Страница 164 из 170
Жорж Санд продолжает сыпать романами как из рога изобилия. «Андре» — это незамысловатая любовная история, из которой не следует выводов ни за, ни против брака; герой слаб, как женщина: дело в том, что долгое время Жорж Санд понимала только два сорта мужчин — сильных, как львы, или изящных, как газели. «Леоне Леони» составляет некое соответствие «Манон Леско». «Симон» завершается браком, как самый заурядный буржуазный роман. Затем идет нескончаемая серия романов с итальянскими заглавиями: «Лавиния», «Метелла», «Маттея», «Последняя из рода Альдини», а позднее — «Изидора», «Теверино», «Лукреция Флориани», «Пиччинино». Писательница вступает в новый период своего творчества: она больше не проповедует, она только рассказывает, и рассказывает иногда с проникновенной прелестью.
Именно в эту пору своей жизни Жорж Санд особенно сильно поддается влиянию людей, которыми она увлекается. В период увлечения Пьером Леру она пишет «Спиридиона», «Семь струн лиры», «Странствующего подмастерья», «Мельника из Анжибо». «Письма к Марсии» были написаны чуть ли не под диктовку Ламенне. В «Консуэло» и в «Графине Рудольштадтской» встречаешь беседы о музыке, которые она, по-видимому, вела с Шопеном в годы, когда они были вместе. Я мог бы указать еще и другие влияния, не столь очевидные, но свидетельствующие о том, что в ее лице мы имеем натуру на редкость чувствительную, тончайший инструмент, отзывающийся на малейшее дуновение.
Что меня всегда поражало, так это то, что встреча с Мюссе не оставила в ее жизни сколько-нибудь заметного следа. Единственного гениального человека, который ее любил, Жорж Санд не поняла, между тем как в других руках, куда более грубых, она оказывалась податливым воском. Мюссе был для нее недостаточно серьезен, он не был в достаточной мере проповедником. Он пел — и только, а это не могло ее удовлетворить: если бы он проповедовал, он бы возобладал над ней. Я это подчеркиваю, ибо в этом сказывается весь темперамент Жорж Санд. Описывая Жака, она отчасти описывала и самое себя с присущею ей серьезностью, потребностью исправлять нравы и идеализировать человечество. По всей вероятности, она долго не понимала, что нечто может быть прекрасным само по себе, а вовсе не только потому, что приносит нравственную пользу. Ей нужны были христиане, вернувшиеся к простой и пламенной вере мучеников, философы-пророки, выступающие заступниками человечества, музыканты, чьи пышные локоны развеваются под буйным ветром вдохновения. Что же касается просто гениальных поэтов, открывающих свое сердце и плачущих человеческими слезами, до них ей не было дела. Она смотрела на них как на несмышленых детей.
Мне приходится опустить множество произведений. Я не останавливаюсь на таких вещах, как «Личный секретарь», «Маркиза», «Художники-мозаисты», «Ускок», «Полина», «Орас», «Жанна», «Грех господина Антуана» и другие. Чтобы отметить характерные черты второй манеры писательницы, я укажу на «Мопра». Роман этот имел громадный успех и остался одним из самых популярных. Когда кто-нибудь захочет составить себе ясное представление о таланте Жорж Санд, ему еще по сию пору рекомендуют прочитать именно эту книгу. Герой ее, Бернар де Мопра, рассказывает историю своей жизни двум молодым людям, гостящим у него в замке. Тут кстати будет заметить, как романистка заботится о том, чтобы разнообразить форму повествования: в «Жаке.», например, она избирает эпистолярную форму, и книга превращается в серию писем, которыми обмениваются персонажи; в другом случае рассказ ведется от первого лица или же, наконец, представляет собою литературную мистификацию — он написан в форме якобы найденных мемуаров. Чувствуется, что роман для Жорж Санд — это не бесстрастная протокольная запись какого-либо события и что она старается сдобрить его искусно сочиненными эффектами.
