Страница 75 из 85
Она была молчалива, скрытна, отягощена таинственной мудростью, более древней, чем сам Египет. Она не воспитывала своих котят поблизости от дома. Думаю, она понимала, что в густонаселенных местах всегда подстерегает какая-то опасность. Как только котята были в состоянии позаботиться о себе сами, она уводила их в лес и оставляла там. Как это ни покажется странным, никто из них никогда не возвращался на ферму, с которой Черномордочка их уводила, но вся округа прямо-таки наводнилась «дикими» кошками. Ее сыновья и дочки обитали в населенных москитами низинах, в колючих кустарниках и среди кактусов. Некоторые поселились в жилых домах и стали прославленными мышеловами; но большинство оставалось неприрученными охотниками и убийцами, пожирателями птиц, грызунов, молодых кроликов и, подозреваю, цыплят.
Таинственная Черномордочка появлялась ночью и ночью исчезала. Она вынашивала котят в дремучих лесах, приносила их в цивилизованный мир, чтобы они были в безопасности, пока совсем малы и беспомощны, и возвращала в лес, когда они подрастали.
Проходили годы, и ее возвращения становились все реже и реже. В конце концов, она даже перестала приносить свои выводки на ферму, а растила их среди дикой природы. Ее звала первозданность, и этот зов был сильнее стремления к легкой жизни в лени и неге. Она была молчалива и первобытна и решила уйти из мира людей. Она больше не подходила к жилищу человека, но иногда мельком я видел ее на заре или в сумерках, сверкающую в высокой траве, как слиток золота, или скользящую, как призрак, сквозь заросли москитовых деревьев. Огонь не потух в ее шалых глазах, мускулы, перекатывающиеся под шерсткой, не стали с годами дряблыми. Это было почти двадцать лет назад, и я бы не удивился, узнав, что она все еще живет в зарослях кактусов или в густых кустарниках на холмах.
Я не могу с уверенностью сказать, сколько у меня сейчас кошек. Мне не доказать свои права ни на одну из них. Они приходят, живут в кладовой с провизией и возле черной лестницы, позволяют кормить себя, а иногда удостаивают меня мурлыканьем. Пока никто их не хватится, я считаю их своими.
Не знаю точно, сколько у меня питомцев, потому что их полку постоянно прибывает. Я слышу, как они истошно вопят в стогах сена, но мне ни разу не представилась возможность пересчитать их. Я только знаю, что это отпрыски приземистой, ленивой серой кошки, в чью беспородную кровь влились несколько капель крови высокопородной.
Однажды их было пять. Черный с белым приходил украдкой, а вскоре и вовсе исчез. Вторая серая с белым низкорослая кошечка, как все хорошие мышеловы, подобно настоящему убийце, обладала особенно тонким жалобным голосом. Так как она предпочитала кладовые и продовольственные ларьки, ей дали кличку Амбарщица. Третий был чудесным воплощением первобытной дикости — громадный рыжий котяра, явно нечистокровный, помесь беспородной кошки и, вероятно, перса. Поэтому все называли его Персом.
Я обнаружил, что среднестатистический рыжий кот невероятно труслив. Перс был исключением. Я не знал кота больше и сильнее, более беспородного и более свирепого. Он не был ленивым или привередливым. Он был крепким солдатом фортуны, без каких-либо нравственных норм и угрызений совести, и обладал завидной жизненной силой.
Амбарщица питала к нему самые нежные чувства, ни одна женщина не могла бы действовать с большим кокетством, чем она. Перс в высшей степени заискивающе добивался ее расположения, но получал в ответ лишь оскорбления в виде плевков и царапин. Могущественный, как лев, среди существ своего пола, с Амбарщицей он превращался в ягненка.
Как только он наипочтительнейшим образом приближался к ней, она превращалась в плюющую, когтистую фурию. А когда он, совершенно обескураженный, удалялся, она неизменно с ворчанием следовала за ним, дразня и не давая бедняге ни минуты покоя. Когда же, получив мимолетную надежду на взаимность, Перс предпринимал решительные шаги, Амбарщица мгновенно принимала вид оскорбленной девственности и встречала его оскаленными зубами и выпущенными когтями.
