Ржавые листья

Сзади на круп коня вдруг обрушилось что-то тяжёлое. Буланый, всхрапнув, в ужасе рванулся вперёд. Две тонкие руки вцепились Волчару в плечи, он рванул из ножен меч, но тут раздался весёлый смех. Некрас перевёл дух и натянул поводья.

— Сумасшедшая девчонка, — сказал он, задыхаясь от счастья. — У коня же сердце схватить может.

Зоряна засмеялась, обняла кметя и поцеловала.

— Ты чего уехал?

— Я подумал… — сказал было Некрас, но понял, что говорит впустую и смолк.

— А ты не думай, — засмеялась она. — Думать вредно. Пусть вон твой конь думает, у него голова большая. Ты ж не конь?

— Угу, — ответил Некрас, посадил девушку перед собой на седло и тоже поцеловал. — Я не конь. Я — Волчар.

Прозор медленно закрыл ворота, нарочито долго возился с засовом. Идти обратно в опустелый с уходом дочки дом вовсе не хотелось. Долго к этому шло, долго неприязнь копилась, а вот — вырвалось наружу.

Засов, наконец, вошёл в проушину. Чародей медленно повернулся и остоялся. Замер на месте.

Он мог бы за какие-то мгновения расправиться с этим мальчишкой, что возомнил себя славным витязем Добрыней. И даже дочка не помешала бы. Не возмог. Сломалось что-то в душе старого чародея.

Скрипнул плетень, прогнутый тяжёлым телом, что-то грузно ударило оземь. Прозор медленно обернулся.

— Что за день сегодня такой? — проворчал он в седую бороду. — И все-то, кому не лень, ко мне на двор через заплот сигают. Чего это я, старый, всем надобен стал?

— Не прибедняйся, — хмыкнул весело Стемид, подымаясь с корточек. Одет он был по-походному — короткий кожаный панцирь-кояр, кожаный же шелом с железным налобником и плащ. Мягкие кожаные поршни позволяли ступать легко и почти бесшумно, а штаны из прочной немаркой ткани были такими же, какие носил любой киянин. Воя в нём выдавали только доспехи, а то, что он просто вой, а кметь, а то и вовсе гридень — меч на поясе.

— Далеко собрался? — равнодушно спросил Прозор, оглядывая сряду гридня.

— Вестимо, не близко, — криво усмехнулся тот. — Аль не помнишь наш уговор? Так могу напомнить…

— Помню, — махнул рукой чародей. — Чего уж тут не помнить…

Порылся в поясной калите, он вытащил оттоль за шнурок колечко и протянул его Стемиду.

— Держи. Точно такое же, как и у Волчара. Только зачем тебе это надо? Он и сам всё найдёт и принесёт…

— Твоего ль то ума дело? — спросил весело Стемид, разглядывая кольцо. — Это вот и есть змеиное кольцо, что ль?

— Много знаешь, — поджал губы чародей.

Упало недолгое молчание. Гридень запихнул науз за пояс, глянул на чародея как-то странно, словно сомневался в чём-то. А Прозор вдруг поднял голову на Стемида, глаза его загорелись странным огнём:

— А ты… на что тебе науз?

Кажется, он начинает понимать, подумал Стемид с лёгким оттенком сожаления и облегчения одновременно.

— Ну для чего ж он ещё может быть нужен…

Он не договорил, — чародей, вмиг всё поняв, отступил на шаг и хрипло спросил:

— Ты… для кого?

Рука гридня мягко легла на рукоять меча, он сделал короткое движение вперёд. Прозор с хриплым рычанием рванулся впереймы, его челюсти странно выползли вперёд, вытягиваясь в звериную морду, на глазах обрастая шерстью, кожа на пальцах лопнула, выпуская могучие медвежьи когти, а тень уже была медвежьей… но оплошал чародей. На то, чтоб оборотиться, время нужно, а Стемид был готов заранее. Варяжский меч косо врубился в ключицу чародея, хлынула кровь, верный слуга великой княгини Рогнеды со стоном рухнул на мостовины собственного двора. А гридень, довершая разворот, ударил ещё раз, обезглавив то, что ещё миг назад было чародеем Прозором.

Гридень взялся рукой за верх заплота и тут же, словно, кем-то предупреждённый, отскочил. Мелькнуло стремительное звериное тело, вершковые когти ободрали край заплота.

Пардус!

