Страница 138 из 148
Теперь каждый день приносил новую победу разума, новые завоевания на пути к общему благу. Из всей плеяды мужественных борцов остался один Марк. Первым ушел великодушный Сальван, потом мадемуазель Мазлин и Миньо. Но горше всех этих смертей была для Марка кончина Симона и Давида, которые умерли друг за другом, словно связь, соединявшая их героические жизни, не порвалась и в могиле. Г-жа Симон умерла еще раньше, и все действующие лица этой ужасной драмы, хорошие и дурные, герои и преступники, теперь мирно покоились рядом в вечном молчании. Нередко дети уходили раньше отцов, ибо смерть, без устали вершила свое незримое дело, косила людей, словно удобряя ниву, где должны были взрасти новые поколения. Марк и Женевьева переехали из Жонвиля в Майбуа и поселились в первом этаже дома Симона, который перешел по наследству к детям покойною, Жозефу и Сарре. Сарра по-прежнему жила с мужем и Бомоне, где Себастьен руководил Нормальной школой. Но Жозеф, у которого сильно болели ноги, был вынужден выйти в отставку и вместе с Луизой занимал второй этаж отцовского дома. Все были счастливы, что съехались вместе, и Марк с Женевьевой мирно доживали свои последние годы. К тому же здесь они были ближе к любимому делу и с интересом следили за плодотворной деятельностью Франсуа и Терезы, третьего поколения педагогов из их семьи, преподававших в той самой школе в Майбуа, где прежде учительствовали Симон и Марк, а после них Жозеф и Луиза.
Счастье всей семьи, длившееся уже два года, внезапно было нарушено тяжелой драмой. Франсуа, нежно любивший свою жену, вдруг воспылал бешеной страстью, на какую способен мужчина в тридцать четыре года, к красивой двадцативосьмилетней девушке, Колетте Рудиль. Мать ее, набожная вдова, не так давно умерла; говорили, что она была в близких отношениях со своим духовником, отцом Теодозом, и что Колетта приходилась ему дочерью; девушка в самом деле походила на него — прекрасные черты, ярко-красный чувственный рот, пламенный взгляд. Вдова жила на ренту, но ее сын Фостен, на двенадцать лет старше сестры, прокучивал сбережения матери, и к концу жизни у нее оставалось лишь на кусок хлеба. Небольшая группа клерикалов — остатки могущественной партии, некогда господствовавшей в стране, — заинтересовалась им. Его определили сторожем в поместье Дезирад, которое со смертью отца Крабо пришло в упадок из-за бесконечных процессов; соседние общины собирались купить поместье и устроить там народный дом и парк отдыха, по образцу Вальмари, бывшего иезуитского коллежа, превращенного в уютный дом для работниц, выздоравливающих после тяжелых родов. Колетта жила в Майбуа почти против школы; жила она одна, вела себя очень свободно, и ее огненный взгляд, улыбающиеся пунцовые губы зажгли в несчастном Франсуа сумасшедшую страсть.
Когда Тереза впервые обнаружила измену мужа, ее охватили скорбь и негодование; удар был нанесен не только ей, — безумие, обуявшее Франсуа, должно было тяжело отозваться на их двенадцатилетней дочери Розе. Первым побуждением Терезы было броситься к родителям: пусть рассудят, права ли она в своем решении. Она хотела разойтись с мужем, предпочитая дать свободу человеку, который разлюбил и обманул ее. Но она была спокойна, тверда, рассудительна и поняла, что ей следует простить. Со своей стороны Марк и Женевьева, расстроенные этим разладом, старались усовестить внука. Он был очень огорчен, откровенно признал свою вину, покорно выслушивал самые тяжелые упреки; но его замешательство, его печальный взгляд доказывали, что он боится вновь поддаться страсти. Никогда еще Марк не чувствовал с такой остротой всю непрочность человеческого счастья. Просвещать людей, вести их по пути истины и справедливости, по-видимому, было еще недостаточно; если человеком овладевает всепоглощающая страсть, она лишает его рассудка и толкает на преступления. Всю свою жизнь он стремился вырвать детей из тьмы невежества, в котором коснели отцы, и верил, что, создавая людское счастье, сделает счастливыми и своих близких; и вот в семье внука, человека здравомыслящего, свободного от заблуждений, разыгралась драма, порожденная любовью с ее вечным блаженством и вечной мукой! Не следует гордиться своими знаниями и слишком на них надеяться. По-прежнему надо быть готовым к страданиям, закалить свое сердце и не воображать, что достаточно делать добро — и зло не коснется тебя. И хотя Марк понимал это и весьма скромно оценивал свою деятельность, все же его глубоко огорчало, что человечество добровольно обрекает себя на муки, не в силах избавиться от страстей, и не стремится к счастливому Городу будущего.
