Подвиг ''Тумана''

Но вот все готово. Раскручивая за собой шнур, комиссар и Анисимов поползли к высокому уступу скалы, отчетливо вырисовывавшемуся на фоне серых облаков. Стрельник вытянул из-за пазухи ракетницу. Оставляя за собой жидкую полосу дыма, в черное небо медленно взмыла красная ракета. Стрельник поднес заранее зажженную папиросу к шнуру и, не отрывая глаз, следил за серым дымком, который неторопливо пополз к заряду.

Какими длинными казались секунды ожидания.

Перестрелка усилилась. Фашисты, их было более десятка, уже прорвались за ворота и приближались к ящикам.

«Еще метров десять осталось», - подумал Стрельник, провожая взглядом струйку дыма, улиткой передвигавшуюся между камней.

Но что это?!

Неожиданно к небу с протяжным, как в сильную грозу, раскатистым громом взметнулся высокий столб пламени. Над уходящими в ночь скалами повисла клубящаяся шапка темно-бурого дыма, перемешанного с оранжевыми космами пламени.

- Кто взорвал склад? - крикнул Стрельник Анисимову.

Тот недоумевающе пожал плечами. И в этот момент раздался грохот второго взрыва. Волна горячего воздуха пахнула нестерпимым жаром в лица десантников. В воронке, там, где только что был гитлеровский склад, клокотало пламя. С оглушительным треском, разлетаясь фонтанами огненных брызг, рвались снаряды и мины.

Прижавшись спиной к скале, Анисимов как завороженный смотрел на бушующее море огня. Глаза его были широко открыты, губы шевелились в неслышном шепоте. Стрельник толкнул матроса в спину и, махнув рукой в сторону сопок, крикнул только одно слово:

- Давай!

Прикрывая головы от летящих сверху камней и комьев земли, они поднялись на скалу и поспешили к месту сбора. Обратный путь был проделан удивительно быстро - они просто не заметили его. Когда Стрельник и Анисимов спустились со скал к берегу, уже начинался прилив. Море вплотную подступило к вытащенной на отмель шлюпке. Они столкнули ее и остались по пояс в воде, с тревогой прислушиваясь к ночным шумам.

Первыми к месту сбора пришли Левочкин и Пелевин. Вскоре появился раненый Терехин. Из-под левого рукава его ватника белел бинт. Он сам себе сделал перевязку.

- Тяжело ранен Кочевенко. С ним Быльченко, но он тоже ранен, - доложил комиссару Терехин.

На помощь товарищам отправились Пелевин и Левочкин. Они вернулись быстро. На руках принесли Кочевенко и бережно уложили на днище шлюпки, укрыв ватниками.

Тихо, без команды весла ударили по воде. Шлюпка, набирая скорость, все дальше уходила от берега.

Кочевенко пришел в себя, когда «Туман» уже подходил к базе. Подле его койки на разножке сидел комиссар.

- Как себя чувствуете, Кочевенко? Сейчас отправим вас в госпиталь, - негромко сказал Стрельник, склонившись над раненым,

- Товарищ комиссар... - сделал попытку приподняться старшина. - Я хочу... Я...

- Потом... потом. Лежите спокойно.

- Я хочу рассказать... Это ж я виноват... Я... Было так. Веду огонь из-за камня и вдруг слышу: подходят автомашины. Ну, думаю, туго теперь придется. Что делать? А бочки с горки мне хорошо видать. Потихоньку пополз к ним. И тут мне пуля в спину ударила... Сначала я сгоряча и не почувствовал. Вижу: бочки рядом. С размаху ударил в днище одной ножом. Заструился бензин. Струйка тоненькая, будто из крана бензин льется. Вынул я спички, поджег и ногой оттолкнул бочку. Она покатилась прямо к ящикам. А вот дальше, хоть убей, ничего не помню...

