Страница 12 из 13
– И зачем было об этом песню писать? – спросил Федор, пытаясь получше разглядеть говорившего при тусклом ночном освещении. Он увидел темноволосого мужика средних лет, худого, пожалуй, даже изможденного, который кутался в потрепанное черное пальто. На ногах у него были выцветшие, вытянутые на коленях черные спортивные штаны в обтяжку и разбитые ботинки. Лицо было по-своему примечательным – острые черты, резкие складки у тонких бледных губ, слегка запавшие глаза, покрасневшие веки. Казалось, он не спал уже несколько ночей. Кому-нибудь он мог показаться даже почти красивым, но Федор почему-то сразу проникся к нему безотчетной неприязнью.
– Глупости ты говоришь, Фил, – неожиданно поддержала Федора Неля.
– Песни иной раз под настроение пишутся. Иную из прежних вспомнишь – там вроде и смысла-то особого нет. «Я еду домой, светит луна, я думаю о милом». А сейчас совсем по-другому ее слушаешь. Ночь, луна. Красотища-то какая! Не всем, кто родился в метро, удалось своими глазами увидеть луну, – примирительно сказал тот, кого назвали Филом.
– А я и вправду раз или два слышала такой тяжелый стук – словно бы поезд идет поблизости. Может, этот экспресс уже прошел, но его никто не встречал, потому и не получилось ничего? – сказала Неля.
Федор вспомнил, что ему тоже почудился один раз тяжелый металлический лязг, похожий на мерный перестук колес.
– А я тут с умным человеком одним разговаривал как-то, – продолжал Фил, еще глубже закутавшись в свое черное пальто, – так у него выходило, что это нам только кажется, будто мы живем в метро. На самом деле мы-то как раз уже умерли и попали в чистилище. Ведь написано в одной книге, что вечность – это, может, что-то вроде банки с пауками. Вот мы как раз в такую банку и попали. И грыземся, как пауки в банке. По грехам нашим воздается нам.
Чувствовалось, что мысли эти он излагал уже не один раз, и теперь рад-радешенек был, что обрел нового слушателя в лице Федора.
– То есть получается, что на самом деле мы мертвые все? Ну, это ты загнул! – хмыкнул кто-то неподалеку.
– А куда ведет эта железная дорога – та, что наверху? – спросил Федор, не желая углубляться в философские споры, в которых ни черта не понимал. Его интересовали более практические вопросы.
Ему отозвался старик в дырявом ватнике:
– Это, стало быть, Казанское направление – значит, шли отсюда поезда с Казанского вокзала на восток – в Казань, на Урал, в Сибирь и еще дальше.
Федор подумал, что в песне тоже упоминался путь на восток.
– А с Курского вокзала куда поезда ходили?
– К югу. В Тулу, Курск, Орел.
– Говорят, на привокзальных станциях неспокойно людям живется, – пробормотал Федор.
– Правильно говорят, – согласился старик. – Потому что одно дело – город, другое – то, что вокруг. А за городом – лес. И еще неизвестно, что может прийти к нам оттуда. Люди проложили пути, вырубили кое-где леса, построили свои дома. Но чем дальше уходят пути, тем реже встречаются человеческие жилища. От одного до другого большого города – дикие леса. На окраинах городов кончаются владения человека. И теперь лес опять берет свое. Оттуда придут такие твари, какие нам и не снились тут, в городе. Сначала они убьют тех, кто еще пытается выживать в бункерах под Москвой, а потом возьмутся и за нас. Помяните мое слово – не зря тех мутантов с Павелецкой называют «приезжими».
– Не каркай, дед, – буркнул один из сталкеров. – И без тебя тошно.
– Что ты знаешь, мальчишка? Во Владимирской области, говорят, еще до Катастрофы в лесах видели крылатых змеев. Тебе даже в страшном сне не приснится, что там творится сейчас. Мы боимся тварей, которые живут наверху, но самое страшное однажды придет к нам из лесов. И будет такая война, что никому мало не покажется. Последняя война.
– Глупости ты говоришь, старик, даже слушать неохота, – снова вмешался сталкер – широкоплечий, с обветренным лицом. Судя по его независимому виду, он во всем привык полагаться лишь на себя. – Во многих городах были убежища на случай войны, там мог кто-нибудь спастись. У меня брат с семьей жил в Смоленске. Неохота думать, что он погиб. И не все города бомбили, где-нибудь в глухомани, думаю, люди и на поверхности могут жить.