В «Мопра» проблема брака уже не трактуется — здесь мы попадаем в мир чистого вымысла. Впрочем, это не совсем точно, ибо сюжет романа сводится к следующему: берется молодой человек, неотесанный, грубый, выросший вне какой бы то ни было цивилизации, и затем молодую девушку заставляют обуздать его и постепенно превратить в образованного, нежного и доброго супруга. Нарочитость замысла скрыть невозможно: мы сразу же угадываем более или менее сознательное намерение автора показать нравственное превосходство женщины. Вместе с тем в романе чувствуется гул надвигающейся революции; мы присутствуем при последней схватке феодализма с духом нового, а некоторые персонажи даже призваны являть собою разумных и добрых поселян, — словом, неиспорченные натуры руссоистского толка. Но это уже второстепенные детали — роман целиком посвящен любви Бернара и Эдмеи, любви, сопровождаемой драматическими перипетиями. Вот почему можно сказать, что воображение царит в нем безраздельно.
История эта известна: Бернар де Мопра воспитывается своими дядями в маленьком уединенном замке, мрачном притоне разбойников; туда обманным путем заманивают его кузину Эдмею, которую Бернар сперва пытается изнасиловать, а потом спасает, между тем как отряд стражников захватывает замок и убивает его дядей; жестокие выходки Бернара, нашедшего пристанище у своего дяди, отца Эдмеи; медленное перевоспитание этого дикаря под влиянием Эдмеи, которая старается его обуздать и внушить ему нежную и почтительную любовь к себе; участие Бернара вместе с Лафайетом в гражданской войне в Америке, а по возвращении на родину тяжкое испытание: один из Мопра, уцелевший во время кровопролития в замке, покушается на жизнь Эдмеи, но обвиняют в этом Бернара; его приговаривают к смертной казни, и только пересмотром дела доказывается его невиновность; в финале — бракосочетание и счастливая жизнь двух влюбленных, которые оказались достойными друг друга, ибо они умели любить и одержали победу над собственной природой.
Эдмея — один из самых гордых и трогательных образов, созданных Жорж Санд. Эдмея — натура необыкновенная и по своему мужеству, и по своей гордости, и по своей непреклонной воле; но она остается женщиной, она любит, ей ведомы минуты страха и беспомощности; это уже не Лелия, которая произносит высокопарные фразы и становится в позу великой и непонятой печальницы. Сцена, в которой Эдмея изображена впервые вдвоем с пьяным и обезумевшим от страсти Бернаром, и по сей день остается блистательно написанной страницей, удивительной по своей смелости и мастерству; в Эдмее просыпается все ее женское существо, чувство собственного достоинства и здесь не покидает ее, опасность придает ей силы, и она разыгрывает роль: она доходит до того, что целует Бернара, клянется, что никому другому не будет принадлежать. И вся последующая история любви этой девушки к столь дурно воспитанному молодому человеку рассказана с безупречным искусством; в результате читатель до последней страницы не знает, что же в конце концов произойдет, хотя он догадывается, что благородное сердце Бернара, скрытое под оболочкой внешней грубости, тронуло юную Эдмею. Прибавьте к этому, что возлюбленный окутан здесь мрачной поэзией, и это заставляет предпочесть его аккуратно причесанным и безукоризненно воспитанным молодым людям. У Жорж Санд всегда можно быть уверенным, что естественный человек одержит верх над людьми цивилизованными. Стало быть, Эдмея — это энергичная, порывистая женщина, из тех, что обожают этаких диких зверей и, укротив их, выходят за них замуж.
Говоря о «Мопра», я должен указать на один персонаж, который в дальнейшем часто будет фигурировать в произведениях писательницы. Я имею в виду старого Пасьянса, своего рода Дунайского крестьянина, живущего отшельником в развалинах башни Газо. Он едва умеет читать, однако обладает при этом умом и мудростью философа. Он, я полагаю, символизирует собою природу, здоровый сельский дух, нового человека, что растет среди полей, подобно могучему дубу. Пасьянсу не хватает образования, а то бы он стал личностью выдающейся. Автор прежде всего старался извлечь живописный эффект: в развязке романа, когда Бернара обвиняют в покушении на жизнь Эдмеи, перед судом появляется не кто иной, как Пасьянс; одетый в лохмотья, с густой нечесаной бородой, загорелый от солнца, он распекает судей с суровой прямотой свободного человека. Затем он предъявляет доказательства, заставляющие оправдать Бернара. Разумеется, никакой судне потерпел бы речей Пасьянса: немедленно вызвали бы двух жандармов, чтобы арестовать наглеца. Но эффект достигнут, а романистка, в сущности, этого и добивалась. Признаться, я улыбался, читая последние полсотни страниц «Мопра», — слишком уж далек от нас весь этот мир идеальных кукол и картонных декораций из романов прежних лет.