Страница 12 из 77
Он несколько мгновений разглядывал сына, потом криво усмехнулся:
— А с ним помирись, — коваль кивнул на Буса. — Он теперь у нас жить будет.
Судила всё-таки проснулся — сел на скрипучей лавке и нашаривал ногами лапти. Сейчас встанет, поплетётся на двор, до задка. И только после — заорёт.
Времени чтобы подремать, осталось мало.
Но оно ещё было.
Тиун глядел на Буса неприветливо и недоверчиво, словно говоря — я тебя, парень, насквозь вижу. Белоголовому было не по себе, но он старался не показать своего страха.
— Сыновец твой, говоришь? — спросил он у коваля, не отрывая взгляда от Буса. — Ну-ну… откуда такой?
Теперь он спрашивал уже у самого Белоголового. И надо было отвечать.
— С Плесковщины.
— Не ближний свет, — поджал губы тиун. — А дома чего не сиделось?
Правду отвечать было нельзя.
— А там жрать нечего — Всеславичи летом всё пограбили, — вмиг сочинил Бус. — Вот отец меня сюда и отослал на время. Может говорит, хоть ремеслу научишься.
Мирон одобрительно и едва заметно кивнул — молодец, мол.
— Ну-ну, — снова хмыкнул тиун.
Поверил.
Великое дело — родня.
Тяжело приблудному в чужой деревне. Община, вестимо, пропасть не даст. Только мальчишку постарается побыстрее пристроить к какому-нибудь делу, хоть и не по силам, а девчонку, только она войдёт в нужный возраст — побыстрее выдаст замуж. Чтоб не кормить задаром. Конечно, Белоголовый и в чужой, и у себя в веси без дела сидеть бы не стал, но в Выселках его и вовсе приняли, как родного. А с сыном Мирона, Корцом, с тем, которого при знакомстве Бус сбил с ног, он подружился за каких-то два дня. После новой драки, — понятно, один на один — навесили друг другу по доброму синяку и успокоились. Пропадали вместе и на рыбалке, и в ночном. А вот со старшей его сестрой, Смеяной, как-то не особенно сошлись. Нет, никаких там ссор альбо чего такого — просто она целыми днями пропадала в боярском дому за лесом, а домой приходила только ночевать. Жена Мирона, Любава ворчала сквозь зубы, поминая, в основном, богопротивных христиан, но Смеяне всё было нипочём.
— Чего она там потеряла? — спросил как-то Бус у Корца. — Жених у неё там, что ли?
Мальчишки сидели на берегу речки под нежарким осенним солнцем. Зелёная стрекоза — редкость невероятная в руян-то месяц! — с огромными фиолетовыми глазами села на плечо Буса.
— Не спугни, — Корец медленно потянулся рукой к стрекозе, но она не поверила в его доброту и улетела. Мальчишка досадливо махнул рукой ей вслед и только тогда ответил, морщась, как от кислого. — А она там в боярском дому в прислуге… какой ещё жених? Не с нашим счастьем…
Корец говорил, словно взрослый. Да небось, со взрослых слов и повторял. Он встал и нехотя пошёл к телеге — ребята только что нагрузили полный воз сена и присели отдохнуть — богатые нынче были сенокосы в Выселках.
— Вон как, — подавленно протянул Белоголовый.
— Ага… — кивнул Корец. — Мы же закупы боярские. Отец хоть и коваль добрый, а всё одно почему-то постоянно у боярина в долгах… вот и работаем на него.
Они уже подошли к возу, пиная босыми ногами придорожные лопухи. Корец затянул подпругу, ребята вскарабкались на воз, помогая друг другу, и конь тронулся, не дожидаясь понуканий.
А ведь и я теперь получаюсь закуп, — мрачно подумал Бус.
— Дела, — протянул Белоголовый тоже совсем по-взрослому, когда Корец умолк.
Мрачные предчувствия Буса сбылись совсем скоро — как только опустели поля и репища, репа и капуста улеглись в погреба.
Войт и тиун нагрянули на подворье Мирона разом, и Белоголовый сразу же почуял что-то неладное. Неслышно прокрался со двора в сени и затаился под дверью, слушая.
— Ты пойми, Мироне, — увещевал тиун и его вкрадчивый голос тянулся, как сосновая смола. И так же горчил. — Вся вервь у боярина в долгах по самые уши…
— Глубже даже, — мрачно добавил войт, глядя в сторону.
Дверь притворили неплотно, и Бус мог не только слышать, но и видеть.
