Страница 25 из 82
— Отдыхать?
— Угу. Ворочался с ратью домой… отколь-нито из Хорезма или из Мазандерана, вот по пути и завернул под Киев — отдохнуть да коней купить.
Тут Рогович не выдержал и захохотал, но тут же оборвал смех. Сказанное тиуном было настолько нелепо… что вполне могло сойти за правду.
— Чего ржёшь? — бросил Отеня злобно. — Иные козарские подпевалы и так ныне при Владимировом дворе болтают, что Святослав, мол, был рыцарственный дурак с шилом в заду, вот и искал, с кем бы повоевать.
Гюрята молчал — вдруг прорвавшаяся злоба Отени была для него внове, и что ответить — он не знал.
— Если хочешь знать, Святослав совершил всего одну ошибку, — добавил Рыжий потишевшим голосом.
— Какую? — вскинул брови Рогович.
— Он раньше времени влез в свару с Царьградом. Конечно, воевать с ним всё одно пришлось бы, да и случай уж больно удобный выдался… — он многозначительно умолк. — Да только переже надо было христианскую заразу в Киеве выкорчевать.
— А ныне?
— А ныне самое первое дело — Степь! Осадить печенегов на землю! И продвинуть межу к Дону, а то и к Волге.
— На это уйдёт вся жизнь… — заметил Гюрята, понимая всю правоту этого неуёмного бродяги.
— И пусть! А зато потом — Царьград!
— Царьград, — задумчиво повторил Рогович. — Империя тёплых морей сильна…
— Сильна, — подтвердил Отеня. — Да только сильна она, пока мы все порознь! Ныне вот с печенегами разратились, на самой Руси всяк в свою дуду дудит — вятичи вновь отложились, у северян и древлян всё ходит ходуном, радимичи киевских тиунов истребили, про Полоцк я и вовсе молчу! При таком раскладе великому князю более десяти тысяч воев не выставить. Куда уж тут Царьград воевать…
— Отеня, да тебе при князе правой рукой надо быть! — воскликнул гридень.
— Зачем? — Отеня отпил из вино из чары. — Владимир Святославич вряд ли дурнее меня — сам всё понимает без моих подсказок. А ежели для почестей, роскоши… зачем они мне?
Глава четвёртая Волчье отродье
В княжеском тереме чадно — мечется пламя факелов, разгоняя рвущиеся синие сумерки. Чеканя сапогами шаг, идёт смена ночной варты — звенят кольчуги, зловеще блестят в пламени факелов шеломы и лёза мечей и секир. Чернь, серебро, позолота, скань, резьба по дереву. Морёный дуб, золото, камень, железо.
А в покоях княгини Ирины — тишина. Не слышно ничего ни с переходов, ни с гульбищ, ни из соседних горниц. Задёрнуто занавесью окно, хозяйка сидит в глубоком кресле и не сводит глаз с двери.
Чуть скрипнув, дверь отошла в сторону. Склонив голову, — не удариться о притолоку, — в горницу могучей глыбой пролез Стемид. Гридень повёл взглядом по горнице, усмехнулся, тряхнул чупруном, огладил бритую голову ладонью.
Ирина улыбнулась одними уголками губ:
— Бесстрашный витязь явился…
— Да, госпожа, — хрипло ответил гридень, не сводя с княгини пристального обожающего взгляда. В глазах горела и плескалась страсть.
— Рассказывай…
Загляни в этот миг в хором кто-нито посторонний, через щель или через прорезь замковую, он не нашёл бы ничего предосудительного в разговоре княгини и гридня.
— Так вот, значит, — задумчиво обронила Ирина, дослушав Стемида. — Хитра Гориславушка, ничего не скажешь.
Стемид уже сидел на лавке рядом с креслом княгини, по-прежнему пожирая её преданными глазами.
Ирина задумалась — только её глаза жили на каменно-неподвижном лице.
На стороне Гориславы — кривские бояре и её дружина. Но в борьбе за Киевский стол этого мало. На её стороне её неукротимая ненависть к Владимиру, но и этого тож мало. Потому она ищёт помощи у высших сил. У богов. А для того ищет меч Святослава, Рарог. А этот чародей — как его, Прозор, Невзор? — недаром приволокся из кривской земли в Киев. Стемид говорит, то он уже второй год в Киеве, стало быть, и заговор столь же времени есть. Долго готовилась… С этим мечом — как его, Рарог? — да с оружной силой она, пожалуй, и победит.
Но тогда ей, Ирине и её сыну Святополку ничего не светит при киевском дворе, да и вообще на Руси. Не только великого стола Киевского, но и самой жизни не видать.
Ирина невольно усмехнулась — не прошло и пятнадцати лет, как она, христианка, сама стала мерить всё на языческий лад. Даже и в силу варварского меча верит, будто бы осенённую благодатью их поганых богов.
За первой усмешкой последовала вторая — да какая ты христианка, великая княгиня киевская? Хоть и монахиня в прошлом, христова невеста…
А вот победить Горислава не должна!
Княгиня повела взглядом и встретилась глазами с гриднем.
— А ты всё ждёшь награды, доблестный витязь? — пропела она медовым голосом и улыбнулась. — Иди ко мне, храбрец…
Тонкие руки взметнулись, широкие рукава опали вниз, пальцы княгини мягко охватили голову Стемида. Поцелуй княгини и гридня затянулся, руки жадно страстно и бесстыдно шарили по одежде в поисках завязок и пуговиц. Они и сами не заметили, как упали на широкое и мягкое ложе.
Заморская птица попугай в посеребренной клетке вздрогнула от глубокого грудного стона, осуждающе покосилась на сплетённые в страсти нагие тела и, нахохлясь, отвернулась.
— О чём ты думаешь, лада моя? — шёпот гридня нарушил упавшую на хором тишину. Княгиня молча улыбнулась, глядя в янтарные доски потолка. — Не молчи, скажи хоть, что ты меня любишь…
Ирина улыбнулась вдругорядь — вроде не мальчишка, а вот же — скажи ему, что любишь.
— Люблю, Стемид, — вздохнула она. — Вестимо, люблю.
Резное деревянное гульбище на третьем ярусе протянулось вдоль всей стены терема, притихло в зимнем вечернем сумраке. Это в княжьих хоромах слышен звон струн и несутся пьяные голоса.
С Подола и Оболони веяло едва различимым дымом ковальских горнов и печей, за невысокими избами Подола, на Почайне высоко вздымались опутанные тенётами снастей корабельные щеглы и райны — там зимовали нерасчётливые иноземные купцы, коих ледостав застал в Киеве.
Молодой кметь шёл по гульбищу, пьяно цепляясь за резные столбики и балясины, надвинув шапку мало не на самые глаза. Варта только проводила его глазами, досужее почесала языки о чужую шкуру — эк ведь угораздило парня попутать дорогу, аж на женскую сторону прётся, к покоям великой княгини Ирины.
Они и не подумали остудить его — пусть себе вломится, там служанки вмиг его вышибут обратно. Вот тогда повеселимся, — предвкушали души скучающих на страже воев.
Меж тем, стоило кметю свернуть за угол, походка его внезапно отвердела и ускорилась. Он быстро подскочил к двери покоев Ирины, внимательно прислушался, довольно кивнул головой и два раза чётко и отрывисто стукнул в дверь.
— Входи, кто там? — раздался капризный голос. Кметь коротко хмыкнул и толкнул дверь.
Великая княгиня в одиночестве сидела в глубоком грецком кресле, склоняясь над пяльцами. Когда кметь вошёл, она недовольно выпрямилась:
— Чего ещё надо от меня великому князю?! — а в голосе так и звякнула медь, словно в следующий миг она готова была выкрикнуть: даже вечером покоя нет!
Не успела.
Кметь шагнул через порог, захлопнул за собой дверь, стащил шапку, поднял глаза и…
— Варяжко! — ахнула княгиня шёпотом, побледнев, как смерть и прижав к груди руки. — Живой!
Рассказ беглого кметя был короток — надо было торопиться, варта могла ведь и хватиться пьяного кметя, что прошёл на княгинину половину и не воротился.
— А со Свенельдом-то ты как встретился? — удивлённо спросила Ирина. — Его разве Владимиричи не убили?
— Вырвался воевода, — криво усмехнулся гридень. — Ныне жди вестей, княгиня.
— Помощь какая нужна ли?
— Да, пожалуй, — помедлив, ответил Варяжко. — Попробуй прознать, где Владимир Блуда-воеводу прячет. Я обещал, что я ему кровь пущу, и я должен это сделать.
— А Владимиру? — вырвалось у Ирины помимо воли.
Гридень внимательно глянул ей в глаза.
— Ошибся я в тебе, княгиня, — обронил он задумчиво. — Я-то мнил, ты смирилась с Владимиром, коль дитя ему родила…