Стрельник молча выслушал старшину. Потом встал, несколько раз взволнованно прошелся по кубрику, снова сел. Как ни старался он говорить спокойно, голос выдавал его.

- И ни в чем-то ты не виноват, старшина. Молодец! Спасибо тебе! - Стрельник наклонился и неловко поцеловал Кочевенко в сухие, горячие губы. - Ты достоин звания коммуниста! Я первый дам тебе рекомендацию.

Комиссар снова вскочил с разножки и принялся мерить шагами короткое расстояние от койки до двери.

В кубрик, громко цокая подковками ботинок, спустился Саша Пелевин. По яркому румянцу на щеках матроса было видно, что он чем-то взволнован.

- Что стряслось, Пелевин? - спросил Стрельник.

- Дело, понимаете, деликатное, - замялся матрос. - Как быть с музыкой на текущий момент, товарищ комиссар?

- С музыкой? О какой музыке вы говорите? - удивился Стрельник.

- Да про гармошку я. Можно ли сейчас на ней играть?

- Если исправная гармошка, то, конечно, можно, - улыбнулся Стрельник. - А разве вам не позволяют?

- Я было начал, а Поляков ругается. «Не время, говорит, сейчас музыкой заниматься... Кругом такое творится». И Марченко тоже с ним заодно. А другие матросы против. Поспорили, а решить не можем... Вот я и пришел.

Комиссар подошел к Пелевину:

Песня и стих -

Это бомба и знамя,

И голос певца поднимает класс... -

Помните, чьи это слова?

- Как же, помню. Маяковского! - расцвел улыбкой матрос.

- Верно. Песня и музыка никогда никому не мешали - играйте и пойте! С песней веселее воевать!

«ПОСЛЕ БОЯ СЕРДЦЕ ПРОСИТ МУЗЫКИ ВДВОЙНЕ»

На войне, как известно, не бывает выходных дней. На фронте и в воскресенье и в будни - всегда дел по горло. И потому так радостно становится на душе у матроса, когда вдруг нежданно-негаданно выпадает желанный отдых. Пусть редко это случается, тем радостнее короткие минуты фронтового веселья.

Сегодня кубрик «Тумана» полон музыки и песен. Моряки не привыкли грустить. Коль драться так драться, а веселиться так веселиться! Такова уж морская душа!

Тесно в кубрике. Все свободные от вахт матросы собрались здесь. Старается гармошка. Трудно ей. Веселые возгласы, дружный раскатистый смех забивают ее переливчатые трели. Но напрасно! Не сдается гармонь. Надрывается, но не сдается.

- А ну, шире круг!

- Шире!

- Еще шире!

Негде развернуться для настоящей матросской пляски. Плотным кольцом окружили моряки гармониста Сашу Пелевина:

Басит вместе со всеми радист Михаил Анисимов, и ноги его в такт музыки выбивают лихую чечетку:

- Э-эх! - сбросив фланелевку, чертом выскочил в круг пулеметчик Рахов. Походка у Аркадия плавная, перестук каблуков о палубу легкий, еле слышный. Трудно устоять, чтобы не пуститься с ним в пляс!

Когда в круг вошел Иван Быльченко, все покатились со смеху. Еще бы! Куда ему, огромному морячине, с Раховым тягаться. А Иван и ухом не повел на смех. Пляшет себе молчком. Старается парень вовсю.

- Давай, Иван! Давай! Поддай жару! - кричат ему друзья. Все знают, пляшет он сегодня от большой радости: письмо получил от зазнобы. И портрет во весь конверт. А на обороте всего два слова. А какие слова: «Навек твоя». Ну как тут не заплясать!

Вчера перед строем командир благодарность Ивану объявил за быстрый и отличный ремонт материальной части. После возвращения из похода он первым доложил, что его боевой пост к бою готов.

Жарко Ивану, щеки румянцем расцвели, по лбу капельки пота ползут, но он не сдается. А матросы хохочут, подбадривают: