредить преступление, с намерением или, по крайней мере, заведомо, допустил содеяние оного. Если к врачу сифилидологу явятся, например, родители девушки и спросят о том, лечился ли у него жених или чем именно он болен и можно ли ему жениться, врач имеет основание, опираясь на врачебную тайну, отказать в ответе, указав ка возможность получения этих сведений от самого ищущего руки, который может представить свидетельство врача и тем рассеять справедливые опасения родителей за судьбу дочери и ее потомства или может, наконец, явиться с одним из вопрошающих и подвергнуться освидетельствованию. Заключению брака должно предшествовать доверие, и обращение к самому жениху должно предшествовать обращению к врачу. Недаром некоторые французские авторы предлагают установление особых certificate de manage[94] с отметкою: «bon pour le mariage» [95].
Но иначе ставится дело, когда врач получает вполне точное сведение, что на известной, вполне определенной по фамилии и месту жительства, девушке женится искатель приданого или карьеры, безнравственный и легкомысленный себялюбец, который уже обращался к нему, был найден страдающим опасной для других формой сифилиса и был предупрежден об этом и относительно которого у родителей невесты не возникает, однако, никаких сомнений. Врач, конечно, должен исчерпать все средства нравственного воздействия на жениха, повлиять на него убеждением, нарисовать ему картину бедствий, которые он посеет, и т. д. Но если все это не подействует, если чувственные инстинкты или материальный соблазн так влекут жениха, что он не хочет отсрочить свой брак до выздоровления, то из-под оболочки врача может и даже должен выступить гражданин, который не только не может равнодушно относиться к сознательному заражению неповинных лиц и отравлению здоровья целого поколения, но не должен быть попустителем преступления, предусмотренного в 854 статье Уложения, т. е. умышленного учинения зараженным таких действий, которые неминуемо должны сообщить его заразу другому. И если, исчерпав все, он внушит, в той или другой форме, семейству невесты сомнение в здоровье жениха, — это будет человеколюбивый поступок, в котором никакой суд не усмотрит преступного нарушения врачебной тайны.
То же самое и в случае, когда няня или кормилица совершают деяние, предусмотренное в 855 статье Уложения, и не слушают внушений врача о необходимости оставить место при детях и полечиться. За исключением этих двух случаев, едва ли может представиться настоятельная надобность в раскрытии тайны, особливо тогда, когда открытие ее, например одному из супругов, может вызвать семейные драмы, пределов и глубины которых нельзя вперед даже и предусмотреть. Врач исполняет свой долг, указав заболевшему супругу важность его недуга и необходимость оградить других от него. Он имеет основание считать, что этого достаточно, чтобы защитить незараженного супруга. Если последний уже заражен и сам обращается к врачу, то сокрытие от него самого, чем он болен, выходит уже за пределы вверенной ему тайны и, вероятно, даже невозможно в целях излечения.
Врачебная тайна сифилидолога может иметь некоторые особенности и по условиям врачебной практики. Так, во-первых, не будет нарушением тайны сообщение ее, в интересе науки или с целью совещания, врачом врачу, причем не всегда можно скрыть личность вверившего тайну, так как, сообщенная врачу, она не перестает быть тайной для посторонних, которым последний все-таки не уполномочен ее открывать. Во-вторых, есть случаи, где самый способ подачи помощи делает затруднительным и почти невозможным соблюдение тайны, например при осуществлении фабрично-санитарного надзора и лечения в воинских присутствиях и др. В-третьих, известный возраст, при котором пациент может не иметь, выражаясь словами уголовного закона, полного разумения своих поступков или, вообще, разумения их, должен освободить врача от умолчания о его болезни пред родными и домашними, на попечении которых он находится, причем житейский опыт и авторитет врача должен вызвать надлежащие указания родным, что всякий гнев или упреки должны уступить место состраданию к несчастью и заботе о больном.