Про таких зверей Стемид слышал немало от восточных купцов, да только некогда было ныне вспоминать их россказни. Уже швыряя короткий широкий нож, Стемид медленно, как в страшном сне, видел, как зверь взлетает в новом прыжке. И тут же всё паки стало быстрым — свистнул нож, тяжёлая туша рухнула на гридня сверху, прижала к земле. Пардус дёрнулся раз, другой, заскулил… и стих. Не промахнулся, стало быть, Стемид…

— А куда мы едем?

— Не кудакай.

— А всё же?

— В Берестово. Там наш терем стоит. Там Горлинка, моя сестра. И слуги. В городском тереме народу осталось — раз-два и обчёлся. Ну, может, Горлинка кого из подружек ещё прихватила…

— М-м… — понимающе промычала Зоряна, и вдруг сказала. — А от твоей безрукавки зверем пахнет.

— А от меня? — спросил Некрас, вдругорядь вспомнив слова вазилы.

Она втянула воздух ноздрями, почти касаясь носом и губами лица Волчара, — кровь густо билась в висках, — и мотнула головой:

— Не-а.

— А чего ж тогда от меня Буланый ныне шарахнулся, как от волка? И Серко, пёс отцов, — кметь, вдруг решась, коротко рассказал девушке про свои стычки. — Да и пардус твой на меня, как на зверя бросался.

— Точно. И меня не слушал, хоть такого не было никогда.

— Вот-вот. А запах…

— Ты не путай, — прервала его девушка. — Вазила тебе не сказал, что волком пахнет. Он сказал — волком несёт. Это вроде как… тень волчья. Я её тож чую, хоть я и не зверь.

— И что, мне теперь с волчьей тенью так и жить?

— Да нет, — засмеялась Зоряна. — Пройдёт через день-другой.

Берестово спало.

Копыта Буланого глухо стучали по пыльной дороге. Зоряна сидела на луке седла, держась за руку Волчара и прижавшись к его безрукавке. Мысли путались и прыгали. Всё обернулось вовсе не так, как она чаяла. Сначала она обозлилась, а потом… понеслось, закружилось, как в водовороте — не остояться. Бывает так — даже опытный и умелый пловец, уверенный в себе, купается в реке и делает всего одно неверное движение… и вот уже судорогой сводит ногу, а течение швыряет в сторону, в бешеный водоворот и бороться с ним бессмысленно, а ревущий поток несёт невесть куда — то ли в омут, то ли на камни. И вышвыривает потом на спокойную воду или на песок, обессиленного и изумлённого…

Так и с ней. Что дальше? В путь с Волчаром — только меня ему не хватало, сам едет невесть куда, может и за тридевять земель. Остаться — где? В Берестове, с его сестрой Горлинкой, которой Зоряна никто, ни зиме — метель, ни весне — капель. Вернуться домой? Тогда и убегать не надо было…

Зоряна так ничего и не решила, когда из наваливавшейся дрёмы её вырвал гулкий стук. Открыв глаза, она поняла, что конь стоит у высокого тына. Заострённые пали вздымались косо обломанными клыками. Ворота, сколоченные из саженных дубовых плах, были стянуты медными болтами, как в остроге. По ним Некрас и колотил кулаком — за воротами гулко отдавалось, как в пустой бочке.

Первым отозвался пёс — глухо рявкнул, опять же, словно на зверя. Потом послышался сиплый со сна голос — кто-то цыкнул на собаку и спросил:

— Кто там ещё?

— Я тут, — ответил Некрас. — Волчар приехал. Отворяй.

Над воротами возникла взлохмаченная голова — сонных глазах стояло видимое даже в темноте недоверие. Опухшее от сна лицо при виде Волчара и Зоряны вытянулось стойно конской морде и исчезло. Послышался глухой стук засова, ворота, чуть скрипнув, отворились — отошла в сторону правая половинка, и Некрас направил в проём. Из темноты мгновенно возник здоровенный серый пёс, наверняка родственник киевского дворового пса Серко. Он одновременно вилял хвостом и взрыкивал, явно не спеша навстречь хоязину. Некрас усмехнулся, спешился прыжком, оставив Зоряну на седле, и повёл коня к крыльцу, справа от которого стояла длинная коновязь — похоже, в этом тереме в своё время побывало немало людей.

Волчар снял девушку с седла, и пёс немедленно подбежал к ней, обнюхивая и беззвучно скаля зубы — похоже, чужаков здесь не любили. Но Зоряна умела успокаивать собак, — пёс остыл и даже дал ей погладить себя по вздыбленному загривку. На Волчара он больше не смотрел — должно признал хозяина.