Страница 3 из 82
Варяжко закусил губу.
Добрыня у входа поклонился — Ярополк, даже лишённый стола, всё одно оставался князем по крови и старшим братом его воспитанника, князя Владимира. Паче того, он был сыном великого отца, которого Добрыня помнил всегда.
Князь поправил зипун и, почти не наклоняясь, шагнул внутрь шатра. Следом за ним нырнул Блуд, и Добрыня опустил полу шатра.
В передней половине шатра тоже было почти пусто — только у входа во вторую половину стояли два воя — почётная стража. Воям Ярополк не удивился — так и должно быть. Но сам он на месте Владимира встретил бы брата если уж не снаружи, так здесь. Князь опять оскорбился было, но вновь смирил себя усилием воли.
Vae victis.[1]
— Останься здесь, — бросил он через плечо Блуду и шагнул к входу. Блуд молча отступил — приказ князя как нельзя лучше отвечал его намерениям.
Вои у входа почему-то не словенами, и даже не варягами, а урманами, и эта мелочь вдруг встревожила Ярополка донельзя. Он на миг остоялся, и тут Блуд за его спиной взмахнул рукой. Урмане отступили на шаг в разные стороны и дружно обнажили мечи. Ярополк рванулся, уже понимая, что не успевает. Глупо подумалось, — и ведь даже кольчугу под зипун не вздел, дубина. Как будто кольчуга тут могла чем-то помочь, спасти от прямого удара мечом.
В боках рвануло с двух сторон, два раскалённых бурава вонзились под рёбра, боль заклокотала в груди, подымаясь вверх. Князь закричал, падая. Рука бессильно шарила по поясу, пытаясь ухватить рукоять меча, кровь хлестала, едва заметная на красном сукне зипуна и корзна. И тогда урманин Рагнар наступил на спину Ярополка и одним поворотом меча вырезал из его спины кровавый ком с торчащей из него белой костью ребра. Это называлось «кровавый орёл». Дикий крик князя, понявшего, что вуй Блуд, коему он всегда верил, как себе самому, продал его жизнь Владимиру за новогородское серебро, оборвался на самой высокой ноте, захлебнулся кровью и затих. Воевода Блуд медленно пятился к выходу.
Снаружи немедленно восстал непереносный гам — крики, звон оружия, — там убивали Варяжко и его людей.
Полог, закрывавший вход, вдруг отлетел в сторону и на пороге появился бледный, как смерть, Владимир. Губы князя что-то безостановочно шептали — должно быть, заговор от мстительного духа-встречника.
— Поверните его, — хрипло сказал он, словно ничего не слыша. Хакон, второй из убийц, ногой зацепил тело Ярополка за плечо и рывком перевернул его лицом вверх.
Князь был ещё жив. Ручеёк крови стекал из уголка рта в светлые усы и по щеке тёк на землю, но серые глаза — матери глаза, не отца! — смотрели цепко и прямо. Прямо на побледневшего как смерть, почти побелевшего Владимира.
Но продолжалось это недолго. Через несколько мгновений глаза Ярополка потускнели, и Владимир, отойдя от нахлынувшего страха, жёстко и удовлетворённо усмехнулся.
— Вот и всё.
И повернулся к выходу из шатра, где, съёжась, стоял Блуд.
Когда дикий, звериный крик Ярополка ударил по ушам, Варяжко, вмиг всё поняв, обнажил меч и бросился к шатру. Следом рванулись и трое его отроков, но словене по знаку Добрыни, хлынули впереймы, загородили вход древками копий.
Конечно, Варяжко это не остановило бы. Отлетело в сторону косо срубленное древко, грянулся в пыль с разбитой мордой кто-то из новогородцев, покатился по земле сорванный метким ударом с головы шелом. Но Ярополчичей скрутили, навалившись многолюдством. Убивать их никто не собирался, да Добрыня и не дозволил бы. Он сам ещё ничего не понимал, опричь того, что произошло огромное предательство.
— Это и есть твоя клятва на мече, витязь Добрыня?! — надрывно выкрикнул ему Варяжко, вырываясь, — его держали скрученным сразу шестеро воев-словен. — Псы!
Добрыня не ответил — и без того на душе было поганее некуда.
Полог шатра откинулся, вышел бледный Владимир, за ним, опасливо косясь по сторонам — Блуд. Увидев их вместе, Варяжко вмиг понял всё и завыл по-волчьи, закончив вой утробным горловым хрипением, в коем ясно слышалась жажда крови. Все невольно попятились.
— Убью! — прорычал гридень, вырываясь из рук словен. Они бы его и не удержали — вшестером! — но навалились ещё и пересилили. Повалили наземь и скрутили верёвками. Варяжко ещё несколько мгновений бессильно бился, пытаясь разорвать добротные крапивные ужища, грыз землю, пачкая траву кровью из разбитого рта, потом всё ж затих. Его отроки стояли спокойно, боязливо оглядываясь, видно, всё ещё опасались, что теперь будут убивать их. Добрыня при этой мысли мрачно усмехнулся, — кому нужна их воробьиная жизнь.
— Что с этим? — спросил кто-то из кметей, кивая на Варяжко.
Владимир думал недолго. Враг должен умереть.
— Возьми троих воев и… — он оборвал слова. Всё и так было понятно.
— А… этих?.. — кметь мазнул взглядом по испуганным лицам Варяжковых отроков.
— Пусть живут, — обронил Владимир. Кметь понятливо кивнул и зашарил глазами по толпе, отыскивая своих воев.
Четверо словен вынесли на длинном щите мёртво обвисшее тело Ярополка Святославича.
Ничего этого из Родни не видели. Ни вои, ни княгиня Ирина, безотрывно глядевшая на стан Владимирова войска.
Она видела только, как вошёл в златоверхий шатёр её ясный витязь. Видела, как вдруг ринулся к шатру Варяжко, как всё скрыла муравьиная кипень словенских воев.
И слышала крик.
И всё поняла.
Но всё ещё не верила.
Потом из стана Владимиричей показался всадник. Кметь в полном вооружении — высокий островерхий шелом с еловцом, колонтарь, щит, обтянутый алой кожей. Кожа эта вдруг показалась Ирине кровью, и княгиню зашатало.
Кметь приблизился к воротам, бесстрашно подставляя себя под возможные стрелы. Ирина его не знала, но пролетевший по заборолу шёпот вмиг объяснил кого она видит.
— Добрыня!
— Добрыня.
— Сам Добрыня Малкич.
Добрыня остановил коня перед рвом и крикнул, подняв с окрестных деревьев целую стаю птиц:
— Эгей, в Родне! Князь Владимир Святославич повелевает отворить ворота!
— Наш господин — великий князь Ярополк Святославич! — крикнул родненский воевода Чапура. Княгиня замерла, уже заранее зная, что ответит Добрыня.
— Князь Ярополк умер!
В крепости стало тихо. И в этой тишине все услышали послышался безутешный плач — рыдала, словно предчувствуя свою судьбу, великая княгиня Ирина Святополча.
Vae victis, княгиня.
Шагать было больно. Верёвки, конечно, развязали, но затёкшие ноги шагали с трудом, подворачиваясь и подкашиваясь. Варяжко терпел, стиснув зубы и не обращая внимания на насмешки словенских воев.
Кметь, коему Владимир его поручил, почто-то не зарубил его прямо на месте, на глазах у всех, а повёл куда-то на край стана, к Роси. Знать, брезглив был новоявленный князь великий, не хотел видеть крови. Хотя вот кровью брата не погнушался же.
Ноги постепенно отошли. Варяжко слегка ободрился — только бы вывели на берег.
И вывели.
На обрывистом берегу Роси небольшая лужайка спряталась в зарослях ивняка. Тропинка пробегала через лужайку и скрывалась в кустах.
Остоялись.
Варяжко, чуть обернувшись, бросил через плечо:
— Тебя как зовут-то, кмете?
— Яруном зови, — кметь оказался неробкого десятка. Не всякий отважится сказать своё назвище врагу, которого сей час надо убить. А ну как встречник потом придёт?
— А в дружине давно?
— Ты зубы не заговаривай, — хмуро ответил Ярун, — видно, уже успел пожалеть о своей откровенности. — Давно, недавно, какая разница?
А ведь недавно, пожалуй, — подумал Варяжко.
— А как мнишь, Яруне, — отпустит князь моих воев?
— Да на какого упыря они ему сдались? — пожал плечами Ярун. — Отпустит, вестимо.
— Руки бы развязал, Яруне. Помирать легче будет. Как кметь кметя прошу.
Просьба была безошибочная. Теперь он не откажет.
Ярун бросил своим:
— Развяжите его.
Верёвка на руках ослабла, и пясти объял огонь. Стиснув зубы, Варяжко сжал и разжал кулаки. Обернулся.
1
Горе побеждённым (лат.).