— И больше всех — ты, — всё так же мягко сказал тиун. — И когда ваша весь с боярином рассчитается — неведомо.
— Он мой сыновец! — резко возразил Мирон. Вскочил с места и беспокойно заходил по горнице. Любава зажалась в углу, глядя на мужа, войта и тиуна расширенными от страха глазами.
Про что это они?
Бус похолодел.
А ведь про меня говорят, — понял он со страхом.
— Не дам! — коваль остановился посреди жила и поворотился лицом к тиуну.
— Тогда иного кого заберём и похолопим, — пожал плечами тиун. — Может и сына твоего.
Что ответил на это коваль, Бус не знал — он не стал дожидаться. Вскочил и метнулся на крыльцо, а оттуда — к воротам. Зацепил что-то ногой, сзади повалилось и загрохотало.
Прочь!
— Держи! — грянул вслед рвущий душу крик.
Чьи-то волосатые жилистые руки схватили его за плечо, выкрутили руки назад.
Дверь опять скрипнула, пропуская Судилу.
Вот сейчас, — понял Бус, сжимаясь.
— Вставай, холопы! — гаркнул с порога противный и скрипучий старческий голос. — Солнце встало уже!
Сквозь неумолчный летний гомон птиц и звон неспокойного даже на солнце комарья, послышался невнятный шорох. Несмеян остановил коня, насторожено повёл головой туда-сюда, медленно потянул из налучья лук. Наложил стрелу, и, едва послышался новый шорох, стремительно оборотился и вскинул лук. И сразу же опустил. Переполох поднял Серый. Он виновато покосился на хозяина умными глазами и чуть шевельнул косматым хвостом — чего, мол, ты, хозяин, ничего же не случилось, а пугать тебя я и вовсе не хотел. А испугать Серый мог и впрямь любого — здоровенные кривые клыки мало не в вершок длиной совладали бы не только с волком, лосём альбо медведем — одолели бы и жёсткую щетинистую шкуру кабана, которую и железом-то пробьёшь не вдруг. Иные из друзей Несмеяна его взаболь побаивались — выглядел Серый сущим волком, только кончики ушей чуть висли книзу.
— Ищи, Серый, — велел Несмеян шёпотом. Пёс понял, довольно фыркнул и нырнул в густой чапыжник у тропы. Скоро кметь услышал, как Серый негромко рявкнул где-то невдалеке — лаять пёс почти не умел, но по его рычанию Несмеян всегда умел угадать, какую дичь тот затравил.
Гридень так же негромко, но пронзительно свистнул — из густой, по колено, травы взвился с горловым звенящим вскриком пёстрый, с медным отливом перьев тетерев-косач. Звякнула тетива, тонко пропела стрела. Вопль прервался, и тетерев забился в кустах, разбрасывая кровяные бусины.
Ну вот. Всё же не с пустыми руками приедешь к любимой жене да дорогому тестю, — мелькнула вздорная мысль. Несмеян наклонился с седла и, ухватив стрелу за оперение, поднял сбитую птицу. Прикрыв глаза рукой, глянул на солнце — скоро уже и закат. Тёмные, полупрозрачные тени уже вытянулись сажен на десять. Следовало поспешить. Кривич в лесу хоть и дома — и леший давно прикормлен, и мавки все давно знакомы — но без лишней надобности ночевать здесь не стоило. Да ещё в купальскую-то ночь…
Несмеян подъехал к воротам починка, когда вечер уже подступал со стороны опушки синими сумерками. Из ворот выбежал сын — встречать, а навстречь ему ринулся пёс. Несмеян ещё только перекинул ногу через луку седла, а мальчишка уже обнимался с Серым. Потом быстро выпрямился, на миг припал к отцу и принял поводья. Невзор рос молчальником, ему, пожалуй, пошло бы иное назвище — Молчан.
Несмеян ещё в прошлом году, воротясь из похода на Плесков, собирался отдать сына в войский дом, да так и не сложилось — свалился Невзор с огневицей и до самых дожинок пролежал в жару. Да и потом до самой Царевны-Невесты два ходил.
И гридень решил — можно и ещё год потерпеть. Хотя сейчас иной раз думал — не напрасно ли?
Несмеян, улыбаясь, обнял сына, потрепал за льняной вихор:
— Здоров вымахал без батьки-то.
Вестимо, кметь шутил — семья гостила у тестя всего вторую седмицу, за это время сын сильно вырасти не мог. Невзор в ответ только молча улыбнулся и потянул коня в угол двора, к коновязи, не доверяя домочадцам, глазевшим на нового гостя со всех сторон двора.