Вечный человек

…Тридцатый барак. Здесь содержатся русские заключенные. Прозвучал сигнал отбоя. Люди из последних сил карабкаются на нары и укладываются спать. Внезапно погас свет. Тишина. В непроглядной темноте послышался чей-то негромкий скорбный голос:

— Товарищи! Траурный митинг считаем открытым. В ночь на восемнадцатое августа в Бухенвальде гитлеровские палачи зверски убили великого вождя немецкого пролетариата Эрнста Тельмана. Прошу поднять головы и почтить память товарища Тельмана. В тишине слышится прерывистое дыхание сотен людей.

— Мы никогда не забудем товарища Тельмана. Дело, за которое он боролся, живо и будет жить. Фашизм будет разгромлен! Товарищи, если кто из вас знает о жизненном и революционном пути Эрнста Тельмана, пусть расскажет о нем другим. Траурный митинг объявляю закрытым.

Зажегся свет. Люди невольно устремили взгляд в ту сторону, откуда только что звучал голос. Но ничто не напоминало о присутствии в бараке кого-либо из посторонних.

В последующие дни и ночи траурные митинги проводились в бараках и в рабочих командах. По-разному отмечалась память Тельмана. Вот работают в одной из штолен каменоломни три-четыре человека. Вдруг один из них опускает кирку, тихо, чтобы слышно было только соседям, говорит:

— Товарищи, в ночь на восемнадцатое августа… — и призывает почтить память Эрнста Тельмана минутой молчания. И узники, бросив работу, стоят минуту, скорбно опустив головы.

Весть об убийстве Тельмана особенно потрясла немецких коммунистов. Старые тельмановцы плакали. Плакал и железный Отто.

Назимов был рядом с ним. Утешать, вообще говорить что-либо в эти минуты Назимову казалось неуместным. Баки, словно принимая на себя часть этого горя, положил на плечо Отто руку.

Вытирая глаза ладонью, Отто говорил:

— Фашизм принес неисчислимые беды и страдания народам мира, также и всем честным немцам. Не перечислить его злодеяний. Но зверское убийство нашего Эрнста!.. Нет, это не будет забыто. Подняв руку на Тельмана, фашизм подписал свой приговор…

Отто тяжело поднялся с места.

— Спасибо, друг! — сказал он Назимову. — Спасибо за то, что разделяете наше горе.

Ночью Назимова вдруг разбудил связной с повязкой лагершуца, велел идти в умывальню.

— Скорее, там ждет вас Кимов Николай, — успел прошептать связной.

Кимов стоял у окна. Быстро обернулся на скрип двери.

— Борис, — прерывисто заговорил он, — сегодня гестапо арестовало двадцать человек. Причины пока неизвестны. Среди арестованных двое русских: Славин и Ефимов. Славин не состоит членом организации, но знает некоторых наших из людей Внутреннего лагеря. А Ефимов — связной Симагина. Ему известно очень многое.

Пораженный Назимов молчал.

— Симагин вполне верит Ефимову, — продолжал Кимов. — А вот Славин — молод, недостаточно глубоко изучен нами. Выдержит ли он пытки гестаповцев? — Помолчав, Кимов спросил: — Ефимов знает вас?

— Мне с ним не приходилось встречаться.

— Все равно будьте настороже. Центр приказывает временно прекратить всякие занятия. Если есть учебное оружие — вернуть по назначению. Немедленно! О случившемся сообщите комбатам. Остальным командирам и бойцам дивизии пока не следует говорить. Дальше будет видно. Указания — только через меня.

Никогда прежде не нависала над подпольной организацией столь грозная опасность. Что-то будет? Подполье замерло.

Утром во многих бараках гестаповцы произвели обыск. Явились и в сорок второй блок. Офицер гестапо вызвал Отто, отрывисто спросил у него что-то и помчался наверх. За ним побежали сопровождающие солдаты.

Назимов был занят обычным своим делом: вытирал пыль на нарах первого этажа, мыл полы. Мелькнувший в дверях офицер в черных перчатках показался ему знакомым. Где он видел его? Вот память…Постой, да ведь это… это же Реммер! Фон Реммер!..

