Страница 17 из 17
С самого раннего детства Мередит предполагала, что когда-нибудь получит возможность последовать примеру предков и занять законное место в компании. Каждое последующее поколение мужчин Бенкрофтов поднималось шаг за шагом в иерархии фирмы, начиная с заведующего отделом, ступенька за ступенькой делая карьеру, пока не становились вице-президентами, а позже президентами и главами корпорации.
Наконец, когда они были готовы удалиться от дел, передавали бразды правления сыновьям, а сами становились председателями совета директоров. Все шло по заведенному порядку вот уже почти сто лет, и за все это время ни служащие, ни пресса ни разу не осуждали Бенкрофтов за некомпетентность, не намекали, что они не заслуживают столь высоких должностей. Мередит верила, знала, что может стать достойной преемницей отца, если получит такую возможность. Все, чего она ожидала и хотела, — подходящего шанса. Но отец не желал дать его Мередит лишь потому, что она имела несчастье родиться дочерью, а не сыном.
Доведенная едва ли не до слез, Мередит натянула платье, завела руки за спину и попыталась застегнуть «молнию», одновременно подходя к туалетному столику и глядя в зеркало. Девушка без всякого интереса рассматривала короткое вечернее платье без бретелек, купленное за несколько недель специально для этого случая. Корсаж был разрезан по бокам, подхватывая груди, как саронг: многоцветный шелк пастельных тонов, словно неяркая радуга, сужался у талии и легким вихрем ниспадал до колен.
Подняв щетку, она провела по длинным волосам и, не желая делать сложную прическу, откинула их с лица, свернула узлом и вытянула несколько длинных, ложившихся на уши прядей, чтобы смягчить общий эффект. Идеальным украшением для такого платья мог бы послужить кулон из розового топаза, но отец сегодня вечером тоже будет в «Гленмуре», и Мередит не желала доставить ему удовольствие видеть на ней эту драгоценность. Вместо этого она надела затейливые золотые серьги, усаженные розовыми камнями, переливавшимися и сверкавшими в электрическом свете, но кроме них — ни одного украшения. Прическа придавала ей элегантный вид, а золотистый загар чудесно контрастировал со светлыми тонами платья, но будь это не так, Мередит не расстроилась бы и не подумала переодеться в другой наряд. Ей действительно было безразлично, как она выглядит, и решение ехать на бал пришло лишь потому, что Мередит не могла вынести мысли о том, чтобы остаться сегодня дома в одиночестве и медленно сходить с ума от раздражения и тоски. Кроме того, она обещала Шелли Филмор и друзьям Джонатана, что присоединится к ним.
Она уселась за столик, натянула туфли из розового муара на высоких каблуках в тон платью, а когда выпрямилась, случайно взглянула на висевший в рамке, журнал «Бизнес уик», на обложке которого была фотография универмага Бенкрофтов с швейцаром в униформе, стоявшим у дверей. Четырнадцатиэтажное здание стало эмблемой и приметой Чикаго, а швейцар — символом неустанного стремления Бенкрофтов как можно лучше обслужить посетителей. В журнале была помещена также восторженная статья о магазине, где говорилось, что этикетка с именем «Бенкрофт» стала признаком определенного общественного статуса, а затейливое «Б» на пластиковом пакете с покупкой — характеристикой придирчивого покупателя с прекрасным вкусом. В статье также рассказывалось о чрезвычайной компетентности наследников семьи Бенкрофтов, необыкновенном умении разбираться в бизнесе, которому они посвящали жизнь, и что талант и любовь к розничной торговле передавались в генах от поколения к поколению Бенкрофтов еще со времен основателя фирмы Джеймса Бенкрофта.
Когда журналист, интервьюировавший отца Филипа, спросил об этом, тот рассмеялся и ответил, что все возможно. Он добавил, однако, что именно Джеймс Бенкрофт установил традицию, передающуюся от отца к сыну, — традицию тренировки и обучения наследника с самого детства, с того времени, когда ребенок становился достаточно взрослым, чтобы обедать с родителями. За столом отец начинал с того, что рассказывал наследнику обо всем происходившем в магазине. Для ребенка эти истории становились чем-то вроде сказки, рассказанной на ночь. Постепенно возрастали волнение и желание узнать, что будет дальше, незаметно накапливались знания. Накапливались и впитывались. Позже обсуждались проблемы попроще и предлагалось найти способ выйти из положения. Отцы внимательно выслушивали отпрысков, пусть даже те оказывались не правы. Но ведь не решение проблемы было главной целью. Самым главным считалось научить, ободрить и возбудить интерес.
В конце статьи автор спрашивал Сирила о преемниках, и, думая об ответе дедушки, Мередит всегда ощущала ком в горле:
— Мой сын уже унаследовал должность президента. У него один ребенок, и когда придет время занять кресло отца, не сомневаюсь, что Мередит с честью выполнит свой долг. Я хочу лишь дожить до того, чтобы увидеть это своими глазами.
Мередит знала, что если отец настоит на своем, ей никогда не видеть президентского поста в фирме, и хотя он всегда обсуждал дела с дочерью, совсем как его отец когда-то, тем не менее был непреклонен в своем нежелании видеть ее на должности хотя бы начальника отдела. Она поняла это как-то за ужином, вскоре после похорон деда. В прошлом Мередит не раз упоминала о намерении следовать традиции и занять свое место в фирме, но отец либо не слушал, либо не верил ей. Однако в тот вечер он впервые принял ее слова всерьез и с безжалостной откровенностью сообщил, что не желает и не думает о том, что она пойдет по его стопам. Эту привилегию он оставлял для будущего внука. Потом Филип холодно ознакомил дочь с еще одной традицией, о которой ей ничего не было известно. Женщины семьи Бенкрофтов не работали в магазине и вообще нигде не работали. Их долг — быть примерными женами и матерями и посвящать оставшееся время благотворительным и общественным делам.
Но Мередит не собиралась смириться с этим, не могла, по крайней мере сейчас. Задолго до того, как она влюбилась в Паркера или думала, что влюбилась, другое, более сильное чувство владело сердцем — настоящая любовь к «ее» магазину. Уже в шесть лет она была в дружеских отношениях со всеми швейцарами и охранниками, в двенадцать знала имена и обязанности всех вице-президентов, в тринадцать попросила отца взять ее в Нью-Йорк, где провела день в огромном универмаге Блумингдейла, переходя из отдела в отдел и знакомясь с работой прекрасно отлаженного механизма, пока отец был на совещании в конференц-зале. Уезжая из Нью-Йорка, она уже имела собственное мнение, хотя и не очень верное, насчет того, почему «Бенкрофт» гораздо лучше «Блуми».
Теперь, в восемнадцать, она уже имела представление о проблемах компенсации работникам, принципах закупки товара, коэффициенте доходности и об ответственности за качество продаваемого товара. Все эти вещи неотразимо притягивали ее, именно это она хотела изучать и не собиралась провести следующие четыре года, постигая романские языки и искусство Возрождения.
Когда Мередит сказала об этом отцу, тот с такой силой ударил кулаком по столу, что подпрыгнули тарелки:
— Ты поступишь в Мэривилль, где учились обе твои бабки, и станешь жить дома. Дома! Ясно? Разговор окончен!
Он отшвырнул стул и ушел.
Ребенком Мередит из кожи вон лезла, чтобы сделать ему приятное и угодить оценками, манерами, послушанием. Говоря по правде, она была идеальной дочерью. Теперь же, однако, приходилось признать, что цена мира и покоя в доме становилась слишком высокой, и от Мередит требовалось полностью отказаться от планов на будущее и подчинить собственную индивидуальность несправедливым требованиям, не говоря уже о том, чтобы пожертвовать общественной жизнью. Его бессмысленный отказ позволить дочери встречаться с мужчинами или ходить на вечеринки не был сейчас основной проблемой для Мередит, однако этим летом стал причиной разногласий и бесконечного стыда и смущения. Теперь, когда Мередит исполнилось восемнадцать, отец, вместо того чтобы смягчиться, казалось, с каждым днем становился все строже. Если Мередит назначала кому-то свидание, Филип лично встречал молодого человека у двери, подвергал бесконечному перекрестному допросу и обращался с ним при этом с оскорбительным пренебрежением, обычно приводившим к тому, что тот никогда и никуда не приглашал больше Мередит. Кроме того, он установил смехотворное правило, по которому дочь должна была возвращаться домой не раньше полуночи. Если Мередит ночевала у Лайзы, он обязательно изобретал причину, чтобы позвонить и убедиться, что она именно там. Когда дочь отправлялась покататься на машине, отец требовал подробного отчета о том, куда она поедет, а по возвращении домой Мередит должна была рассказать, что делала каждую минуту. И все эти годы, проведенные в закрытых школах, отличавшихся строжайшими правилами, девушка мечтала ощутить на губах вкус свободы. Сама мысль о том, что придется четыре года провести дома, под бдительным оком отца, была невыносимой.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.