Ржавые листья

— Ты… — он не находил слов.

За дверью вдруг послушались крики, звон железа.

— Князь, князь!

— Княже!

Владимир Святославич побледнел, рванулся к двери, не сводя глаз с Зоряны. Лязгнул замок, дверь отворилась, князь вынырнул из хорома наружу. Вновь лязгнул замок.

Зоряна, закусив губу, вновь опустилась на колени. Опять одна и взаперти…

Но ныне у неё свободны руки и есть оружие!

Дочь чародея вскочила на ноги — куда и уныние девалось! Ждать было нельзя — а ну как князь сей час вернётся? С трудом, мало не надорвавшись, придвинула к двери тяжёлый дубовый стол, поставила его на дыбы, столешницей к двери, ногами к себе. Поискала глазами подходящую верёвку, не найдя, решительно располосовала надвое тканую дорожку с пола. Хорошо ткала неведомая ей мастерица с княжьего двора, крепко и красиво. Ей, Зоряне, сгодится. Скрутила половинку дорожки в жгут, обвязала стол и двойным узлами притянула его к дверной скобе, толстой, тоже мастерски сработанной плотником и накрепко примастряченной к двери. Получилось неказисто, но прочно. Дверь отворялась наружу, и теперь вряд ли кто войдёт, разве что полотно дверное урманской двуручной секирой порушат, да и то не вдруг. Того, что напора мужских рук может не выдержать скрученная в жгут дорожка, девушка и в мыслях не держала — Макошь не попустит, свинья не съест. То бишь, князь не войдёт. Да и вряд ли ломать дверь будут — не настолько ещё Владимир дурной, чтоб на весь княжий двор, а стало быть, и на весь Киев позориться. Ждать будет, пока она сама от голода на волю запросится. Да вот только она его ждать не станет!

Коротким отчаянным ударом Зоряна разбила окно, — посыпались вниз разноцветные осколки слюды и обломки переплёта. Третий ярус, мати-Макоше! Но девушка не колебалась ни мгновения. Вторую половинку дорожки — в жгут и за окно! Одним концом дочь чародея привязала дорожку к лавке и выскользнула в окно.

Спасителем Зоряны, сам того не зная, оказался Варяжко. Третий раз за всё платит, вспомнилось ему слышанное когда-то от кого-то. Ныне у него всё получится. А не получится — так сгинуть только.

В Берестово Варяжко прошёл легко — наружной стражи было всего десять кметей, а стен у погоста не водилось никогда. Только тын вокруг княжьего двора да заплоты у боярских теремов. По улицам ходили два вооружённых дозора, но Варяжко, пережидая в тени, легко добрался туда, куда ему было надо. Сиречь, к княжьем терему.

Легко щёлкнула о крюк взведённая тетива. Варяжко поднял самострел, выцеливая шатающуюся на тыне тёмную тень дозорного. Потянул спуск, и тень, взмахнув руками, без единого звука слетела внутрь двора.

Мятежник закинул самострел за спину и бросился к стене, бросил аркан. Кованый трёхрогий крюк прочно сел меж палей, Варяжко рывком вскинул своё жилистое тело и полез наверх.

Вскарабкался, передохнул, соскользнул вниз, во двор. Затаился в тени стены рядом с убитым дозорным, зарядил самострел. Смотрел и чутко вслушивался в ночь. Нюхал.

Нюхать было что — гридень был на заднем дворе, и вокруг ощутимо несло навозом. В стае возились, взвизгивая, свиньи, шумно дышала корова. В конюшне фыркали кони, сочно хрустели сеном и овсом.

Гридень глазами наметил дорогу к крыльцу терема — так же как и вазила, остерегаясь освещённых мест. Вскочил и короткими перебежками, из тени в тень, ринулся.

Он уже подбегал к крыльцу, когда сзади истошно заверещал тонкий голосишко. Варяжко, не думая, крутанулся на месте и нажал на спуск самострела. Взвизгнула стрела, вопль оборвался жалобным булькающим плачем. Двенадцать упырей! Дворовый!

Что ж ты так не поберёгся-то, хозяин? — жалобно подумал гридень, на миг остоясь. — Прости, не хотел я…

А на душе стремительно росло чувство чего-то непоправимого…

Но медлить было нельзя. Варяжко отбросил самострел — всё одно зарядить его времени не дадут. Прямо над ним громоздился край открытого гульбища на втором ярусе. На крыльце уже вовсю топотали сапоги всполошённой стражи. Гридень прыгнул вверх, ухватился за резные балясины перил, и через мгновение был уже на гульбище. Ударом ноги высадил дверь и ринулся внутрь терема, сея вокруг себя разрушение и смерть.

