Страница 3 из 13
Извините, я забыл представиться! Меня зовут Карим Шайя. Мне тридцать два года. Рост – метр семьдесят пять, вес – восемьдесят три килограмма. Глаза карие. Стригусь очень коротко. Что еще? Если вы – докторша, и вас интересует все остальное, то на теле найдется несколько шрамов. Плюс к этому – две контузии. С последней вышло не очень хорошо, и слух иногда подводит. Какие-то странные приступы глухоты на левое ухо. Наш доктор утверждает, что со временем это пройдет. Хотелось бы ему верить…
Уже прошло два года, как я ушел из французского Иностранного легиона. Только не спрашивайте, почему я ушел, хорошо? Были причины. Мне вспоминать неохота, а вам это и вовсе без надобности. Родился и вырос в Париже. Все мои предки, а точнее – отец и дед, служили в Легионе. Это настолько вошло в нашу семью, что другой дороги у меня просто не было. Мои предки – из Алжира, и да – я мусульманин. Если честно, вопрос веры мне никогда не был важен. Ислам в нашей семье – это как аляпистая фруктовая вазочка, стоящая на подсервантнике. Вся ее ценность – в том, что куплена одним из ваших уважаемых предков. Выбросить жалко, а хранить глупо. С религией – то же самое. Семья у нас небольшая. Я самый старший. Кроме меня есть еще два брата и сестра. Братьям двадцать и двадцать два. Сестренке тринадцать лет, и она у нас любимица. С нее сдувают пылинки и хранят как зеницу ока. Жаль, но со своей семьей я вижусь редко. Причины? Это старая история, и мне не хочется ее рассказывать. Если вам это так интересно, то скажу коротко: проблемы с родственниками. Такое случается в любой семье. Бьюсь об заклад, что если покопаться в вашей памяти, то и у вас найдется дюжина таких историй…
Конец восьмидесятых годов
Западная Европа
После работы я позавтракал в уютном ресторанчике, который расположен неподалеку от моего дома. Позавтракал – и уже в полдень открыл дверь своей берлоги. Что тут рассказывать? Каждый из вас когда-нибудь снимал небольшую квартирку. Верно? Вот и я так говорю. Обычная холостяцкая берлога. Как пишут в объявлениях: «Прекрасное месторасположение. К вашим услугам: прачечная, магазин и бар. Неподалеку есть боулинг, кинотеатр и другие места для развлечений». Под словами «места для развлечений» надо понимать бордель, расположенный через два квартала. Идеальное место для холостяка. В общем – вы себе представляете, как выглядит мое жилище. Без лишней роскоши, но все аккуратно и на своем месте. Тихая зеленая улочка. Вежливые соседи. Я принял душ, потом сварил кофе и уселся в кресло, чтобы покурить и подумать. Ах да, письмо! Как же я про него забыл?
Поль Нардин, по прозвищу Медведь, – мой старинный армейский друг. Мы с ним знакомы, как говорится, сто лет. С ним и с Джузеппе Марино. На черно-белой фотографии, которая висит у меня на холодильнике, мы как раз втроем. Если не ошибаюсь, это где-то в Гвиане. Тысяча девятьсот восемьдесят второй год. Или восемьдесят третий? Уже и не вспомню.
Видите – вот этот улыбчивый парень с левой стороны? Да, это я. Собственной персоной. А вот этот здоровенный итальянец, – Джузеппе Марино. Мы иногда называли его Пеппино. Когда он был не в духе, то здорово на это злился. Помню, как-то заезжали в гости к его матушке. Втроем. Это было нечто удивительное. Его мама не могла нарадоваться. Нас приняли, как это говорится, a braccia aperte… дьявол, как это перевести? Вспомнил: с распростертыми объятиями. Вот так нас и встречали. Со всей улицы приходили толпы ее приятельниц, чтобы порадоваться на «малыша» Пеппино, прибывшего в родные пенаты. Джузеппе, как и подобает потомку древних римлян, стоически терпел все знаки внимания. Терпел даже тогда, когда эти горластые соседки пытались погладить его по головке, приговаривая: «Povero, povero ragazzo!» В ответ на эти стенания, наш «бедный, бедный мальчик», похожий на племенного бычка, принимал скорбный и послушный вид. Обещал одуматься и исправиться. Мы с Полем тихо угорали, глядя на эту картину. Надо было видеть, как старина Джузеппе молитвенно складывал ладони, поднимал глаза к небу (поминая Божью Матерь не самыми хорошими словами). Вот он на фотографии. Да, вот этот крепыш, с пулеметом наперевес. Здоровый как буйвол. А вот этот, черноволосый, с хмурой физиономией – и есть тот самый сержант Поль Нардин.