Наступили каникулы, и Франсуа внезапно исчез. Казалось, он ждал окончания школьных занятии, чтобы куда-то сбежать с Колеттой, чьи окна были теперь закрыты ставнями. Его родные, желая избегнуть скандала, объявили, что он уехал с приятелем на курорт за границу восстановить пошатнувшееся здоровье. В Майбуа все знали, чем вызван его отъезд, но, по молчаливому уговору, принимали это объяснение, уважая Терезу, любимую учительницу. Она держала себя безупречно, мужественно скрывала слезы и гнев, сохраняя свое достоинство, и оставалась на посту, как будто ничего не произошло. С Розой, от которой нельзя было скрыть семейного несчастья, она была очень нежна, любила ее за двоих, старалась поддерживать в ней уважение к отцу, несмотря на его вину перед ними.
Прошел месяц. Марк, расстроенный и огорченный поступком внука, ежедневно навещал бедную женщину. И вот произошло новое несчастье. Однажды Марк, как всегда, зашел к Терезе; Роза побежала к подружке, жившей по соседству, и Тереза, сидя в одиночестве, горько плакала. Марк успокаивал ее, убеждал не терять надежды на возвращение мужа. Они проговорили до вечера, Марк собрался домой. Роза все еще не возвращалась, и Марк ушел, не повидав ее. Ночь была темная, душная, надвигалась гроза. Проходя мимо школы по тесной темной площади, куда выходило окно бывшей комнаты Зефирена, он услышал какую-то глухую возню, быстрые шаги, крики.
— Что такое? Что случилось? — воскликнул он, подбегая поближе.
Ужас охватил его, он весь похолодел, сам не зная почему. В ночном сумраке он заметил человека и, вглядевшись, узнал некоего Марсулье, племянника бывшего мэра Фили, он служил сторожем в церкви св. Мартена, где небольшая группа прихожан еще оплачивала содержание священника.
— Что случилось? — в недоумении повторял Марк, видя, что Марсулье размахивает руками и говорит сам с собой.
— Не знаю, господин Фроман, — пробормотал Марсулье, видимо, сильно испуганный. — Я шел с площади Капуцинов и вдруг услышал страшный детский крик. Я бросился на помощь; мимо меня пробежал какой-то человек, а на земле я увидел этого ребенка… Тогда и я стал кричать.
Только теперь Марк заметил, что на мостовой лежит неподвижное детское тело. У него возникло подозрение, не сам ли Марсулье набросился на ребенка; подозрение это окрепло, когда он увидел в руке у Марсулье что-то белое, — очевидно, носовой платок.
— А что это за платок? — спросил Марк.
— Я только что поднял его, он валялся тут же. Вероятно, человек хотел заткнуть платком рот ребенку, а когда пустился бежать, обронил платок.
Марк уже не слушал. Он нагнулся над телом, и внезапно у него вырвался горестный крик.
— Роза! Наша маленькая Роза!
Жертвой ужасного покушения оказалась та самая прелестная малютка, которая десять лет назад поднесла букет Симону; ее кузина Люсьена держала ее тогда на руках. Теперь Роза выросла, стала очаровательной девочкой с пышными белокурыми волосами, с улыбающимся личиком и ямочками на щеках. Легко было восстановить обстоятельства преступления: возвращаясь в сумерках домой, девочка проходила по пустой площади; ее проследил какой-нибудь негодяй, напал на нее, но, услыхав шаги, бросил свою жертву и убежал. Она была в обмороке и лежала неподвижно, точно мертвая, в хорошеньком белом платьице с розовыми цветочками — праздничный наряд, который мать позволила ей надеть, когда девочка собиралась в гости к подруге.
— Роза, Роза! — в отчаянии звал ее Марк. — Почему ты не отвечаешь, моя малютка? Скажи мне что-нибудь, скажи хоть слово!