– Да вон, пришел же весной человек из бункера в Жуковском. Как звали-то его… Сергей вроде? И туда отряд на разведку отправили – еще Доронин их вел.
– А-а, да по мне, хреновая была затея – половина отряда обратно не вернулась. Ну что такого в Подмосковье есть, чего у нас нет? За каким лешим людей туда гонять, когда все можно здесь найти, если поискать хорошенько? Да что руководству – для них люди так, скот. Шлют на верную смерть почем зря.
– Да не ври-ка. Во-первых, там почти все были штрафники, наемники. Им за это срок скостить обещали. Да и вернулись они почти все, даже тот мальчишка, Денис, который с ними напросился.
– Вернулись, говоришь? Что-то я его на станции не видел давно.
– Да был он, я сам его видел, только недавно опять куда-то пропал.
– А я слыхал, чудик один у себя на ферме на Клязьме живность экзотическую держал, – пробурчал кто-то. – Крокодилов там, страусов, верблюдов и еще кого-то. Вот интересно, где все эти милые зверюшки теперь? Тоже по лесам разбежались, наверное.
– Кое-какие твари из леса уже подтянулись сюда, – сообщил сталкер. – Волки иногда попадаются. И такие они мерзкие стали, я как-то видел одного, сначала и не признал – вроде бы волк, а морда крысиная.
Разгорелся спор, из которого Федор узнал много интересного о волках и их повадках, хотя и не представлял себе, пригодится ли ему это когда-нибудь. Новое направление разговору дал подсевший к спорщикам Виталя.
– Да ладно зверюшки, – многозначительно сказал он. – Наверху есть и кое-что пострашнее.
– Ты про прядильщиц, что ли?
– Да чего ты заладил все про прядильщиц. Нет, я про заблудившийся автобус.
– Как это? – удивился Федор.
– Да вот, ходит тут, говорят, наверху автобус, – понизив голос, с таинственным видом произнес Виталя. – Старенький такой, ржавый. Идет себе, к примеру, сталкер по своим делам, и вдруг этот автобус подъезжает, раскрывает двери. А что внутри, кто за рулем – не видно, фары слепят глаза. Говорят, однажды шли двое, один – он отчаянный был – и кричит из озорства: «Шеф, подбрось в Сокольники». Взял да и запрыгнул внутрь. Автобус тут же двери закрыл, поехал куда-то в сторону Измайловского вала, и все, и больше того беднягу не видели. Ни в Сокольниках, ни здесь.
– А я стихи красивые читала в одной книжке, – сказала Неля. – Про заблудившийся трамвай.
– Не, трамвай может ездить не везде, а только по рельсам, да к тому же ему электричество нужно, – с умным видом заявил Виталя.
– Ну и придурок! Ты еще скажи, что автобус не может ездить без бензина! Как ты не врубаешься – это был не настоящий автобус! Откуда он приезжает, куда потом девается, кто за рулем сидит – того нам лучше не знать.
– Да и это не самое страшное, – сказал вдруг человек, сидевший до этого молча. – Есть здесь вещи и куда хуже… но о них нельзя говорить.
– Ты про хозяина, что ли? – спросил другой. На него тут же зашикали, испуганно озираясь.
Неля переводила глаза с одного рассказчика на другого. Федору захотелось снова привлечь ее внимание.
– А говорят, на станции Парк Победы живут дикари. Они поклоняются Великому червю, который роет подземные ходы. Одного из них удалось поймать, он и рассказал. И получается, что этот их Великий червь по описанию сильно смахивает на поезд.
Неля с любопытством поглядела на него. Федор неуверенно дотронулся до ее жилетки – ему давно хотелось это сделать. Ткань на ощупь и вправду была жесткой. Но девушка тут же отстранилась, сердито взглянув на него. Настроение ее вновь изменилось.
– Интересная жилетка у тебя… красивая… я и не видел таких раньше, – смущенно пробормотал Федор.
– Что, хочешь такую же своей подружке подарить? – ехидно спросила девушка.
– У меня нет подружки, – соврал Федор, чувствуя, как лицо его заливает румянец. Но девушка неожиданно сменила гнев на милость: