Выпавшие из времени

На похороны он не успел. Отец сгорел за два дня от непонятной болезни, которую так и не смог определить земский врач. Зато определил Григорий. Простояв три часа на могиле, не замечая ни студеного ветра, ни секущего лицо колючего снега, он ясно увидел всю картину случившегося. Отец умер в результате порчи, наведенной заезжим из Львова колдуном. А заказал порчу сосед, у которого были виды на принадлежащий отцу земельный клин.

Наверное, именно тогда и превратился Грицко в Мангуста, хотя прозвали его так больше, чем столетие спустя. Соседа он трогать не стал, рассудив, что если уничтожит его, то сам превратится в черного колдуна, и вручил его судьбу в руки Господа, не забыв, правда, устроить так чтобы он и думать забыл об отцовской земле. Зато разыскал львовского чародея и в результате скоротечной, но яростной невидимой схватки у того перестало биться сердце.

Григорий вместе с заботами о немалом хозяйстве отказался от своей доли наследства в пользу старших братьев, и снова уехал в Киев. Случившаяся трагедия полностью раскрыла и даже обострила его способности. Осознав это, он ушел из школы и занялся самообразованием. Теперь он проводил все свободное время в библиотеке, проглатывая по книге за вечер, а в выходные и по две. Упор он делал на юриспруденцию, и все прочитанное без особых усилий откладывалось в его бездонной памяти.

В тот же год он сдал экстерном выпускные экзамены в Киевском университете и самым молодым из соискателей получил диплом юриста. С этим дипломом Григорий отправился в губернское полицейское управление, где написал прошение о приеме на службу, но из-за молодости получил от ворот поворот. Обидевшись на киевских чиновников, он уехал в Екатеринодар и три года служил там помощником нотариуса. А когда Григорию исполнился двадцать один год, он был, наконец, принят на полицейскую службу и направлен бороться с преступностью в печально известный своими жиганами город Ростов-на-Дону.

Этим и занимался он по мере своих сил до самой революции, став участковым приставом и штабс-капитаном полиции. Особое внимание он уделял преступникам со способностями. Благодаря его деятельности, в городе стало неуютно всякой нечисти, а самым зловредным, кого он уличил в особо страшных и богомерзких делах, пришлось уйти туда, откуда не возвращаются.

Со временем ему, по годам давно уже зрелому мужчине, пришлось прибегать к маскировке, чтобы не смущать умы своим до неприличия молодым видом. Он отпустил закрывающие половину лица старомодные бакенбарды и огромные пышные усы, по которым его безошибочно узнавал весь город.

Все это время Григорий без устали подыскивал единомышленника среди колдунов, не запятнавших себя связями с врагом рода человеческого, понимая, что в одиночку ему не справиться. Однако ни в ком из них он не увидел того огня ненависти, что горел у него в груди, и без которого не могло идти и речи ни о какой борьбе. Так он сражался в одиночку до самого семнадцатого года, пока кровавые события не показали, что он не рассмотрел, упустил главного врага, исподволь захватившего власть в стране.

Но Григорий не уехал из России, хоть жить в ней стало опасно. Он менял города, фамилии, внешность, и ни на минуту не прекращал своей борьбы. За ним по стране шел невидимый мор черных колдунов, почти поголовно полезших в комиссары и чекисты, но в одиночку Григорий не мог поспеть везде. А потом, в начале тридцатых годов, он почувствовал какой-то глубинный сдвиг и понял, что времена меняются. Возрождающаяся в новых, уродливых формах Российская империя с кровью, мясом и стонами выдирала из своего многострадального тела смертельные опухоли. Один за другим, без всякой помощи со стороны Григория, исчезали оседлавшие хребет страны черные маги. Но уходили они не просто так, а утаскивали вслед за собой тысячи и тысячи не только обманутых ими помощников, но и совсем уж ни в чем не повинных людей. Григорий сам чудом выскочил из этих чудовищных и безжалостных жерновов.

Эта кровавая мясорубка крутилась долго, то уменьшая обороты, то снова наращивая. Потом были четыре года войны, которые Григорий провел под чужим именем в армейской разведке, ходил старшим группы за линию фронта. К маю сорок пятого боевые ордена не умещались у него на груди, но одновременно Григорий почувствовал повышенное внимание к себе одного неприятного типа из контрразведки, что-то заподозрившего в чрезмерной удачливости лихого разведчика. Попытка воздействовать на него не увенчалась успехом, этот майор никак не хотел подчиняться его воле. И Григорию пришлось в очередной раз исчезнуть, растворившись в переполненном войсками Берлине.

К этому времени в результате долгих наблюдений и размышлений он пришел к выводу, что существует какая-то неизвестная ему сила, влияющая на ход событий. Кто-то исподволь, незаметно направлял верховную власть, олицетворяемую в то время одним человеком, в нужную для себя сторону. Иногда вектор этой направленности устраивал Григория, иногда он был категорически против, но сделать ни в том, ни в другом случае ничего не мог. Сам он не раз предпринимал попытки выйти на высший уровень, и до войны, и после нее, но все подступы оказались так плотно перекрыты, что не помогло даже чрезвычайное напряжение всех сил и способностей.

Зато в тысяча девятьсот сорок восьмом году Григорию улыбнулась удача - у него, наконец, появился единомышленник и соратник, Игнат Архангельский. Тогда Игнату едва исполнилось четырнадцать и ему пришлось пережить страшную трагедию. Он жил в маленьком городке на берегу Волхова, где в чудом сохранившейся старинной церкви служил священником его отец. Мать Игната умерла при родах, и они с отцом остались единственными близкими друг другу людьми. Однажды, дождливым октябрьским вечером, когда закончилась служба, Игнат пораньше ушел из церкви домой - он всегда помогал отцу в храме, стойко перенося издевательства сверстников-комсомольцев, считавших веру в Бога разновидностью психического заболевания, чем-то сродни шизофрении, - а отец остался по какой-то надобности, пообещав скоро прийти.

Паренек давно уже приготовил ужин на двоих, переделал все домашние дела, а отца все не было. Глубокой ночью, мучимый тяжелым предчувствием, он снова отправился в церковь. То, что он там увидел, могло надломить психику даже взрослого мужчины. Изрубленное на куски распятие валялось на полу, а на его месте вниз головой висело тело священника с перерезанным горлом.

До этого Игнат рос совершенно обычным парнем и даже не подозревал, что в нем может быть что-то выходящее за пределы нормы, не такое, как у других. Но в тот момент, когда он увидел стекающие из страшной раны капли крови, в голове у него будто взорвалась ослепительная молния, и он стал воспринимать мир по-другому.

Милиция быстро нашла убийц, которыми оказались два потерявших от водки человеческий облик уголовника. Взяли их, когда они пытались продать украденные в храме подсвечники и серебряные оклады от драгоценных древних икон (сами иконы так никогда и не нашли). Их обвинили в убийстве священника, и дело на этом было закрыто. Но Игнат так не считал. Когда ему показали задержанных, чтобы выяснить, не видел ли он их раньше, и он заглянул им в глаза, перед его взглядом прошла вся картина страшного ритуала. Уголовники лишь тупо исполняли приказы, а руководил всем сухонький старичок с огромными сросшимися седыми бровями. Именно по этим бровям и узнал Игнат жившего на окраине городка деда Михея, которого боялась вся детвора и к которому, крестясь украдкой и настороженно оглядываясь, бегали со всего городка и даже приезжали из Ленинграда женщины с просьбой приворожить любимого, или наслать порчу на злую разлучницу.

Дед Михей был очень стар, чувствовал приближение конца, и из-за этого возненавидел весь свет. Может быть, у него от старости что-то перемкнуло в сознании, или ему на самом деле было видение от самого сатаны, но он вбил себе в голову, что продлить его жизнь может кровь православного священника, добытая в освященном храме. Именно потому, что Михей собрал кровь в ведро, под телом жертвы ее оказалось очень мало, что удивило милицию, но не направило ее на верный путь.