Ее обращение с Хуту, большим черным котом с белыми пятнами, похожим из-за своего окраса на хоккейного вратаря в шлеме и в маске, было совсем другим. Хут был слишком ленив, чтобы ухаживать за Амбарщицей, и она терпела его, вернее, полностью игнорировала. Он мог вытолкнуть ее из облюбованного укромного местечка, наступить ей на ухо по пути к миске с едой или даже присвоить себе лакомые кусочки из ее добычи, а она не проявляла никаких признаков негодования, тогда как если бы подобную вольность позволил себе Перс, она разорвала бы его на куски. С другой стороны, не скрывая своего презрения к Хуту, она никогда не сердилась на него и не дразнила. Такие знаки внимания доставались только Персу.
Их роман очень напоминал человеческий и, как и все романы на свете, однажды подошел к своему логическому завершению. Перс был бойцом. Поэтому большую часть своей жизни он оправлялся от ран — на голове и туловище у него вечно красовались незажившие царапины. В конце концов, однажды он прихромал со свежими ранами и сломанной ногой. Некоторое время он лежал, не принимая никакой помощи, а потом исчез. Я полагаю, что, повинуясь инстинкту, он уполз куда-нибудь умирать.
Амбарщица не на много пережила Перса. В одно прекрасное утро вскоре после того, как ее возлюбленный исчез, она появилась с почти оторванным хвостом и жуткой кровавой раной на животе. Она единственная из всей команды снискала высокое звание мышелова, и, так как она никогда не избегала встреч с огромными серыми крысами, думаю, в печальной участи Амбарщицы виноваты именно они. Во всяком случае, она тоже исчезла и больше не вернулась.
Хут по-прежнему живет у меня и продолжает спать на солнышке, ленясь даже почиститься. Я даже не подозревал, что среди котов встречаются такие грязнули! После песчаной бури он представляет собой просто позорное зрелище. Вероятно, ночью он все-таки ловит мышей, но днем не проявляет энтузиазма ни в чем, кроме безделья.
Жизнь кота коротка, неистова и трагична. Он страдает и, если может, заставляет страдать других. Он примитивен и эгоистичен. Короче, это существо ужасных и неведомых возможностей, в котором выкристаллизована первородная любовь к себе, материализована вся чернота и тайна бездны. Это зеленоглазый, мускулистый, мохнатый сын Преисподней, не знающий ни света, ни сочувствия, ни мечты, ни надежды, ни красоты — ничего, кроме голода и его утоления. Но кот живет с человеком с самого Начала, и, когда будет умирать последний человек на Земле, он будет наблюдать за его агонией, а потом, скорее всего, утолит свой бездонный голод остывающим телом.
НЕВЕРОЯТНЫЙ ВАРВАР
Не принимаю вашу жизнь,
заросшую коварства тиной!
Под небом чистым вырос я среди
земли пустынной.
Но человек я, прежде чем король,
и меч поможет мне
Назначить вам расплату, псы, по
истинной цене!
В 1932 году в жизни Роберта Говарда произошло множество событий, повлиявших как на его личную жизнь, так и на его писательскую карьеру. Именно в 1932 году он написал и сумел продать свой первый рассказ про Конана — "Феникс на мече", который считается одним из лучших в этой серии. Тогда же он встретил ту единственную женщину, с которой поддерживал долгую и близкую дружбу.
Однако начало года было неудачным. После того как в течение нескольких месяцев он писал один рассказ за другим, Роберт вдруг почувствовал, что больше не может создать что-либо стоящее. Такой резкий спад творческой активности иногда случается у писателей, вызывая депрессию и даже панику. Говард написал об этом год спустя: "Несколько месяцев я не мог придумать абсолютно ничего нового, не мог написать ничего, что можно было бы продать". В конце концов он решил отвлечься от работы и в феврале 1932 года отправился на автобусе в Сан-Антонио.