Назимова словно облили кипятком, от макушки до пяток обожгла огненная струя. Не выдержав, он бросил тряпку, прислушался. Сверху доносилась ругань. Кого-то, кажется, ударили, что-то упало с грохотом. «Неужели гестаповцы напали на след организации?» Баки кинулся было к окну, где под маскировочной бумагой были спрятаны планы лагеря и эсэсовских бараков. Но сделать что-либо уже поздно было: стуча сапогами, гитлеровцы спускались вниз. Назимов шмыгнул в уборную.

Гестаповцы почему-то не обыскали нижний этаж. Назимов, затаив дыхание, ждал их ухода. Вот они — в коридоре. Вот — хлопнула дверь, все стихло. Удостоверившись, что гестаповцы покинули сорок второй барак, Назимов сейчас же побежал к Отто.

— Что им надо? — спросил он.

Отто покачал головой. Он был мрачен — Кого они ищут?

— Если бы я знал… Садись, успокойся, — помолчав, предложил Отто. — Вот так, — сказал он минут пять спустя. — А теперь иди делай свое дело. Нам нельзя терять хладнокровия.

В когтях гестапо

Причта ареста стала известна подпольной организации на следующий же день. В одну из рабочих команд, где проводился митинг памяти Тельмана, по-видимому, сумел проникнуть провокатор. Он и выдал всю группу. Арестованные не знали, кто их предал: гестапо забрало всех до одного участников митинга — двадцать человек. Предательство было особенно опасным. Ведь шпик продолжал находиться среди арестованных. Он слышит их разговоры, знает их настроения. Все будет передано гестапо. А подпольная организация не могла решительно ничем помочь, так как тоже не знала, кто именно выдал.

Вскоре стала известна еще одна подробность. Группу арестовали не во время митинга, а спустя два дня: провокатор не имел возможности немедленно совершить свое подлое дело. Днем он был на глазах у соседей, а ночью лагершуцы никого не подпускали к комендатуре. И предатель, должно быть наторелый в своем черном деле, дожидался момента, когда ему повстречается кто-либо из комендатуры.

Из числа арестованных никто не жил в сорок втором бараке, поэтому причина обыска там так и осталась неясной.

Когда Назимов сообщил через Кимова в центр о Реммере, эта новость заинтересовала руководителей центра. Немецкие подпольщики разузнали, что новый начальник лагеря Кампе большой друг Реммера. Оба они одновременно получили новые назначения — один в Бухенвальд, другой в Веймар — шефом Гестапо. Оба поносили своих предшественников за беспечность, хвастались, что наведут каждый в своем деле порядок, с корнем вырвут коммунистическое подполье.

Могло ли назначение Реммера в Веймар чем-либо грозить Баки? Вряд ли. Конечно, новый шеф гестапо будет часто бывать в Бухенвальде. Но вряд ли он помнит даже фамилию Назимова, ведь через руки этого палача прошли сотни подследственных. Все же Баки не считал себя вправе быть спокойным.

Доходили слухи, что недавно арестованных лагерников подвергали в Веймаре нечеловеческим пыткам. Но никто не знал ничего доподлинно. Из застенков гестапо редко доносились какие-либо вести.

Только впоследствии выяснились некоторые подробности.

Связной Ефимов был молодой парень, но уже испытанный, надежный подпольщик. Человек ясных мыслей и твердых убеждений, он никогда «не мудрствовал лукаво», не углублялся в лишние размышления, он свято верил в правоту доверенного ему дела и готов был служить ему до последнего дыхания. Никакие муки и пытки не страшили его, он заранее готов был к ним, так как возможность провала грозила каждый день. Ефимов знал многое, но это лишь заставляло его еще крепче взять себя в руки, чтобы не подвести товарищей. Впереди предстояли жесточайшие испытания, и Ефимов был готов держаться до конца.

Казалось, тот спрашивал: «Что случилось с тобой, Гриша? Где ты недосмотрел?» Пока что Ефимов не мог ответить на этот вопрос, так как не знал причин ареста. Он делал разные предположения. Неужели напали на след русской подпольной организации? Это была первая и самая тяжелая мысль. Если так, то почему арестовали всю группу? Ведь в команде больше половины рабочих были немцы; кроме них два поляка, три чеха, один француз. Соблюдая конспирацию, Ефимов ни с кем из них по делам подполья связи не держал. В своей рабочей команде он держался незаметно, на митинге не сказал ни одного слова.