Страница 5 из 53
Ольга сжала губы и промолчала, тем подтвердив догадку мужа. Он продолжил свой малоприятный для нее монолог.
— Геннадий, значит, посоветовал и организовал. Иного не могло и быть! — зло и громко не проговорил даже, а прокричал он. — От него ничего другого ждать было нельзя. Он еще и не такое тебе насоветует, вспомнишь меня. Я вовсе, Ольга, не удивлюсь, например, если выяснится, что он вместе с этим бандюганом Вогезом и в кафе был, где того расстреляли. Ну да черт с ним, с твоим братом. Он уже давно и надежно застрял по уши в этом дерьме. Но ты-то, дорогая моя, куда смотришь? Ты же доктор наук, профессор, академик, завкафедрой такого великолепного вуза… И этот вор в законе… Представить себе страшно. Подумай своей головкой, если станет известно о твоих контактах, что скажут, например, в твоем же институте. Твоя любимая Людка, и та начнет говорить всем и каждому о том, что она обо всем этом думает. А друзья? Знакомые? Все наверняка в ужас придут. За редким, конечно, исключением. Вот так, дорогая моя! А ты что думала — будут восторгаться, что ли? А если бы, представь себе, этот ворюга тебе встречу в том самом кафе назначил? Сказал бы, допустим, что что-нибудь новенькое поведает о Спасе? Или еще какую-нибудь историю расскажет почище этой? Ты бы и туда побежала, что ли? И где бы ты сейчас была, моя дорогая? Ты подумала? Нет же? Так о чем ты тогда думала? О чем? Скажи, может, и я пойму.
Олег то переходил на крик, то начинал спокойно размышлять.
— Понимаешь? Само по себе сегодняшнее известие, конечно, кошмарней не придумаешь. А твоя встреча с этим головорезом — и того хуже. Но будем надеяться на лучшее. Для этого тоже есть достаточно обнадеживающие факты. Во-первых, все профессионалы из милиции давно подались в бизнес. Осталась одна лимита, которая, как в анекдоте, умеет только отнимать и делить. Во-вторых, будем думать, что и дружков своих Вогез предупредить не успел, а может быть, и не хотел предупреждать. Мало ли причин у него для этого было. Все зависит от того, насколько серьезными данными об иконе он располагал. Так что будем ждать и надеяться на лучшее.
Уйдя в кабинет одеваться на работу, Олег еще раз буквально заорал оттуда как резаный:
— Ольга! Христом Богом тебя прошу, прекрати эти бессмысленные поиски, остановись, живи своей жизнью и жизнью своей семьи. Хватит, навоевались. Достаточно. Ничем хорошим, еще раз предупреждаю тебя, все это не кончится. Опомнись, наконец. Это сигнал не Спас подает, это тебе сигнал остановиться, оглянуться. А может, и Спас включил тебе красный свет светофора.
Олег плавно перешел с крика на свой обычный, спокойный тон, одновременно одеваясь, застегивая рубашку и повязывая галстук. Одевался он быстро и решительно. Не прошло и десяти минут, когда, чмокнув жену в щечку и еще раз взяв с нее слово ничего не предпринимать самостоятельно, то есть не посоветовавшись с ним, Олег с помощью длиннющей металлической ложки быстро сунул ноги в стоявшие давно наготове у порога начищенные до блеска черные мокасины. А буквально спустя несколько секунд он, спокойно закрыв за собой дверь, ушел на работу.
«Не случайно мне приснился сегодня Хван, — подумала Ольга. — Ох, не случайно, Максим Петрович, собственной персоной ты явился ночью, как дьявол, из небытия. Не случайно. Что-то еще произойдет. На все сто процентов…»
ГЛАВА 2
Званый ужин
(Оренбург. Начало XX века)
— Ольга Петровна! Ольга Петровна! До чего же ты, душенька моя, сегодня хороша, слов нет. Белое тебе всегда к лицу. Очень хорошо. Лучше не придумаешь. И шляпка из Парижа как нельзя кстати. Эх, братец мой, Василий Васильевич, распрощайся со спокойствием, уведут красавицу твою, поверь мне, старому ловеласу. И не посмотрят, учти, на все твои чины, звания и регалии. Вот так-то.
Михаил Васильевич — родной брат Василия Васильевича — сидел, раскрасневшийся, за большим обеденным столом, с шумом отхлебывал чай из тонкой, почти прозрачной чашки кузнецовского фарфора, с видимым удовольствием ел пышную кулебяку с капустой и, внимательно оглядывая содержимое стола, глазами выбирал, за что бы взяться такое еще, чего он сегодня не пробовал. Выбор был достаточно велик, чтобы озадачить даже такого явного чревоугодника, каким был Михаил Васильевич. Несмотря на достаточно раннее утро, прямо на него со стола смотрели огромные куски свежайшего пирога с налимом, расстегаи с вязигой. Вдобавок ко всему этому огромное блюдо с краснющими, здоровенными вареными раками, называемыми в народе пожарниками, было здесь также не лишним.
— Михаил Васильевич, сколько раз тебе говорила, — не забыла вставить свою обычную реплику Ольга Петровна, — ты же не простолюдин какой-то, чтобы так громко хлебать чай. Пей, дорогой, тогда из блюдечка, как купцы любят, если горячо слишком. Или подожди немножко, будь любезен, наберись терпения. Успеешь и поесть, и выпить, и закусить. Не опаздываешь же никуда. И не морочь нам голову своей откровенной, всех нас отвлекающей лестью и дифирамбами, знаем небось тебя. Сказать больше, что ли, нечего?
— Пойми, дорогая Ольга Петровна, и уж поверь моему жизненному опыту — лести никогда не бывает много. И нельзя в ней переборщить, как считают некоторые, особенно из разночинной интеллигенции. Лесть и похвала всем и всегда нравятся и очень, я бы даже сказал, приятны. Но в данном случае я ужасно далек от этого, кажущегося на первый взгляд, человеческого порока, который на самом деле есть не что иное, как достоинство. И раз вы все меня так прекрасно знаете, то знайте и то, что я, может, и напрасно, но истинную правду в глаза людям говорю, так воспитан. А уж тут-то, в семье родного брата, — повысив голос, с выражением заключил он, еще раз оглядев своим острым взглядом накрытый от всей души утренний стол, — сам Бог, как говорится, велел.
После такой тирады он все же не удержался и еще раз достаточно громко хлебнул глоток чайку. А потом протянул через весь стол правую руку с широченной ладонью, с массивной золотой печаткой с замысловатым, в причудливых узорах вензелем в виде буквы «А» на мизинце, за давно привлекшим его внимание хрустальным штофчиком, наполненным прозрачной на просвет и игравшей на солнце малиновой настойкой. Налив себе до краев хрустальную граненую рюмку, он почмокал и с нескрываемым удовольствием залпом выпил до дна ее содержимое, закусив при этом пышным куском пирога с вязигой. Потом не забыл откушать по смачному куску не меньше прежнего серьезно заинтересовавших его, будто дышащих, с пылу с жару пирогов с сагой и белугой с рисом. Опробовал в обязательном порядке и сладкого, включая ноздреватые пироги с маком, с малиновым вареньем и яблочным джемом. А выпив с превеликим удовольствием и даже крякнув вторую рюмашку, запустил себе в рот несколько маленьких горячих пирожков с луком и яйцом, с рисом и яйцом, с мясом. Третий лафитничек с малиновой крепчайшей настойкой Михаил Васильевич, заметно взбодрившийся и порозовевший, не закусывал уже ничем, только спустя несколько минут запил глотком уже остывшего к тому моменту чая с мятой и зверобоем.
— Не много ли с утра будет, а, Михаил Васильевич? — с доброй нескрываемой улыбкой, обнажившей ее ровные жемчужные зубы, спросила Ольга Петровна.
— Ты же знаешь, дорогая моя, что Михаил Васильевич свою меру знает. А тем более утреннюю, — парировал тот, продолжая последовательно уничтожать все стоявшее на столе.
Он очень любил зайти позавтракать к брату, да и вообще обожал бывать в его хлебосольном, гостеприимном, известном на весь Оренбург гастрономическими изысками и находками хозяйки доме.
— Хотел, конечно, извини, дорогая, попробовать еще и черничной, но, думаю, на сегодня и малиновой с меня хватит. Отменная, кстати, «малиновка», нужно сказать, в этот раз удалась. И самое главное — крепость при настаивании не потерялась, как в прошлый. Компот тогда у тебя вышел, а не напиток, Ольга Петровна, помнишь? А сегодня — выше всех похвал, просто прелесть. Можно сказать, и душу, и тело греет. Чудо, скажу вам, а не напиток. Как вам, дорогая моя, только удается это за всеми делами-то?