– Так, что там у нашего Медведя? – Я разорвал конверт и вытащил довольно большое письмо. Три страницы. Странно. Для Нардина это слишком много. Он, как правило, сух и немногословен. Излагал только новости и факты, оставляя эмоции на совести собеседника.
Письмо перечитал два раза. Если бы сейчас за мной наблюдала наша белоглазая консьержка, то наверняка бы подумала, что я не только развратен, но и неграмотен. Потому что вид у меня был слегка ошарашенный. А новости, про которые писал Нардин, были не самые хорошие. Во-первых, погиб Джузеппе Марино. Погиб в какой-то американской дыре… как ее там? Сан-Антонио, да. Погиб на службе. Он был хорошим парнем. Поначалу я подумал, что тут дело нечисто и Полю нужна помощь. Мало ли… Может, он нашел ребят, которые виновны в гибели Пеппино, и надо произвести некоторые «расчеты» с местным населением. Все оказалось проще. Смерть Марино – это простая случайность. Увы, такое тоже случается. Дьявольщина, как же это глупо! Я даже кулаком грохнул по столу. От злости. Глупо! Выжить в таких переделках, что и вспомнить страшно, и погибнуть в какой-то техасской глуши!
Кроме этого, Нардин написал о работе. Вот здесь и начинались непонятные вещи. Как я понял, как раз перед своей гибелью Джузеппе успел пристроить Поля на работу. В охранную контору. Что за работа и в чем она заключается, Поль не написал. Как понимаю, это не тот случай, когда информацию можно доверить бумаге и почтовой службе. Обрисовал сферу деятельности – так будет точнее. В общих и ничего не значащих фразах. Одна фраза меня очень удивила. «Все, что тебе расскажут работодатели, а именно Патрик Бэлл, это правда». Последнее слово было дважды подчеркнуто.
С одной стороны… предложение привлекательное. По словам Поля, это не просто хорошее жалованье, а «интересный шанс» и «привычная работа». Тут я немного не понял. Какой именно шанс? Свернуть себе шею? Мог бы и поподробнее написать. Или позвонить на крайний случай. Тоже мне, великий комбинатор. И про «привычную работу» подробнее написать. Если под этим словом он подразумевает какие-то военные действия, то при чем здесь Техас? Хоть бы континент, где эта работа намечается, упомянул, старый бродяга.
А через несколько дней все и решилось. Причем, как это часто бывает, без всякого участия с моей стороны. Шеф в очередной раз напился и начал ругаться. Досталось всем. И глупой секретарше, которая пришла в слишком длинной юбке, и этой «жирной визгливой корове» – жене, которая позвонила не вовремя. Еще как не вовремя – когда жена начала орать в телефонную трубку, наш шеф (аккуратно повесив пиджак на спинку кресла) уже собирался разложить на столе секретаршу. После ультразвука, вылетевшего из телефона, сексуальное желание сошло на нет, и начальник был зол как сто тысяч чертей.
Потом (после двух стаканов коньяку) стенания перешли в область политики, и весь свой гнев он обрушил на эту «старую сволочь», которая погубит весь мир. Под этим любезным обращением шеф понимал своего тестя. Как я уже говорил, это крупный чиновник из Бундестага. Не знаю, что он ему наплел во время последнего семейного ужина, но шеф рвал и метал. Все грозился, что объединение Германии выйдет боком, и этой «старой развалине» – в первую очередь. Потом, как обычно, в стену полетела бутылка. Разумеется, уже пустая. Кстати, перед уходом надо будет оставить записку секретарше, что в кабинете шефа надо опять убрать осколки и вставить новое стекло в разбитую рамку. Начальник, когда доходил до определенной кондиции, как правило, целился в большую семейную фотографию. Она висела посередине стены, и шеф, даже сильно пьяный, редко промахивался. В итоге его «семейное счастье» разлета́лось вдребезги, а он засыпа́л прямо за столом. С блаженной улыбкой на лице и чувством выполненного долга.