Нет самострела, ну так что ж? Его стрелы прекрасно годятся и вместо сулиц, причём швырять их можно и попарно.

Из хорома справа выскочил полунагой кметь с мечом, за его плечо цеплялась простоволосая девка в расстёгнутом саяне. Кметю — стрела в глаз! Девка пала на колени над распростёртым телом и завыла.

Двое в кольчугах бегут навстречь по переходу — два швыряльных ножа! Только сапоги взлетели.

Шорох сзади — в пол-обороте топорик назад! И рушится железо на пол.

Бой катился по переходу, уже вскарабкавшись со второго яруса на третий. Исчезли где-то в свалке оставленные в телах теремной стражи швыряльные ножи и стрелы. Варяжко бился двумя мечами, расчётливо и хладнокровно отбивая наскоки кметей. Первый меч Руси рвался к своей заветной добыче, четыре года не дававшей ему покоя.

Из дальней двери выскочил князь Владимир с нагим мечом в руке. Несколько мгновений он возился с дверью, зачем-то запирая замок, чем подарил мятежному гридню ещё несколько мгновений. Завидя князя, Варяжко взревел свирепо и торжествующе, стойно бешеному быку, одним разворотом разбросал рвущихся к нему кметей и ринулся к Владимиру. На губах кметя уже показалась пена боевого безумия, но умное тело само собой делало затверженное годами, совершая необходимые шаги, повороты, удары и выпады.

Цепь кметей распалась, и два ворога оказались лицом к лицу. Варяжко хрипло зарычал, и его длинный меч стремительно ринулся к голове князя. Кмети, кто ещё уцелел в этой страшной рубке, отхлынули в стороны, давая место для поединка.

Сквозь свист и ломаный перезвон вдруг звонко откликнулся в ушах жалобный крик сломанной стали. Варяжко отскочил назад, швырнул рукоять сломанного меча в лицо Владимиру, перебросил короткий меч из левой руки в правую и вырвал левой из-за голенища боевой нож. Резким движением отбросил за спину чупрун и вновь прыгнул к князю.

Выбив сноп искр, меч Варяжко проскрежетал по княжьему. Бойцы замерли на миг, но тут Варяжко и зацепил плечо Владимира боевым ножом — лёзо вошло мало не на пол-ладони. Но и князь не сплоховал — рубанул в развороте, держа обеими руками меч, вдруг ставший невероятно тяжёлым. Со звоном брызнули в стороны осколки кованого оплечья Варяжко, порвалась кольчуга.

Бойцы отпрянули друг от друга. Сила нового княжьего удара швырнула Варяжко на колени. С ним творилось что-то неладное — первый меч Руси словно и не заметил княжьего меча. Уже падая, он хрипло закричал. Мятежный гридень понимал, что во второй раз добраться до Владимира ему уже не дадут. И знал, почто — тот, кто убил дворового, вазилу… да и вообще любого домового духа навечно лишается удачи.

Перевернув в левой руке нож, Варяжко стремительным взмахом послал его в ненавистное горбоносое лицо великого князя.

Жить ему оставалось всего полмига. И в эти полмига гридень успел увидеть, как высоко-высоко, в непредставимой заоблачной выси, отворились бесшумно золотые ворота вырия, а из них выплыла упряжка белых крылатых коней…

Меч Владимира поймал в воздухе брошенный обессиленной рукой гридня нож, а кто-то из кметей взвесил на руке тяжёлое короткое копьё, и, коротко хакнув, вогнал тяжёлый рожон Варяжко в спину. Эх ты, опять не вышло! — только и успел подумать мятежник.

С самым яростным врагом Владимира было покончено.

На Берестово пала тёмная ночь — ни зги ни видно, в двух шагах буланого коня не разглядишь. Горлинке же такая ночь только на руку — её тож видно не будет.

Она кралась вдоль заплота княжьего терема, искала место поближе к страже — там её никто не ждёт. Даже если и найдётся дурак, что будет её ждать, то уж не настолько дурак, чтоб думать будто она полезет через ворота.

У ворот стояли двое воев, со скукой чесали языки. Раззявы, — подумала девушка с весёлой злостью. — Хуже баб сплетни собирают…